Черное Сердце и Белое Сердце - Хаггард Генри Райдер. Страница 8

Обессиленный приливом волнения, он прилег на меховую подушку и смотрел, не отрывая глаз, на Нанеа, пока она смазывала нанесенные леопардом раны каким-то снадобьем.

Казалось, то, что происходило в его душе, в какой-то степени передалось и девушке. Рука ее слегка задрожала и, быстро закончив врачевание, она встала с колен, вежливо сказала: «Я сделала все, что нужно, инкоси», – и заняла прежнее место у столба.

– Благодарю, госпожа, – сказал он, – у тебя добрые руки.

– Не зови меня госпожой, – ответила она, – я всего-навсего дочь вождя Умгоны.

– И зовут тебя Нанеа, – продолжал он. – Не удивляйся, я уже слышал о тебе. Но ведь ты станешь важной госпожой, если займешь место в краале короля.

– Увы! увы! – вздохнула она, закрывая лицо руками.

– Не огорчайся, Нанеа, как бы высока и густа ни была изгородь, сквозь нее или через нее всегда можно перебраться.

Опустив руки, она внимательно на него посмотрела, но он не стал развивать свою мысль.

– Скажи мне, Нанеа, как я здесь очутился.

– Тебя принес Нахун вместе с другими охотниками, инкоси.

– Я начинаю испытывать благодарность к леопарду, который сшиб меня с ног. Нахун – смелый человек, ему я обязан спасением. Надеюсь, я смогу заплатить свой долг – тебе, Нанеа.

Такова была первая встреча Нанеа и Хаддена, но хотя девушка не искала новых встреч, само положение, в котором они находились, и его болезнь требовали частого общения. Белый человек был полон решимости завладеть так понравившейся ему туземной девушкой и не колеблясь пустил в ход все свое обаяние, чтобы отвратить от Нахуна и привлечь к себе ее сердце. Ухаживал он без всякой грубости, действовал вкрадчиво, стараясь оплести ее паутиной лести и внимания. И он, без сомнения, добился бы своей цели, ведь Нанеа была только женщиной, к тому же еще и неопытной, – если бы не одно простое, но непреодолимое препятствие. Она любила Нахуна, и в ее сердце не оставалось места ни для одного другого мужчины, белого или черного. Ее отношение к Хаддену было вежливым и добрым, не более того; она, казалось, даже не замечала его постоянных усилий отвоевать себе уголок в ее душе. Сначала он был в недоумении, но потом вспомнил, что зулуски никогда не проявляют своих чувств по отношению к поклонникам, до их откровенного объяснения. Необходимо было объясниться.

Придя к этому решению, он постарался выполнить его при первой же возможности. К тому времени он уже окончательно оправился от ран и часто разгуливал вокруг крааля. В двухстах ярдах от хижины Умгоны начинался ручей, и по вечерам Нанеа обычно ходила туда за питьевой водой. Тропа от крааля к ручью пролегала через рощу, и однажды перед закатом, увидев, что Нанеа спустилась к ручью, Хадден уселся там под деревом. Через четверть часа Нанеа появилась с большой тыквенной бутылью на плече. Чтобы не забрызгать свою накидку, она оставила ее дома и была в одной муче.

Хадден смотрел, как, упершись руками в бедра, она поднимается по тропе; ее великолепная нагая фигура четко вырисовывалась на фоне вечереющего неба. Он не знал, с чего начать разговор. Но случай помог ему: когда Нанеа была уже совсем близко, перед ее ногами скользнула змея, она в испуге отпрыгнула назад и уронила калебас. Он подошел и подобрал его.

– Подожди здесь, – сказал он, смеясь, – я наполню его водой и принесу.

– Нет, инкоси, – запротестовала она, – это женское дело.

– У нас, – сказал он, – мужчины с удовольствием помогают женщинам. – И оставив ее в нерешимости, направился к ручью.

Возвращаясь, он пожалел о своей галантности: нести тыквенную бутыль на плече оказалось делом нелегким, и он выплеснул часть ее содержимого на себя.

– Вот твой калебас, Нанеа; хочешь, я донесу его до крааля?

– Нет, благодарю тебя, инкоси; отдай его мне, для тебя он слишком тяжел.

– Погоди, я провожу тебя. Я еще очень слаб, Нанеа; если бы не ты, я бы, конечно, не выжил.

– Тебя спас Нахун, а не я, инкоси.

– Нахун спас мое тело, но мою душу спасла ты.

– Ты выражаешься чересчур туманно, инкоси.

– Тогда буду говорить прямо, Нанеа. Я люблю тебя. Ее карие глаза изумленно открылись.

