Горячий контакт (СИ) - Леконцев Олег. Страница 21

– Не дрейфь, курсант, я нарисовал тебе самый крайний вариант. Хотя трибунал не предусматривает адвокатуры, но военные судьи не такие дураки, как их изображают. Расстреливать невиновного никто не будет. Я говорю тебе сейчас как частное лицо, – скорее всего, трибунал ограничится тюремным сроком. Расстрел слишком негативно скажется на твоих товарищах, а это четыреста с лишним человек. Огонь-то открыл первым не ты.

– Существует инструкция, по которой в случае открытия огня противной стороной…, – попытался объяснить я свои действия.

Капитан хмыкнул:

– Знаток устава. Да только эта инструкция прямо требует обходится без жертв. А на твоей совести как минимум два трупа.

Его слова неприятно поразили меня. Я-то надеялся спрятаться за инструкцию…

– Ладно пойду. Ваши что-то крутят, данные на Рымарова передали, а на тех, кого ты сбил – нет. Начну трясти за воротники. А ты не вздумай дурость какую сотворить. А то некоторые сбежать пытаются. Куда сбежишь, если посреди России находишься. Еще один, находясь под следствием, повесился, а на следующий день его трибунал оправдал. Вот как бывает.

Говорливый капитан собрал бумаги и вышел, оставив меня с мрачными мыслями и беспокойным предчувствием ближайшего будущего. В конце концов, я махнул рукой на игру нервов и успокоился. За Рымарова я отомстил, а дальше черт с ним. Пусть расстреливают!

Пришел медик, посмотрел рану. Ее состояние его устроило:

– Опухоль немного уменьшилась, покраснение осталось, но не увеличилось. Дня через три – четыре останется только отметина.

– Дня через три – четыре меня может самого не быть.

Медик догадливо покачал головой:

– Следователь был?

– Был.

– Попей воды и ложись спать. Капитан Смыслов всегда пугает крайними мерами. А ты думал, он тебя воскресный утренник позовет организовывать? Кто там на тебя накапал, твои же командиры не сдавали? Раз не твои, то кто?

Я удивленно посмотрел на него.

Медик хмыкнул:

– Военная прокуратура заводит дело только по рапорту высокопоставленного чина, не менее командира батальона или майора по званию.

Он жизнерадостно оскалился, ничуть не огорченный прогнозом следователя. Правильно, не его судьба будет скоро решаться.

Старший лейтенант понял мой настрой.

– Ничего тебе не будет. Я по своему положению много чего знаю, но сказать не могу. Тут такие силы вмешались, сам могу под трибунал попасть за разглашение…

Уже уходя, он позвал дежурного и вновь громко потребовал от него соблюдения для меня постельного режима:

– Никаких физических упражнений и учебных тревог. Парень ранен и нуждается в отдыхе и восстановлении.

– Так забрали бы его от меня, – попытался выдвинуть ответные требования дежурный.

– Я тебе кто, генерал Свекольников? Не нравится спокойная жизнь, подай рапорт по команде. Командование оценит твое рвение по заслугам. А мое дело маленькое – лечить!

Медик ушел. Дежурный поворчал по поводу рапортов, свинорылых командиров и международной обстановки. Зашел в камеру ко мне. Мой изнеможенный и встревоженный вид очевидно его смягчил и он уже более спокойным тоном потребовал лечь в кровать, заснуть и набираться сил.

Я послушался, разделся и лег в постель, пока дежурный не придумал для меня другого занятия – например, чистки гауптвахтенных унитазов зубной щеткой. Служители губы изобретательны в стремлении доказать попавшим к ним «в гости» всю ошибочность их поведения.

Растревоженные нервы и немного разбуженная медиком рана поначалу не давали мне уснуть. Но потом усталость, обескровленный и ослабленный организм сумели доказать мозгу необходимость немного отдохнуть. И я снова уснул.

Меня разбудил шум открываемой двери и включенный свет. Стояла ночь. Первая мысль – служители губы не послушались медика и пришли ко мне разбираться и мучать маленького мальчика. И поэтому реакция была соответствующая:

– Горбатого воробья в подушку…, – я запнулся на середине фразы. Перед кроватью замаячил незнакомый полковник, а в дверях стоял и заглядывал внутрь дежурный, страшно довольный сценой в предчувствии своего рассказа знакомым сослуживцам.

