Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 74

— Ты знаешь, что была. К счастью, даже в девятнадцать ты не нашел это хорошим поводом для своих плоских шуточек, но точно знаю, что ты видел, как я ее закрашиваю.

Уолтер поморщился, вспомнив, что действительно видел. И ему тогда даже было стыдно, потому что он решил, что довел излишне эмоционального брата своими выходками.

— Не переживай, я проверял — это привет по отцовской линии. У тебя волосы матери, — обнадежил его Джек и затих, словно его смыло следующей пригоршней воды, разбившейся о лицо и тяжелыми каплями сорвавшейся в черный провал слива.

Когда он вышел, людей стало заметно больше. Он старался не поднимать взгляда и казаться как можно незаметнее.

Сюртук клирика словно делал его деталью интерьера, и Уолтера это полностью устраивало — трое мужчин у перемычки, кажется, собирались драться, а пара женщин из Идущих хватали проходящих мимо людей за руки и предлагали погадать.

— Ай, милый, какой славный котеночек! — кто-то схватил его за левый рукав и потянул к себе.

— Не стоит, мисс, — попросил он, попытавшись тактично высвободить руку, но Идущая держала крепко. Он повернулся, готовя отповедь, но замер.

Уолтер ожидал увидеть смуглую девушку в ярких одеждах, вроде тех, кого видел на вокзале. Но на него смотрела темно-рыжая, бледная женщина в мятом черном платье. Волосы ее стояли дыбом, а улыбалась она так, что у него возникли серьезные подозрения, что она тоже грешила с опиумной трубкой. Ее лицо показалось ему удивительно неприятным, хотя он не мог объяснить себе, почему.

— Дай левую ручку, солнце мое, — вкрадчиво попросила она.

— Гадалка из вас не очень, — мягко заметил он, делая еще одну попытку освободиться. — К тому же Служители не верят в то, что Сон можно предсказать.

— По шестеренкам посмотрю, — подмигнула она и не выпуская его руку, и продолжая улыбаться, оттеснила к дверям купе. Уолтер только сейчас заметил во второй ее руке тонкую длинную трубку. Вересковую, без всякого опиума.

Он открыл дверь, и Идущая замерла на пороге, обведя сидящих тоскливым взглядом. Затем медленно зашла, затянулась и выдохнула вместе с густым дымом:

— Чудно. Я обычно обещаю другое, но вы все умрете. Ты умрешь, — она ткнула трубкой в грудь Бена. — Ты тоже умрешь, — она указала на Уолтера, — и ты, и даже ты, — трубка указала на Зои и Эльстер. — Это я знаю точно, только кое-кто из вас пораньше. Я не могу помочь тебе, — трубка указала на Бена, — потому что ты молодой, глупый и думаешь, что умирать не больно. И тебе, пташка, я не могу помочь, потому что нужно быть осторожнее с корреспонденцией. Тебе, — она ткнула трубкой Уолтеру в кончик носа, и он почувствовал едкий запах тлеющего табака с нотками ментола, — я не могу помочь, потому что ты уже влюбился, то есть сунул голову в петлю, встал на табуретку и прыгаешь на одной ноге. Про тебя, — она махнула трубкой в сторону Зои, — я вообще молчу.

— И зачем вы все это говорите? — с неприязнью спросил Уолтер, выдергивая рукав.

— О, потому что я очень давно хотела так сделать, а запретить мне никто не может, — широко улыбнулась она, выскальзывая обратно в коридор. Уолтер потянулся закрыть дверь и обнаружил, что в коридоре, кроме курящих мужчин, никого нет.

— Это что сейчас какого, простите, дамы, хрена моржового было? — недоуменно спросил Бен.

— Понятия не имею, какая-то сумасшедшая дура, — пробормотал Уолтер, выходя из образа. — Слышали? Мы все умрем.

— Ваш досточтимый брат, патер Ливрик, все же был в чем-то прав — вы удивительно привлекаете сомнительных женщин, — отметила Эльстер.

Уолтер заметил на столе четыре глиняные кружки с кофе.

— Вы голодны, патер? — с сомнением спросила Эльстер, оглядывая его лицо. Уолтер знал, что выглядит он чуть лучше, чем до утреннего туалета, но все еще больше похож на позор, чем на надежду рода.

— Нет, благодарю, — ответил он, поморщившись от одной мысли о еде. — С вашего позволения… один умерший недавно джентльмен оставил мне в качестве исповеди документ, и я бы хотел…

— О да, конечно, — махнул рукой Бен.

