Перекресток миров. Первые шаги Синигами (СИ) - Крыс Виктор. Страница 38

— Г-р-а! — Взревел я, прыгнув на королеву, что уже разбила свою голову. Из осквернённого тьмой, словно язвами, черепа, она доставала свинцовый брусок, край которого уже был в моей черной крови и по нему уже шли черные линии проклятья.

Один кинжал, выбивая искры, вырвал из руки мертвой королевы филактерий. Второй кинжал я воткнул ей в шею, с хрустом вгоняя его между шейных позвонков, и отпуская ручку кинжала, надеялся, что он хоть не намного, но замедлит лича.

— Ш-ш-ш! — Раздалось злобное шипение лича, одновременно со звяканьем металлического бруска, падающего на камни.

Все надо было сделать быстро и без ошибок, на моем поясе еще не разбились склянки, но не о лечащем эликсире я подумал, не от боли эликсир мне был нужен, я схватил черный бутылёк, что дарит мгновенную смерть.

За мной летела мертвая королева, мне не надо было оглядываться, чтобы это знать — я чувствовал её, как и её душу, которая сейчас сжалась от страха, предчувствуя, что вот-вот встретится с той, что не будет так мила с ней, как со мной. Кинжал вонзился в податливый свинец ровно посередине, где и было маленькое крохотное отверстие для связи с личем, но моих сил было недостаточно, чтобы разрубить брусок, а кинжал увяз в металле. И в этот момент на моей шее сомкнулись костлявые руки, моя жизнь была на равном расстоянии от смерти, что и смерть мертвой королевы.

— Г-р-а! — Шепотом произнес я предсмертный боевой клич от того, что моя шея с хрустом позвонков вот-вот будет переломлена.

Рука с зажатым пузырьком опустилась на свинцовый брусок, пробка слетела от одного только моего прикосновения, и черная тягучая жижа оплела свинцовый брусок, который все еще был филактерием, а не простым куском металла, в нем еще держалась душа того, кто должен был умереть ещё столетия назад.

Да, душа уже разрушалась, как только её хранилище было вскрыто, но она могла еще жить, но как только жижа попала на брусок, она стала умирать в десятки раз быстрее. Это было понятно по звукам моих позвонков, хватка мертвой королевы ослабла, а заклятие, которым она меня хотела сейчас наградить, перестало действовать. И когда сзади меня с шумом упали кости на камни, потеряв ту жизнь, которая в них была, я почувствовал, как мои внутренности пылают, словно их сейчас заживо жарят на костре.

Не сходя с места, я осушил два бутылки, оставшиеся на моем поясе, и сразу же упал на камни лицом к небу. Весь в крови, мучающийся от боли, что скручивала мое тело, постоянно теряя контроль над своим сознанием, я смотрел на небо усеянное звездами, и из моих глаз непрекращающимся потоком текли слезы.

Я не узнавал те светила, что излучали холодный и безразличный свет. Только облака дарили мне надежду, что они скрывают знакомые созвездия, что я просто где-то далеко от тех, что властвуют над моим сердцем, которое сейчас и так работало с перебоями, пытаясь перегнать отравленную кровь и справиться с той энергией, что разрывало мое тело. Ведь мертвая королева умерла, но оставила всю свою энергию, и я был единственным сосудом, в который она и устремилась. И было плевать этой энергии, что сосуд мал, она разрывала меня, но пыталась уместиться, даря мне уровни, но грозя прикончить в муках, если я не выдержу.

В небе начала греметь далекая гроза, и только сейчас я понял, что мне в моей теплой одежде неимоверно жарко, я прибыл из мест, где царит зима. А здесь уже было жарко, как летом. С первой каплей, что упала на землю, мой взор нашел ту звезду, о которой мне совсем крохе рассказывал дед Брани, держа на руках и указывая на ночное небо.

