Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 104

— Томас… — слова теснились у него в горле, тысячи слов — и ни одного правильного. — Мне… очень жаль, что так вышло.

— Она не пережила операцию, — глухо сказал он. — Доктор Харрис предупреждал, что так может получиться. Что пожилые люди во время таких серьезных вмешательств… но она все равно согласилась. Потому что я ее привез, настаивал… когда доктор сказал об опасности я стал ее отговаривать, но она уже решилась, а если мама решилась…

Он зашел в комнату и сел на край кровати. Обхватил голову руками и замер. Высокий, с длинными руками и ногами, в сером свитере с высоким воротом и спутанными волосами, он напоминал Уолтеру его преподавателя словесности в колледже.

— И вы отказались от всего, потому что… думаете, что виноваты в ее смерти?

— Я не думаю, что виноват, — усмехнулся он, поднимая глаза — все еще ярко-синие, но опутанные красной сетью воспаленных сосудов. — Я знаю это точно.

— Но вы еще не очень… вы же молоды, Томас! — горячо воскликнула Эльстер. — У вас может быть жена и даже дети… вы работу свою любили, зачем так?..

— У меня не может быть жены, милая. И детей тоже. На это есть… целый ряд причин. Нет, для меня все закончилось. Я доживу в этом доме, а когда умру — меня похоронят рядом с матерью, и в могиле со мной будет лежать Соловей. Надеюсь, в следующем Сне у нее будут дети, достойные ее.

Уолтер вздрогнул. Он вспомнил слова, которые говорил мертвой Эльстер в кошмаре, вспомнил собственное отчаянное, горячее желание, чтобы они сбылись. Чувство бессилия, чувство, что он предал и подвел любимого человека, режущее ощущение недостойности и ничтожности, а еще необратимости — всего несколько минут яркой, тянущей боли, которые он до сих пор с ужасом вспоминал. Томас носит это в сердце с самого их расставания?

Что бы он, Уолтер, сделал на его месте? Повесился бы, застрелился? Или нашел бы другой способ самоубийства — навечно привязал бы себе к искусственной копии с мертвыми глазами, скользнул бы в теплый обман, который дарят капли «Трели»? Обман, в котором Эльстер могла бы взять его за руку и сказать, что прощает. Сказать, что это все только дурной сон, которому не нужно верить.

Уолтер повел плечами, стряхивая морок.

— Ваша мать была удивительной женщиной, — осторожно начал он.

— Она и сейчас удивительная женщина, — глухо ответил Томас. — Кстати, я очень сожалею, что и вам пришлось столкнуться с протезистами… Ваша рана на дирижабле не выглядела опасной, — он смущенно прочертил линию от запястья к локтю.

— О да, мне тоже очень жаль, — процедил он. — Спасибо за чуткость, я уже почти привык к протезу.

— Это лучшее, что можно сделать в этой ситуации — смириться. Встретимся за ужином.

Томас встал и не оглядываясь вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Эльстер, поежившись, пересела к Уолтеру на колени и прижалась к нему, словно замерзшая кошка в поисках тепла.

— Жуткая штука! — безапелляционно заявила она. — И меня вот такой гадостью называли?! Да в Кайзерстате половина мужиков импотентами бы остались!

— Томас видит не ее, а свою мать. Она с ним говорит и не кажется подделкой, — вздохнул он, прижимаясь щекой к ее виску. — Видимо они заставляют человека отказаться от всего, что у него есть, потому что «Трель» работает только с тем, что по-настоящему любишь. Ради чего готов пожертвовать всем… И потому, что человек, все отдавший за этот обман, будет хранить тайну и защищать от посторонних глаз с особенным рвением. Хотя в этом смысле «Соловьи» гораздо более… гуманны. Их нельзя завести для грязных целей и использовать не по назначению.

— Для этого люди есть, — мрачно ответила она.

Уолтер осторожно пересадил ее на кровать, встал и запер дверь.

— Теперь я придумаю, будто я тебя убил, — заявил он, возвращаясь на кровать, — отдал все, что у меня есть и ты мне мерещишься.

— Так не получится, — с сожалением ответила Эльстер.

— Почему это?

— Потому что ты нищий, Уолтер. Что ты им отдал — рваную шинель, гитару и бутылку из-под виски?

