Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 47

Единственное, что его утешало — если женщина говорила с ним, значит, спасение и правда близко.

А потом лицо его обожгло холодом. Он не сразу понял, что произошло — казалось, что в кожу вонзились разом тысячи иголок.

— Снег… — прошептал он. И черный альбионский туман наполнил его глаза, погасив сознание.

…

Он пришел в себя, лежа на холодном, тряском полу. Голова обмотана толстым черным шарфом, от которого едва заметно пахло благовониями, как в храме. Руки связаны за спиной, но не туго, так, что веревка не врезалась в кожу.

«Ну вот и все. Если меня будут вешать — мне даже в глаза некому посмотреть», — горько подумал он, снова проваливаясь в теплое забытье.

…

В следующий раз он вернулся в сознание, сидя в инвалидном кресле, которое катил по мокрому тротуару кто-то оглушительно цокающий каблуками.

Уолтер попытался оглядеться и без удивления узнал одну из центральных улиц Альбиона. Лестерхаус, если он не ошибался, находился за следующим поворотом.

Он заметил, что на него надели маску, поверх одежды накинули дешевый плащ с глубоким капюшоном, а колени укутали пледом.

«Удивительная забота», — зло подумал он, попытавшись дернуться. Руки оказались пристегнутыми к подлокотникам.

— Тише, мистер Роветс, все хорошо, чудесное утро, птички поют, солнышко светит, незачем волноваться, — проворковала девушка, которая везла коляску.

Голос принадлежал не его спасительнице.

А мимо проходили люди. Множество людей, и каждый прохожий мог бы услышать его крик о помощи через микрофон в маске. Но кто станет ему помогать?

«Я тебе помогу», — мягко прошептал ставший привычным голос, и сознание снова покинуло его.

…

Потолок. Серый, покрытый разводами сырости потолок, кружащийся над головой.

…

— Отравили, подонки… «Грай» на опиуме… а ты что хотела?! Паршивое чувство юмора… — услышал он сквозь пелену забытья женский голос, который показался знакомым.

…

Отравляющая темнота, густая, липкая, толчком подкатывала к горлу. Казалось, она растекается под веками изнутри. Хотелось открыть глаза и закричать, но сил не было.

…

Имя «Эльстер» означает «Сорока».

Ей нравятся блестящие вещи. У нее золотые глаза.

…

Джек любил зеленый цвет. Цвет глаз всех мужчин в семье Говардов. Изумрудный платок в камине Вудчестера.

Такой же платок был на Джеке в день казни. Под цвет глаз.

Это Джека казнили на городской площади.

…

Это Джек убил Кэтрин Говард.

…

Это Джек убил Уолтера Говарда.

…

Эльстер украла деньги из Вудчестера и сбежала.

…

Это Эльстер будет жить

…

Кто-то прижимался к нему под тонким шерстяным одеялом, пытаясь согреть. Гладил по здоровой руке прохладными пальцами и тихо всхлипывал.

Что-то похожее уже случалось, в невероятном черном «далеко».

Этот сон не был похож на один из липких кошмаров, что мучили его в камере. В голове звенела непривычная, стерильная пустота — куда-то отступил страх, путанные видения больше не тревожили и мертвые не говорили.

— Уолтер? Проснись, пожалуйста… — всхлипнула девушка рядом с ним. Знакомый голос, полный мольбы. Голос девушки с золотыми глазами.

— Эльстер? — выдохнул он.

Такие галлюцинации были гораздо приятнее. А если он уже заперт в Лестерхаусе, то это безумие его вполне устраивало.

— Ты живой… — обрадованно выдохнула она, садясь рядом и тут же поправляя одеяло.

— Ты живая, — повторил он, открывая глаза.

Эльстер сидела на краю кровати. Выглядела она странно. Голову она замотала плотным темно-серым платком, концы которого спускались на спину, как две косы. На похудевшем лице безумно горели желтые глаза. Она стала и правда похожа на птицу.

— А что мне сделается, я же говорила — хорошо убегаю и прячусь, — слабо улыбнулась она.

Он смотрел на нее, и не знал, какой вопрос задать первым. Какой из вопросов вообще имел значение?

— Как ты себя чувствуешь? Может, водички? Я одежду твою выкинула, она вся рваная и в крови, не переживай, я хорошую сперла, ну то есть купила, твоего размера… — Эльстер свои вопросы при себе не держала.

