Дни моей жизни - Хаггард Генри Райдер. Страница 11

А ведь я наблюдал подобный случай. Сэр Вильям Серджент еще совсем молодым человеком жил в Южной Африке – не помню, когда именно и что он там делал. У него был слуга-туземец, по имени Мазук. Потом Серджент уехал и вернулся в эти места лишь через тридцать лет. За это время его Мазук стал старейшиной в своем краале, однако, узнав о возвращении бывшего хозяина, он пришел к нему и оставался с ним до его отъезда. Тогда-то я и видел этого верного слугу… Таков характер бедного презираемого зулуса, так ведет он себя с теми, кого полюбил.

Покидая Африку, я, пожалуй, больше всего горевал, прощаясь с этим любящим полудиким человеком. При расставании я подарил ему, кажется, корову (теперь уже точно не помню).

В среду, 31 августа, мы в последний раз видели берега Наталя с палубы парохода «Дункелд». Затем они исчезли из виду навсегда.

ЕГИПЕТ

В январе 1887 года я отправился путешествовать по Египту.

С детства меня привлекал древний Египет, и я прочел о нем все, что мог раздобыть. Теперь я был охвачен страстным желанием побывать в этой стране, тем более что хотел написать роман о Клеопатре, – намерение, конечно, довольно честолюбивое.

Один мой друг – мистик чистейшей воды – недавно очень позабавил меня. Он составил перечень моих прежних перевоплощений, вернее, трех из них, о которых якобы узнал таинственным образом. Два воплощения оказались египетскими: в первом я был вельможей времен Пепи II, жившего около четырех тысяч лет до нашей эры, во втором – каким-то неизвестным фараоном.

В третьей жизни я, по утверждению приятеля, воплотился в норманна седьмого века. Первым среди своих соплеменников он доплыл до Нила, а потом вернулся в свой старинный дом и там умер. После этого, пророчествовал мистик, душа моя проспала тысячу двести лет, пока не обрела нового хозяина – меня.

Я отнюдь не разделяю убеждений своего друга, несомненно искренних. Все эти теории с перевоплощениями совершенно бездоказательны. Тем не менее бесспорно, что некоторые люди питают неодолимое влечение к определенным странам и историческим эпохам. Разумеется, проще всего это объяснить тем, что предки их жили в этих странах в те самые эпохи. Я люблю норманнов тех времен, когда слагались саги, и еще более ранних. У меня достаточно оснований полагать, что предки мои были датчанами. Однако египетского предка я не разыскал в своей генеалогии ни одного. Если таковые и были, то очень давно.

Как бы то ни было, мне одинаково близки и норманны, и египтяне. Мне легко проникнуться их мыслями и ощущениями. Я даже разбираюсь в их верованиях. Уважаю Тора и Одина, преклоняюсь перед Изидой и неизменно хочу пасть ниц перед луной.

Сплошь и рядом я понимаю норманнов, живших примерно в девятом веке, и египтян от Менеса до эпохи Птолемеев гораздо лучше, чем своих современников. Они мне как-то ближе. И интересуют меня гораздо больше. А вот про эпоху Георгов я даже читать не могу, я ее просто презираю. Но в то же время я очень симпатизирую дикарям, например, зулусам, с которыми у меня всегда были самые лучшие отношения. Может быть, мой друг мистик пропустил в перечне мое дикарское воплощение…

