Война за мир (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич. Страница 10

Луций меланхолично жевал соломинку и пользуясь моментом обихаживал свой пулемет. В частности, он проверял сменные ствольные блоки на тему загрязнения. Ему показалось, что туда набилось немного земли в вентиляционные отверстия и он хотел эту неприятность устранить. Разбирать их не требовалось. Можно было просто нормально протрясти, прочищая от всего сыпучего. А его два вспомогательных номера, набивали пулеметные ленты и укладывали их по жестяным коробкам.

Наконец охрипший ротный отвалился от связистов. И с мрачным лицом откинулся к бортику очень невысокой траншеи. Нервно всматриваясь в ближайшую опушку. Луций это заметил и едва заметно хмыкнул. Да. Вокруг чистое поле и этот лесок — единственное место куда их рота могла отойти. Правда на это придется спустить все дымовые шашки для завесы. И до вечера больше отойти было некуда. Вон — все как простреливалось. А вообще — не самая удачная позиция. Видимо батальонное командование не рассчитывало на столь серьезное давление сил Альянса. Переоценили свои силы.

Наконец, минут через пять, где-то в тылу заработали мощные полевые пушки, включившись в контрбатарейную борьбу. Быстро-быстро так заработали. Видимо на пределе скорострельности.

И обстрел позиций роты практически сразу прекратился. И не только роты, а всего батальона. Видимо имперские пушки накрыли артиллерийский полк противника. А судя по плотности обстрела, здесь работал именно он.

Но сидеть и блаженствовать не стали. Весь батальон пришел в движение, начав готовиться к установке дымовой завесы и отходу в лесок. Вон и бойцы ПТ-узлов ожили, выбравшись из щелей и начав откапывать присыпанные пушки и пулеметы…

Сверху что-то загудело.

Луций поднял голову и увидел фронтовые истребители, летящие парами.

— А может и не понадобиться отходить в лесок, — тихо произнес он и скосился на широко улыбнувшегося командира отделения. Тот тоже так думал. Истребители летели низко. И с земли невооруженным взглядом было хорошо заметно по бомбе у них на внешнем подвесе.

Если они сейчас поддержат контрбатарейную борьбу и выведут из строя тот артиллерийский полк, что силы Альянса задействовали на этом направлении, то все обойдется. Можно будет спокойно окапываться. Ведь им толком даже траншеи и укрытия выкопать не дали. Все спешно. Все бегом.

Хотя… кто его знает? В любом случае Луций был доволен. Снаряды прекратили рваться — уже неплохо. Теперь бы горячим пообедать…

[1] Как показала практика ВМВ ставка на индивидуальное оружие бойцов оказалось неудачным.

[2] Особенность пулеметов MG-42 заключалась в том, что кажущейся сложности конструкции, они обладали очень технологичной и надежной конструкцией. Это был лучший пулемет Второй Мировой войны, так как стоил заметно дешевле прочих, ствольная коробка которых вытачивалась фрезеровкой, был очень надежен и в целом обладал выдающимися эксплуатационными качествами. Подобная особенность в целом была характерна для большинства германского вооружения первой половины XX века, при видимой, кажущейся сложности, оно было дешево и просто в производстве, и, нередко, надежнее многих своих конкурентов.

[3] В данном случае имеется в виду однозарядный 40-мм ручной гранатомет в духе американского М79.

[4] В данном случае имеется в виду прямое развитие 37-мм однозарядного станкового гранатомета, отлично себя зарекомендовавшего в годы РЯВ и Западной войны. Сам однозарядный оригинал остался на вооружении, применяясь горными, штурмовые и прочими специальными подразделениями в силу своей легкости и возможности легко переносить силами расчета в любых условиях.

[5] Пеммикан — мясной пищевой концентрат, в себя сушеное и измельченное мясо, сало, сушеные и измельченные ягоды, иногда — специи. Применялся индейцами Северной Америки в военных походах и охотничьих экспедициях, а также полярными исследователями XIX — первой половины XX в. Отличается легкой усваиваемостью и большой питательностью при малом объеме и весе.

Часть 1. Глава 5

1925 год, 9 мая

Смеркалось.