Эльстер, странно ухмыльнувшись, достала из саквояжа книгу, ту самую, которую читала в Колыбели. Уолтер жестом подозвал ее и шепнул на ухо:

— Я надеюсь патер Морн отдал ее тебе?

— Скажем так, он не был против, когда я ее забирала, — прошептала она в ответ.

— Ты маленькая, бессовестная паршивка.

Он наклонился и достал из потайного кармана в подкладе саквояжа дневник, прикрыв ладонью вензель. Пролистал несколько страниц, поняв, что просто не выдержит больше циничных рассуждений Джека о пленниках и благе Альбиона.

Хотел последовать совету Эльстер и поискать слово «грай» и заглянуть в конец, чтобы узнать, убил ли Джек Кэтрин. И понял, что не может. Что, узнав правду сейчас, он рискует расстаться с рассудком прямо при всех этих людях. И нашел запись о конце службы Джека.

…

Кэт так радуется возвращению домой, что я невольно забываю о том, сколько работы меня ждет. Отчего-то кажется, что впереди что-то хорошее. Непривычное ощущение, оно пугает меня. Словно ничего плохого никогда больше не случится. Я знаю, что это не так. Уолтер мог бы позволить себе подобные иллюзии, но я всегда мыслил рационально. Закончилась самая грязная часть работы — больше не придется проводить осмотры, стоя по колено в гнилой воде, не придется ковыряться в кариозных ртах и вести бесконечные допросы. Отныне мои пациенты будут чисто вымыты, обриты, накормлены и — хвала Спящему! — не одурманены ничем неизвестным мне. Понятия не имею, вырвало того щенка на мой мундир от страха или от того, что он попал ко мне уже нажравшись какой-то дряни, но мне нисколько не стыдно за то, что небольшой список людей, лично убитых мной на этой войне, пополнился гунхэгским мальчишкой.

Больше ничего подобного не произойдет. В Лестерхаусе меня ждет белый халат, стерильные перчатки, защитные очки, маски и столько помощников, сколько потребуется.

И моя работа только начнется. Мне предстоит эксперимент, вызывающий близкий к священному трепет своим масштабом и значимостью. Так почему я чувствую себя так, будто мне предстоят не месяцы изнуряющей работы, а что-то неизмеримо прекрасное, рядом с чем меркнет все остальное?

…

Дирижабль прибыл с получасовым опозданием. Непунктуальность всегда выводила из себя. Колхью лично выехал нас проводить. Хочет удостовериться, что я правда уеду и не вернусь. Как будто мне доставляет большое удовольствие нахождение в его обществе. Пытался убедить меня, что во время боевых действий странно ждать от людей четкого следования срокам. Но ни один из отчетов, которые я отправлял, не лег на стол владельцу Лестерхауса позже трех часов пополудни. И каждый приходил в назначенный день — в четверг, каждую неделю. Я могу контролировать такие вещи, стоя по колено в грязи и разглядывая очередную гнилозубую пасть, неужели так трудно прислать проклятый дирижабль в назначенный срок?!

…

«Ты всегда был невыносимым занудой», — со вздохом подумал Уолтер, забыв о том, что теперь Джек может его услышать.

Но он молчал.

…

Кэт сказала, что ей нужно во Флер на неделю. Она хочет проверить свою усадьбу, говорит, что больше всего скучала по этому дому. Я слегка обескуражен подобным поворотом. Я привык думать о Кэтрин, как о своей невесте, но делать предложение в этой грязной стране, кишащей насекомыми и оглашаемой непрерывными криками и выстрелами, по понятной причине не стал. Конечно, я далек от того, чтобы подобно Уолтеру бросаться в крайности и позволять чувствам брать верх над разумом, но мне с трудом удается скрывать свое разочарование.

И все же скорое возвращение рисуется мне приятным событием. Надеюсь, Уолтер без меня ничего не натворил. Отец не может смирить его нрав и отказывается внимать моим советам и пытаться договориться. Словно не понимает, что мальчик тем быстрее повзрослеет, чем скорее исчезнет необходимость конфликтовать с семьей. Не иначе как Уолтеру достались отцовская гордость и упрямство. Они даже не замечают, как иногда бывают похожи, только отец положил свои упрямство и гордость на алтарь служения роду, а мой дорогой брат делает все, чтобы род опозорить. Но пока я жив — ему это не удастся.