Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 39

— Совершение тяжелого преступления.

— Ошибаетесь, вашего брата вешали как аристократа, а не как бродягу. Вы знаете, в чем разница, верно? Нет, мистер Говард. Человек имеет свои привилегии, пока он остается человеком. Если вы перестанете быть мистером Говардом, если исчезнет все, что составляет вашу… личность, вы перестанете быть и предметом разногласий.

Чарли выдвинул ящик стола и вытащил оттуда что-то завернутое в белую ткань. Уолтер услышал металлический звон.

— Это крайняя мера. Но поверьте, мы прибегнем к ней, если не получим от вас признание… или если в Кайзерстате не произойдет еще одного убийства.

Уолтер молча смотрел на металлический поддон, скрывавшийся под тканью. Он прекрасно знал оба лежавших там инструмента.

— Если вы беретесь угрожать мне такими вещами, значит у вас и правда ничего против меня нет. Удивительное дело, Альбион совсем не заинтересован в том, чтобы сохранить представителю аристократии доброе имя, — он с трудом заставил себя отвести взгляд от орбитокласта.

— Доброе имя? Помилуйте, мистер Говард, вашим «добрым» именем еще долго будут пугать детей. У нас есть еще один человек, который изъявил желание вас допросить. Я не нашел причин ему отказать.

«Второй? От угроз все же решили перейти к пыткам?..»

— Я вас оставлю. Все же у нас международное… дело, — тихо сказал Чарли, убирая поддон обратно в стол. После этого он встал и вышел из кабинета. Уолтер с трудом подавил желание обернуться, услышав, что кто-то зашел и закрыл дверь в кабинет.

— Здравствуйте, герр Говард. Печально снова встретиться при подобных обстоятельствах.

Уолтер закрыл глаза и медленно досчитал про себя до десяти.

«Лучше бы это был их палач… проклятье. Проклятье…»

— В последнюю очередь ожидал вас здесь увидеть, герр Унфелих. А вы не должны в Лигеплаце ловить…

— Вы меня не видите. У меня непримечательный голос, но вы меня вспомнили. Значит, вы меня боялись. Значит, вы помнили меня. Что она вам рассказала, герр Говард?

«Попался, как мальчишка. И именно сейчас!» — с горечью подумал Уолтер.

Герр Унфелих не стал садиться на место Чарли. Он присел на краешек стола, ссутулившись и сжав руки в замок. Все те же очки в проволочной оправе, все тот же старый мундир и незапоминающееся лицо. Стареющий неудачник. Только он больше не заикался, а в его глазах не читалось заискивания и растерянности.

«Они знают, когда им лгут», — сказала когда-то Эльстер. А значит, он постарается отвечать правду.

— Сказала, что ее зовут Сулла. Что она чародейка и ее почему-то ищут жандармы.

— Почему же?

— Потому что она в бегах. Я понятия не имею, что там происходит у чародеев, герр Унфелих, меня, видите ли, обвиняют в убийствах и мне не до моей бывшей любовницы. Кстати, если хотите знать, она обокрала моего отца и сбежала. Так что ей тоже до меня нет дела.

— Вам хорошо объяснили серьезность вашего положения?

— Более чем. Поэтому простите, мне нужно думать о своем безрадостном будущем, а не беспокоиться о воровке.

— Представьте себе, герр Говард, что существует некая организация. Богатая и очень, очень влиятельная организация. Которой вы можете быть полезны. Потому что сдается мне вы сильно заблуждаетесь о собственной безразличности. Я читал досье, эта… модель отличается привязчивостью. Она для тех, кто любит эмоциональных, но не агрессивных девочек. А я вижу, что вы не удивляетесь, герр Говард. Вас очаровала Сорока? Давайте будем друг с другом честны. В том, что она вас привлекла нет ничего удивительного. Она… создана очаровывать.

Унфелих тяжело вздохнул, встал со стола и зашел Уолтеру за спину. Он не почувствовал, как расстегнулись наручники, только услышал их металлический звон.

— На Альбионе отвратительно, герр Говард. И обращаются с пленниками здесь отвратительно. Руку, осторожно. Интересно, они рассчитывали, что вы истечете кровью и избавите их от необходимости решать, что с вами делать?

— Я знаю эту игру, герр Унфелих, — с трудом сказал ему Уолтер.

— Я не играю с вами в доброго жандарма, герр Говард. Я не добрый и не злой. Мне только нужно, чтобы вы помогли поймать вашу… «компаньонку».