— Нет, я… скажи, где мы.

Он сел прямо. Его все еще мутило, но чувство скорее было похоже на сильное похмелье. Он заметил, что левая рука плотно перевязана чистыми бинтами. При попытке ей пошевелить, он почувствовал знакомую стреляющую боль. Уолтер никогда бы не подумал, что может так радоваться боли — кажется, руку ему удастся сохранить.

— Это гостевой дом в этих, как вы их… Нижних Кварталах.

— Эльстер, ты с ума сошла?! Тут же нельзя на улицу без охраны выходить даже днем, а уж девушке, одной… — возмутился он. — К тому же… мне сказали, что…

— Что тебе сказали? — он заметил, как блеснули ее глаза.

— Что ты украла деньги и сбежала, — признался он.

Уолтер ждал, что она обидится или смутится. Тема была неприятна, но он пытался понять, почему Эльстер здесь. А еще очень хотел, чтобы она опровергла ядовитую ложь Унфелиха.

— Конечно я украла деньги и сбежала, — она удивленно вскинула брови. — Я не только деньги украла, чтоб ты знал, а если бы у меня времени было больше — еще бы и дом подожгла.

— Что ты… Эльстер, это же мой отец, — ошеломленно прошептал он.

Унфелих был прав? Неужели все, что он сказал, было правдой, и она на самом деле опасна?

Неужели она и правда просто предала его? Но тогда почему она здесь, а он не в Лестерхаусе?

— Уолтер, доброе утро! — она пощелкала пальцами у него перед лицом. — Твой отец жандармов вызвал! Причем с утра, через полчаса после вашего проклятого гонга. То есть он встал, побрился, оделся и вызывал жандармов!

— Я… я не…

Эльстер осеклась и замолчала. Потом, вздохнув, продолжила:

— Прости… я просто… я не слышала, как он вызывал, может, это был кто-то другой. Я спускалась и чуть не столкнулась с ними на лестнице. Спряталась за портьерой рядом с комнатой твоей мачехи. Она сразу видно, что из Де Исте, у нее по комнате драгоценности раскиданы, и кошелек с деньгами прямо на туалетном столике лежал. Я понимала, что тебя не спасу, если вместе попадемся. В общем, похватала все, что плохо лежало, еще плащ с маской — и в окно… Я из… в Лигеплаце так же. Подожди, я все-таки тебе водички… лучше чаю!

Прежде, чем он успел ее остановить, Эльстер вскочила и скрылась за дверью.

Рядом на стуле была стопкой сложена одежда. Уолтер смог сам одеться, пока Эльстер где-то звенела чашками и, кажется, с кем-то переговаривалась. Под рубашкой даже обнаружился шейный платок из мягкой серой ткани. Видимо, Эльстер решила, что этикет обязывает его носить. Уолтер свернул платок и сунул в карман — никогда в жизни он еще не ощущал такого презрения к альбионскому этикету, как сейчас. К тому же одеваться по форме сейчас было бы попросту глупо.

Кроме платка Эльстер положила под рубашку гребень из кости молочного цвета. Вещь изысканная и явно очень дорогая. По гребню ползли выгравированные черные змеи, сплетающиеся в узор. Уолтер с усмешкой заметил вензель «ЛС». Ленне Скалигер. Эльстер украла у его мачехи гребень.

— Он не отравленный, я проверяла, — сказала Эльстер, заставшая его за разглядыванием краденого. — Сама расчесывалась, и тебя расчесывала, пока ты спал. Было бы обидно все обрезать…

Она поставила поднос на освободившийся стул. Мятый жестяной чайник она заботливо укутала лоскутной грелкой. Рядом стояли две чашки — черная и глиняная. Черная с обколотым краем, глиняная без ручки. Именно эти детали, это несовершенство окружающего, окончательно убедило Уолтера, что он не бредит.

Эльстер налила чай в черную чашку и протянула ему.

— Что случилось, когда ты сбежала? — спросил он.

— Я… я видела, как тебя увезли. Не могла проследить, куда и спасти тебя… не могла. В общем, я пошла искать Бекку.

— Кого?

— Бекку, Уолтер. Ту мышь с дирижабля. Которая открывает двери и носит в саквояже очки с линзами, позволяющими видеть в темноте.

— Откуда ты знаешь, что она возит в саквояже?!