Кареглазка и чудовища (СИ) - Наседкин Евгений. Страница 31

— Бляха-муха! — выругался он и повернулся к пилоту Куриленко. — Взлетаем. Мы только что сделали важное дело — потеряли десять пацанов и достали коробку.

Горина трясло от гнева, но он обуздал агрессию. Главное — ничего не говорить первые минут 10. Тогда гормон покинет мозг, и не сделаешь нечто, о чем потом будешь жалеть. Конечно, это срабатывало не всегда. Когда получалось, он чувствовал себя победителем левиафана. А если нет…

****

Мы взлетели, и Ми-8 завис на высоте третьего этажа, ненадолго, перед тем, как взять курс на Новый Илион. Все расстроенно поглядывали на пустые места, еще час назад занятые сослуживцами. Я взял руку Кареглазки, пользуясь грустным моментом. Она не отреагировала, уставившись на мешок с тварью под ногами — а ее муж сердито глядел в окошко.

— Эй! — воскликнул один из солдат. — Что это?

Окна напротив, в каком-то из классов, зазвенели, и рассыпались. В образовавшемся проеме появился долговязый нелюдь со свежими рубцами на морде. Он ревел, клацая клыкастой челюстью, пока солнечный свет обжигал его кожу, шипевшую, как на сковороде. Одного глаза нет. На груди дымятся буквы «ХТК». Охотник!?

— Расстреляйте, к чертовой матери! — приказал Горин.

Но кракл уже исчез. Налеткин огорченно вздохнул, откладывая автомат в сторону. Вдруг в классе что-то мелькнуло, и Охотник с разгона выскочил в окно. Его прыжком можно было бы восхититься, он был достоин олимпийских медалей. От школы до вертолета было не меньше 5 метров, для человека это было бы немыслимой дистанцией — но, монстр преодолел ее. Под ураганный грохот двигателей и пропеллеров он ворвался в салон Ми-8, и ухватился за Налеткина. Сержант заорал, не удержался, и вывалился вместе с краклом. Он грохнулся на асфальт, пустив под себя лужу алой крови. Но — не Охотник. Морф уцепился за полозок от шасси, и стал подтягиваться наверх. Солнце обжигало его, покрывая серую кожу многочисленными язвами, но он был настойчив. Еще чуть-чуть, и он почти достиг салона.

Его нужно было сбить, расстрелять, но его позиция была довольно выигрышной. А если он проникнет внутрь…

— Чего тормозите?! — я дрожал от ужаса. — Он же сейчас будет здесь!

— А солнце? Свет? Он ведь должен сгореть! — ответил Самойлов, слинявший подальше от места, где он сидел вместе с Налеткиным.

Горин сжимал пистолет, и казался невозмутимым, но его выдавала лысина, покрытая испариной. Коровин и Черданцев выставили автоматы, а Елена Ивановна уцепилась в дипломат. В это время Охотник достиг нужной зацепки, и ворвался в салон. Полковник выстрелил, но морф оказался феноменально ловким — несмотря на ультрафиолет, уже почти превративший его в жаренного слепого карася, он умудрился уклониться. В итоге, пули погрузились в туловище, и даже в голову, но мозги остались целы. Пошатываясь, он бросился к Кареглазке.

— Черт! ДА ЧТО СО ВСЕМИ ВАМИ?! — в моих руках уже блестел Кракобой, и как только монстр оказался на расстоянии подскока, я выпрыгнул, вмазав по черепушке, что есть дури. У кракла в голове что-то треснуло, он отклонился назад — а я упал прямо на Елену Ивановну.

Вояки наконец поймали гада на мушку, и стали поливать свинцом. Охотник пытался удержаться, но ударная сила выбила его из салона, и он камнем упал — почти рядом с погибшим Налеткиным.

— Сука-блядь! — мимо пролез перепуганный Коровин, и выглянул в окошко. — Что с этой тварью? Они же не должны так делать? — солдат поочередно смотрел на Горина, Крылову, и даже на меня, что мне льстило. — Скажите, что произошло?

— Батя объявился, — засмеялся я, пытаясь успокоить дыхание, и посмотрев на Кареглазку. Но никто не поддержал мою шутку, а ученая задумалась, кусая губы. Ее руки не прекращали дрожать, поэтому я снова накрыл их своими.

— Поехали домой, — приказал Горин, кидая вниз, к Охотнику, охапку гранат. Это ж надо было так — убить еще одного из его людей, когда все уже были в безопасности. Трагическая бессмыслица.