– Ты, белый господин, любишь зулусскую девушку? Да как это может быть?

– Не знаю, Нанеа, но это правда, и не будь ты слепа, ты давно бы уже это заметила. Я люблю тебя и хочу на тебе жениться.

– Это невозможно, инкоси, я уже обручена.

– Да, – ответил он, – ты предназначена в жены королю.

– Нет, я обручена с Нахуном.

– Но ведь через неделю тебя отведут к королю. Не лучше ли стать моей, чем его, женой?

– Конечно, я охотнее вышла бы замуж за тебя, чем за короля, но больше всего я хочу стать женой Нахуна. Возможно, мое желание так и не исполнится, но я никогда не буду жить в королевском краале.

– Как ты сможешь противиться воле короля?

– Есть глубокие воды, где девушка может утопиться, есть деревья, на которых она может повеситься, – ответила девушка, твердо сжав губы.

– Нет, нет, Нанеа, ты слишком хороша, чтобы умереть.

– Хороша ли я или нет, я все равно умру, инкоси.

– Нет, нет, ты должна бежать со мной – я уже придумаю, как, – и стать моей женой.

Он обнял ее за талию и попытался привлечь к себе. Без всякого резкого усилия, ни на миг не роняя достоинства, девушка высвободилась.

– Благодарю за предложенную честь, инкоси, – спокойно сказала она, – но ты не понимаешь. Я жена Нахуна – принадлежу Нахуну. и пока он жив, даже не посмотрю ни на кого другого. Таков наш обычай, инкоси. Мы, зулуски, женщины простые, невежественные – не то что белые, – и если мы даем обет верности, то храним его до самой смерти…

– Да? – сказал Хадден. – Так, что же, теперь ты пойдешь и скажешь Нахуну о моем предложении?

– Нет, инкоси; зачем мне открывать ему твои тайны? Я же сказала тебе «нет», а не «да»; значит, у него нет никакого права знать об этом. – И она нагнулась, чтобы поднять калебас.

Хадден быстро прикинул, как ему поступить, ибо ее отказ только укрепил его решимость. И тотчас же, в самых общих очертаниях, в голове у него родился замысел. Этот замысел отнюдь не отличался благородством, скорее напротив; это, может быть, остановило бы многих, но не Хаддена, который не мог допустить, чтобы над ним одержала верх простая зулуска, и, хотя и не без сожаления, решил, что если не сможет добиться своей цели сколько-нибудь честными способами, то вынужден будет прибегнуть к способам более сомнительного свойства.

– Нанеа, – сказал он, – ты хорошая, честная женщина, – и я отношусь к тебе с уважением. Я уже признался тебе в любви, но если ты не разделяешь моих чувств, не будем продолжать этот разговор; может быть, даже лучше, чтобы ты вышла замуж за человека из твоего народа. Но за Нахуном тебе никогда не быть замужем, Нанеа; тебя заберет король, если только ему не взбредет в голову отдать тебя кому-нибудь другому; ты или станешь одной из его «сестер», либо, чтобы избавиться от него, должна будешь покончить с собой. Послушай меня, ведь я люблю тебя и желаю тебе лишь добра, поэтому и говорю так откровенно. Почему бы вам вместе с Нахуном не бежать в Наталь, где вы можете жить в полной безопасности, вдали от Сетевайо?

– Этого я и хочу, инкоси, но Нахун не соглашается. Он говорит, что между нами и белыми скоро начнется война; он не может ослушаться короля и оставить армию.

– Стало быть, не очень-то он тебя любит, Нанеа; ты должна позаботиться о себе самой. Подговори отца и беги с ним вместе; я не сомневаюсь, что Нахун тотчас последует за тобой. И я тоже убегу с вами, я тоже уверен, что надвигается война, и тогда белый человек в этой стране окажется в такой же опасности, как овца, преследуемая орлами.

– Я готова бежать, инкоси, – лишь бы Нахун согласился; но без него я не убегу, останусь здесь и покончу с собой.

– Ты такая красавица и так сильно его любишь, что, конечно же, сумеешь сломить его безрассудное упрямство. Через четыре дня мы должны отправиться в королевский крааль, и если ты переубедишь Нахуна, мы сможем повернуть на юг и пересечь реку, отделяющую страну Амазулу от Наталя. Ради всех нас и прежде всего ради себя самой постарайся уговорить его. Помни, что я тебя люблю и хотел бы спасти. Постарайся же его убедить, не мне подсказывать тебе, как, но пока, прошу тебя, не говори ему, что я собираюсь бежать, не то он будет следить за мной и день и ночь.