Отвлекаясь от этих рассуждений, скажу, что я отправился в Египет в поисках знаний и отдыха. Кое-что мне и в самом деле удалось узнать, ведь если ум жаждет, то он впитывает информацию, как сухая губка воду. Я заблаговременно запасся рекомендательными письмами к Бругш-бею 45, который, помнится, был тогда директором булакского музея. Он водил меня по этому дивному зданию, показывал мумии Сети, Рамсеса и других… О, с каким почтением глядел я на них! Рассказывал мне, дрожа от волнения, о великом кладе фараонов в Дейр-эль-Бахри и вообще об их сокровищах. Рассказал, как добрался до дна колодца и вошел в длинный проход, где столетиями спали мертвым сном могущественные цари, укрытые там от грабителей и врагов. Когда он при свете факелов прочел на саркофагах несколько имен, то чуть не потерял сознание. Еще бы! Вспоминал, что, когда останки царей извлекли из покоев смерти и повезли в Каир, чтобы снова похоронить уже в стеклянных витринах музея, толпы феллашек бежали по обеим сторонам реки и громко вопили оттого, что от них забирают древних царей. Они посыпали пылью волосы, заплетенные в сотню косичек, как делали их отдаленные предки, оплакивавшие фараонов, чьи останки торжественно проносили мимо них к месту упокоения, которое они считали вечным. Бедные, бедные владыки! Им и не снились стеклянные витрины Каирского музея и насмешки туристов, у которых грозное и величественное выражение сморщившихся лиц мумий вызывает лишь улыбки да шуточки. Иногда, особенно теперь, в зрелом возрасте, я задаю себе вопрос: как смели мы касаться этих священных реликвий? Тогда я об этом не думал и сам тревожил их прах.

Во время этого путешествия я присутствовал при раскопках очень древних захоронений в тени пирамид Гизы. Настолько древних, что умерших тогда еще не бальзамировали. Скелеты лежали на боку, как плод во чреве матери. Ученые, руководившие раскопками, прочли мне надпись на маленькой передней камере одной из гробниц. Если не ошибаюсь, она гласила: «Здесь, ожидая воскрешения, почиет в Осирисе имярек (точное имя усопшего я забыл)… жрец пирамиды Хуфу. Всю свою долгую жизнь он прожил добродетельно и мирно».

Во всяком случае, именно таков смысл надписи, и я подумал, что подобная эпитафия была бы уместна и в наше время, скажем, на могиле настоятеля собора. Быть может, придет день, когда Вестминстерское аббатство и другие священные места захоронения тоже будут разграблены, а останки наших королей и великих людей выставлены в музее неведомого народа иной веры. Впрочем, в Египте даже единоверие не охраняет мертвых: тела христианских епископов, живших до восьмого и девятого веков, тоже вырывают из могил – я сам видел в общественных и частных коллекциях их расшитые одеяния. Как видно, считается, что если вы умерли достаточно давно, то ваши кости становятся всеобщим достоянием. Это побудило меня стать горячим сторонником кремации.

Не следует, однако, забывать, что именно из гробниц мы извлекли историю Египта, которую знаем ныне лучше и более точно, чем средневековую. Если бы на погребальные обряды древних жителей страны Кеми и их способ сохранения останков в ожидании воскресения плоти – а они твердо верили, что она воскреснет, – мы почти ничего не знали бы о жизни великого народа.

Но не пора ли нам остановиться? Я лично хотел бы, чтобы тела фараонов, сняв с них восковые копии, возвращали с почетом в камеры и коридоры великих пирамид и замуровывали там навеки, дабы в будущем туда не мог вломиться ни один грабитель.

Доктор Бадж рассказал мне о гробнице, в которую он и его проводник вошли первыми примерно через четыре тысячи лет после того, как она была замурована. Гробница оказалась в идеальном порядке. Там находился гроб знатной дамы, стояли сосуды с приношениями, на груди покойной лежал веер, страусовые перья которого обратились в прах. А песок, покрывавший пол, еще хранил следы тех, кто принес тело в гробницу. Это произвело на меня ошеломляющее впечатление.

Раздумывая над этими вопросами, читатель должен помнить, что для древнего египтянина не было на свете ничего более святого, чем его собственный труп и гробница. Египтянин с незапамятных времен верил, что тело в гробнице спит не в одиночестве, что с ним пребывает вечный страж – Ка, или духовный двойник. Могущественный Ка, считали египтяне, мог отомстить осквернителю гробницы, ограбившему мумию.

Из Каира я поднялся вверх по Нилу, осмотрев все храмы и пирамиды царей в Фивах. Мне кажется, что это самые удивительные гробницы в мире. Так же думали, вероятно, те, кто посетил эти места двадцать и более веков назад. На стенах сохранились их восторженные надписи и приветствия душам усопших. Вероятно, то же будут испытывать посетители пирамид через две тысячи лет, ибо мир никогда не сможет создать столь совершенные таинственные гробницы или возвести над ними пирамиды.