— Я не знаю, где она. Понятия не имею.

«Визитка! В шинели была визитка Томаса, такая же — у Эльстер! Проклятье, надеюсь, ее не нашли… надеюсь, она не поедет в Эгберт…»

— Кажется, вы начали мне врать. Послушайте, герр Говард. Создание… куклы — целое искусство. Очень трудоемкий и затратный процесс. Настолько трудоемкий и затратный, что первые несколько лет они только отрабатывают свою стоимость… вижу, что вы не удивляетесь. Это хорошо.

Унфелих тяжело вздохнул и снова сел на край стола.

— Так вот, вас затраты моих нанимателей, конечно, нисколько не касаются. Думаю, дело с вами обстоит так. Вы — наследник знатного рода, но нигилист и романтик. Вы не захотели жить со своим отцом по правилам Альбиона и сбежали в Лигеплац, после казни брата, окончательно разочаровавшись в догматах, которые вам с детства проповедовали. Как же, всю жизнь вам ставили в пример убийцу. Пока все верно?

Уолтер кивнул. Унфелих обошел стол, наклонился и достал графин с водой. Наполнил стакан и вложил его Уолтеру в правую руку.

— Не беспокойтесь, это обычная вода. Так вот, однажды к вам пришла премилая юная мисс, посмотрела на вас красивыми глазами, полными отчаяния и сказала: «Спасите меня».

Уолтера передернуло. Унфелих говорил тихим, спокойным голосом и рассказывал так, словно все это время стоял за их спинами и наблюдал.

Вода оказалась прохладной и чистой. Он даже не заметил, как стакан опустел. Унфелих, кивнув, снова наполнил его.

— Сказала вам, что злые и жестокие люди заставляют ее заниматься ужасными вещами, — продолжил он. — А она совсем как человек, только с шестеренками. И попросила вас защитить ее от этих ужасных людей. Вы вообразили себе все, что ваш неискушенный подобными вещами разум был способен вообразить — сексуальное насилие, принуждение и Спящий знает, что еще. Конечно, вы решили помочь. Ведь перед вами не кукла, а страдающая девочка. Верно?

Уолтер кивнул. Сохранять ясность рассудка становилось все труднее. Адреналин отступал. Пока он сидел скованный, страдал от жажды и ему угрожали, гораздо легче было вести игру. Опасность подстегивала, не давая расслабляться.

Но сейчас, в мнимой безопасности, под успокаивающую речь Унфелиха, он против воли начал терять бдительность. К тому же его не заставляли говорить и в чем-то признаваться. Унфелих рассказывал все сам, а Уолтер знал, что ему бесполезно лгать.

— Позвольте теперь я расскажу вам, что вы не учли. Какие мысли наверняка даже не приходили вам в голову. Во-первых, Сорока создана с определенными целями. Слышите? Создана. Наполняя чашку чаем, вы ведь не думаете, что пытаете ее, обливая кипятком?

— Чашка не чувствует боли…

— Она тоже не чувствует. Она симулирует, точно также, как и остальные чувства и эмоции. Все равно, что встроить в чашку датчик, заставляя ее кричать каждый раз, когда вы наливаете в нее чай. Знаете, зачем ее создали такой? Вам ведь, наверное, кажется, что мы злодеи. Но это не так. Сороку и других таких же, как она, создали такими потому, что людям нравится делать больно. Вы прекрасно знаете, что на Альбионе можно за не очень большие деньги найти себе развлечение такого рода. Исполосовать женщину кнутом или изнасиловать ребенка по карману даже рабочему, ему он будет откладывать половину жалования несколько месяцев. В Кайзерстате любой, поступивший подобным образом, будет повешен. Что же делать с теми, кто желает так поступать? Можно позволить им творить преступления в темных комнатах и переулках. Иногда ловить их и вешать. А иногда — нет.

Унфелих замолчал, глядя на свои сцепленные в замок пальцы. Уолтер с трудом наклонился и поставил на пол пустой стакан. Он слушал и понимал, что Унфелих прав. И точно знал, что Унфелих ошибался.

— У нас есть куклы для удовлетворения любой, даже самой черной человеческой потребности. Вы знаете, что в Кайзерстате практически нет преступлений на сексуальной почве? Большинство преступников — трусы и лицемеры. Они не станут рисковать, если смогут за деньги легально удовлетворить свои пристрастия. Разве это зло, герр Говард? Может быть, пусть лучше чашка кричит, когда ее обливают кипятком, чем младенец?