Полковника перекосило. Видимо, не каждый день (ночь) его встречали подобным веселым приветствием. Но он быстро пришел в себя и ответил мне не менее радостным приветствием из нецензурных выражений.

Я предпочел быстренько вскочить по стойке смирно и во время паузы между предложениями успел спросить:

– Разрешите одеться, товарищ полковник?

Полковник поперхнулся, замолчал, фыркнул:

– Одевайся, курсант. Мне говорили, ты бойкий. Теперь верю.

Я торопливо натянул брюки и легкий комбинезон, надел ботинки.

Полковник прошелся по комнате, подождал, пока я оденусь. Посмотрел на приоткрытую дверь и маячившего в проеме дежурный. Служитель страдал от любопытства и был деловито скромен в ожидании, когда от него что-нибудь понадобится. Но он оказался в проигрыше по обоим пунктам. Полковник плотно закрыл дверь, посадил меня на кровать, сел на соседнюю.

– Ты мне скажи, каким… головой ты думал, когда открыл огонь по сушкам? – негромко спросил он.

И этот про бой. Только что за честь, курсанта допрашивает офицер в таком чине? Военный следователь в чине капитана был для меня потолок.

– Но они сбили инструктора!

– По ошибке.

– Ничего себе ошибка. Да они такие очереди на пол БК засадили в самое уязвимое место сушки – переднюю нижнюю полусферу! Когда я вступил в бой и сбил первую машину, вторая сушка не пыталась уйти и разобраться, что происходит, нет, она меня постоянно пыталась сбить, пока мы не сошлись в лобовую.

– И все же. Они сбили твоего инструктора. Их и без этого наказали бы. Вспомни, что же тебя настроило бить на поражение.

Я помолчал, собираясь с мыслями.

– Понимаете, сарги…

Полковник посмотрел на меня настолько удивленно, что я запнулся. Мы помолчали и полковник сменил тему:

– Я видел запись видеокамер твоей стрельбы. И присутствовал при разборе одной из сушек. Ты молодцом держался.

– Меня собираются отдать под трибунал и расстрелять за этот бой.

– Да перестань ты со своим расстрелом. Ерунда!

Ерунда ему. Если бы ему пообещали через несколько суток расстрелять самого? Как бы он тогда засвистел?

– Ты не заметил ничего странного в полете сушек?

– Заметил – они стреляли, – не выдержав, огрызнулся я.

Полковник неожиданно рявкнул:

– Курсант Савельев, прекратите истерику!

На крик открылась дверь и оказался дежурный, за которым маячили рядовые служители. Полковник посмотрел на них так, что дверь мгновенно закрылась.

– Странно они летели, – успокоившись, сказал я. – неряшливо. Рыскали по курсу, запаздывали на виражах. Когда мы сошлись на последней лобовой, у него тоже была возможность сбить меня. Но он начал стрелять, когда еще прицел был на краю тарелки, а когда можно было ударить в упор по передней полусфере снаряды уже кончились. Вот я и разнес ему всю кабину. Такое чувство, что управление сушек оказалось для пилотов не приспособленным.

– Пилот выглядит как после мясорубки, – сообщил полковник. – Интересно, интересно.

– А вы разве не просмотрели запись боя с ЦСУ? – поразился я бестолковости старших офицеров.

– А ты разве не догадался, что ее нет? – в свою очередь поразился в свою очередь бестолковости отдельных курсантов полковник. – Летчики включили режим оптической заглушки. Киберы ЦСУ, поскольку приказ шел с серийного компьютера с высоким уровнем допуска, подчинились. А операторы прохлопали, не включили ручную запись.

Он задумчиво встал, прошелся по камере, переключил таблетку телефона в рабочий режим:

– Разрешите доложить, курсант Савельев сообщил информацию, совпадающую со выводами аналитического отдела.

В ответ ему что-то ответили. Полковник сказал:

– Есть! – и обратился ко мне: – собирайся с вещами, я освобождаю тебя от ареста.

Собирать мне было нечего. Так сказать, все свое ношу с собой. Нахлобучил оброненный в сушке и принесенный каким-то доброхотом универсальный летный шлем и пошел за офицером.