— Может папа так и не подписал бумажку об отречении. Тогда у меня есть еще несколько шкафов с книгами, кресло, ящик с нижним бельем, пара выходных сюртуков и призрачная надежда унаследовать Вудчерстер.

— За тебя передерутся все производители механической человекоподобной дряни, — она с непроницаемым лицом начала расстегивать его рубашку.

— Сейчас? — он придержал ее запястье.

— Мне грустно, Уолтер. Очень грустно и паршиво, хоть я и ерничаю, — прошептала она. — Мне кажется, произойдет что-то плохое. Это механическое чучело меня напугало так, что до сих пор колени дрожат… От Томаса хочется выть, а еще мне кажется, что вот-вот появится Унфелих и всех убьет.

— Вроде он ждет, пока мы сами друг друга поубиваем, — слабо улыбнулся он.

— Думаешь ему еще не надоело?

Уолтер был готов поддаться, но в этот момент раздался неуверенный глухой стук в дверь. Он, с сожалением отстранившись, пошел открывать, на ходу застегивая рубашку. Он был уверен, что вернулся Томас с обещанным одеялом, но на пороге стояла Тесс.

Она слегка покачивалась, и, видимо, пока Уолтер не открыл, стучалась о дверь лбом.

Он замер, не зная, что делать. Понимает ли она речь, осознает ли что происходит вокруг?

— Миссис Даверс? — тихо позвал он, чувствуя себя дураком — словно ему вздумалось разговаривать с табуреткой.

Но она подняла мертвый синий взгляд и протянула руку, коснувшись его воротника. Уолтер, не выдержав, отшатнулся и едва не упал. Мысль о том, что к нему прикоснется эта искусственная рука, в которой никогда не было ничего живого почему-то вызывала ужас и инстинктивное омерзение.

Кукла замерла на пороге с протянутой рукой, а потом начала медленно опускать, и чем ниже опускалась рука, тем шире открывался ее рот, обнажая черный провал с сухими белоснежными зубами.

Механическое тело под черным кружевом платья странно вздрагивало, рот не закрывался, только губы словно тянули в стороны рыболовные крючки. При этом не раздавалось ни звука, но Уолтер мог поклясться, что Тесс смеется.

Не выдержав, он захлопнул дверь и прижался к ней спиной, но через секунду отскочил, будто темное дерево обожгло его сквозь рубашку. Мысль о том, что его с монстром в облике Тесс Даверс разделяет тонкая доска, вызывала новый приступ паники.

— Мы уедем. Завтра же, утром, — пообещал он растерянной Эльстер.

— Но Зои останется здесь…

— Ее заберут друзья Бена. Мы не можем…

— Да-да, мы не можем ничем ей помочь, — устало отозвалась она. За дверью опять раздался тихий глухой стук. — Давай уедем. Поедим, поспим и уедем… хотя мне хотелось бы… как-то помочь Томасу.

— И здесь мы ничего не можем сделать, — вздохнул он, доставая из саквояжа сюртук и плед. Свернул сюртук в рулон и положил вместо подушки. — Ложись.

— Лучше ты. Я выспалась.

— Боишься меня? — усмехнулся Уолтер.

— Не тебя. Ее, — она кивнула на дверь. — К тому же я правда выспалась, а тебе надо поспать. Ты выглядишь чуть-чуть получше того мужика в молельне, и то только потому что у тебя веки не зашиты.

— Чудно, — проворчал он, но все-таки лег, прижался щекой к колючей шерсти сюртука, успев заметить, что на воротник налипли крошки — видимо, из свертка с едой, — а потом уснул, и во сне он раз за разом падал в черный провал, в который превращались доски эшафота, были и ледяная тюремная дверь, сорванные ногти, и жажда, непроходящая, безумная жажда, застилающая сознание.

Но теперь ему было все равно.

…

Уолтер проснулся сам. В комнате было темно — кажется, он проспал весь день до поздней ночи. Эльстер спала рядом, завернувшись в какую-то пыльную бархатную тряпку.

От сна на голых досках затекли плечи, а на позвоночнике, кажется, застегнули несколько железных скоб. От духоты болела голова, и все же Уолтер проснулся почти счастливым — давно ему не удавалось выспаться, мучаясь только собственными страхами.

Он с трудом встал с кровати, постоял немного, ожидая, пока перед глазами перестанут плясать черные мушки и вернется уверенность движений, а потом тихо вышел в коридор.