Всеволод нервничал. Он словно ужаленный постоянно метался по своему кабинету, не находя себе места. Нет, при людях-то он был выдержан, отец научил его тому, как важно держать лицо. Но когда, как он думал, наблюдателей не было, он чуть ли не паниковал. Юный соправитель Империи как-то привык за эти десять лет, что всегда находиться рядом с отцом. Да, он погружался в реальное управление. Но всегда был он — Николай. Не всегда подсказывал, но всегда разъяснял позже. Многое разъяснял. Даже то, что казалось совершенно неочевидным.

Иногда это были краткие логические выкладки, а иногда целые притчи с выводом исторической фактуры. Причем некоторые повторялись раз за разом то в одном ключе, то в другом.

Чаще всего Николай рассказывал историю борьбы аристократии против всех на протяжении всей истории Древнего Рима. Он знал эту историю назубок. В деталях. Его отец был настоящим фанатом Древнего Рима и, пожалуй, Византии. Он мог говорить о них часами, легко прослеживая проблемы единой Римской Империи в ее наследнике — эллинизированном Востоке и христианской Руси. При этом подчеркивал, что практически все периоды расцвета Византии были связаны с чем угодно, кроме собственно греков, исключая, пожалуй, крайне спорного периода правления Палеологов. И о значимой роли армян в истории Византии, которые «сделали эту державу, раз за разом вытаскивая ее из кризисов». Греки, по мнению Николая, обладали слишком губительным и разрушительным влиянием. Аналогичного мнения он был обо всех аврамических религиях. Для Николая эти религии были злом… простым, обычным злом. Хотя и использовал он их в силу тотальной распространенности на землях Империи. Вынуждено. Но использовал. Улыбаясь во все тридцать два зуба и прочими способами демонстрируя свое расположение их иерархам. Но лишней власти им, конечно, не давая. Да и вообще придерживая религиозных практик очень поверхностно. Скорее для людей, чем для себя.

Еще совсем недавно Всеволоду казалось, что эта опека с непрерывными притчами и поучениями была очень душной. Но, памятуя о судьбе старших братьев, он держался и старался внимать словам. Он ведь в тот день был в кабинете отца и видел трупы и кровь, что залила весь паркет. Он тогда залип на лице любовницы Ярослава. Всеволод привык к ее вызывающему, заносчивому поведению, к ее постоянным оскорблениям и шпилькам. А тут она лежала на полу, в луже собственной крови, с перекошенным ужасом и болью лицом. Мертвым. Уже мертвым. И это было страшно. Да, потом он узнал, что с ней еще хорошо обошлись. Но эмоции то никуда не делись. Он еще долго закрывал глаза и вспоминал лицо этой мерзавки. И ту лужа крови с расползшимися по ней кишками, в которой Всеволод стоял, когда его нашла мать…

Психологическая травма осталась с ним навсегда.

Не то, чтобы сильно плохая. Нет. Он стал просто крайне подозрителен ко всем вокруг. И не верил никому, порой даже себе. Отцу — верил. Но только ему, да и то — сдержанно. Не то из-за страха, не из-за понимания того, в какой кошмар его братьев втянула лесть и ложь, и чем бы это все закончилось, завершись задуманное ими успехом. Поэтому, даже через раздражение и «не хочу», он старался внимать его словам и пытаться их осознать, обдумать.

И вот его не стало.

Нет, конечно, он был жив и в сознании. Но он не спешил по своему обыкновению все возглавить. Лежал в госпитале и просто наблюдал, проводя своеобразный экзамен для сына. Экзамен на профпригодность. Это Всеволод понял без лишних подсказок сразу. Слишком хорошо он знал отца. От чего нервничал сильнее обычного, переживая — справится ли он?

Постучали.

Всеволод замер и словно опытный допплер[1] поменял лицо, преобразившись буквально за пару секунд. Раз. И вместо встревоженного и до крайности растерянного молодого мужчины появился Император. Молодой. Да. Но абсолютно уверенный в себе и своих словах. Его дыхание успокоилось, а взгляд сделался холодным и очень цепким, казалось замечающим каждую деталь и видящий своих собеседников насквозь.