Ми-8 на крейсерской скорости направился на юг, и всю обратную дорогу мы молчали — настолько были потрясены этим ужасным и странным днем. А я грел руки полковничьей жены — война войной, но никогда не забывайте, из-за чего все эти заварухи начинаются…

****

Невысокий смуглый мужчина за сорок, сидящий на балконе, отложил бинокль, и склонился над альбомом. Он спешил закончить последний рисунок — военный вертолет, улетающий к дальним горам. Перед этим он быстро заштриховал вертолет у школы, кракла в разбитом окне, Менаева, выходящего из дверей с дипломатом. Рисунки, в целом, черно-белые, графические. Но некоторые детали он навел фломастерами и цветными карандашами — красный кейс, рыжая девушка.

Все это пригодится ему, когда он доберется до Пирата — старый товарищ интересуется таким, ему всегда было любопытно, за что готовы умирать люди после Конца Света. В данном случае — почему столько военных погибли из-за дипломата. Он улыбнулся в предчувствии награды. Еда, пойло, лекарства… а самое главное — женщины, лучшие из выживших. Счастье, аж до дрожи!

****

Как и договаривались, я мог уйти, когда захочу, — так сказал Горин. Полковник держал свое офицерское слово, хотя его жена все еще имела ко мне вопросы — к примеру, о моих следах в лесу. Но, пока что эта тема ушла на второй план, чему способствовало и то, что мозги Крыловой теперь были заняты Ковчегом.

Искушение смыться побыстрей было сильным. Несмотря на видимость благополучия, я прекрасно понимал, как функционируют такие сообщества — законом и справедливостью тут и не пахло. Все решала воля одного человека, окруженного кликой. Шерхан и его шакалы.

И все же, пока что я решил остаться. Честно — из-за Кареглазки. Хоть Елена Ивановна и была замужем за главным человеком в радиусе тысячи километров, но я чувствовал, что между мной и ней что-то происходит. Возможно, в зародыше, в виде нечеткой симпатии, но что-то есть. Это была игра с огнем, охота на тираннозавра, бой с богами — но, я безумно сильно хотел эту девушку.

Итак, я остался, а так как в Крепости все чем-то заняты, и приносят пользу (я щас лопну от сарказма!), у меня появилась работа. Не ахти какая, убирать в Логосе — в лаборатории под медчастью, обустроенной Крыловой. Уборка включала в себя мытье полов, панелей, уборку в виварии… чистку инвентаря, санузел, и еще множество всякой херни, от которой меня тошнило. Но, эта работа была не такой тяжелой, как, например, в карьере, а вдобавок, я постоянно находился рядом с Кареглазкой.

Сразу же после рейда, мы пообедали, правда — без Елены Ивановны, улизнувшей к Ковчегу. А когда все ушли, я снова прошмыгнул в столовую, где выклянчил у Ашотовны добавку: котлету с пюре для меня, и говяжьи кости для Цербера. На самом деле, просить и не пришлось — армянка с сочувствием отнеслась к моим выпирающим ребрам и, кажется, даже с радостью удовлетворила мой аппетит. Предположительно, она посчитала своей обязанностью устранить мою болезненную худобу. Вот и отлично, жирок в наше время — совершенно необходимый атрибут выживания. В условиях нерегулярного питания худоба становилась опасной — три дня без еды, и кирдык.

****

Достав кейс и выбросив кракла из вертолета, я произвел хорошее впечатление на полковника и его солдат. Я все еще оставался в их глазах выродком — но, очень годным выродком, смахивающим на современного героя, настоящего сталкера. Это одновременно и радовало, и удивляло — учитывая, что я остался таким же трусливым и эгоистичным.

Горин даже разрешил мне прогуляться по Крепости. Как полагается, я промочил горло перед экскурсией — чтоб победить тревожность и болевой синдром. Мое состояние улучшилось, с глаза сняли повязку, хотя спина с коленом еще болели. Как и чертовы ожоги.

Сначала со мной были только Шпигин и Свинкин с Цербером.

Пес почему-то невзлюбил капитана. Внешне так не выглядело, но я видел собаку насквозь. Цербер все время подлезал Шпигину под ноги, пытаясь заставить его потерять равновесие, запрыгивал на него, пачкая лапами, а однажды даже пометил ему берцы — пока офицер принимал по рации отчет дежурного штаба. В итоге, Шпигину пришлось покинуть нас. Почему-то я обрадовался, и даже позволил себе погладить горбатую спину страшилища.