— Альмонд, вот эти все звезды не нужны, они просто мешают путнику и моряку, вводя их в замешательство в шторма. — Слегка подвыпивший Брани держал меня, четырехлетнего, на руках, и тыкал своей ручищей в ночное небо. — Нужна всего одна путеводная звезда и ты из любого шторма выйдешь, если найдешь её. Она не самая яркая, но самая большая, и указывает на север, ищи её пока не найдешь и тогда ты поймешь, в какой стороне твой дом!

Смех ребенка, шум дождя, биение сердца — словно музыка звучала сейчас вокруг, меня переполняла радость, несмотря на боль и то, что меня ломало. Там в ночном небе мне светила северная звезда, что оказалась в ином месте, а не над моей головой, как всегда. Я через силу перевернулся на живот и попытался встать, смотря на звезду.

— Г-р-а! — Взревел я, вставая через боль под ливнем, который нещадно хлестал мое ослабшее тело. — Я иду домой, и я вернусь, вы только ждите!

Сознание не выдержало таких издевательств над телом, и сперва я упал на камни, а потом начал медленно проваливаться в сон:

Мне снилась смеющаяся Астрид, улыбающийся отец, и Миуюки, что смотрела в даль на уходящего на поиски Серого. Мой друг пошел по моему следу, так как нас связывали невидимые нити, для которых не имело значения расстояние. Я видел, как плачет на своей кровати, обняв подушку, беловолосая малышка, все время, посматривая на путеводную звезду.

Я видел, как борясь с морскими волнами, плывет Серый, его уверенности позавидовали бы многие, вокруг него носились морские чудовища. А он все плыл от острова к острову, в желании добраться до материка, а за его спиной светила путеводная северная звезда.

Серый сменился костром, который разрастался вширь, и вот я уже нахожусь внутри этого костра, а языки пламени начинают обжигать мое тело. Я был словно в аду, я пытался найти выход из него, но так и не мог это сделать. Огненная долина, по которой я бежал, словно не имела ни начала, ни конца, а я начал заживо гореть в этом аду.

Открыв глаза, я понесся к спасительной тени, даже не поняв, что вся огненная долина и мои родные — все это было сном. Скинув свою одежду, я прислонился к полуразвалившейся стене, и с наслаждением вдохнул воздух, который не был таким обжигающим вне тени.

— Ненавижу солнце! — Прокричал я, замерев, так как через сон не понял многих вещей, которые мне открылись сейчас, когда я хоть и со страшной резью в глазах, смог осмотреться.

Мертвая королева Гертруда Первая перенесла нас каким-то образом не на двести шагов, как рассказывала мама о пространственных тоннелях, а намного дальше. И как я подозревал, что сейчас та пустыня, которая открывалась моему взору, была именно той, по которой когда-то бродил мой отец. И по которой мама водила армии нежити, и если моя догадка была верна, то мне не сулило это ничего хорошего. Древняя разрушенная башня, к стене которой я прислонился, находилась на скалах, которые были одиноки. А вокруг, насколько хватало глаз, простирались песчаные барханы, и только под скалами, на которых стояла древняя дозорная башня, был небольшой оазис.

Но передо мной встала иная проблема, чем нехватка воды перед попыткой пересечь неизвестную пустыню. Я глазами постоянно искал тень, и с замиранием сердца наблюдал, как тень от стены дозорной башни, под которой я спрятался, все уменьшалась.

Догадка была мгновенна, и когда я высунул свою правую руку с черными венами под лучи солнца, то ожидаемо, скривился. Нет, я не сгорел от лучей солнца, да и моя кожа не облезла, все было просто для этого мира. Меня об этом не предупреждали, так как не думали, что во мне есть талант истинной тени. Но я как вставший на путь тени был подготовлен хотя бы немного теоретически к тому, что сейчас происходит со мной.

— Тень не любит света. — Произнес я пересохшими губами, и решительно шагнул под свет палящего солнца. — Истинные тени отринут свет, и навсегда останутся в тени.

Солнце меня бесило, а его лучи были неприятны моей коже. Но я еще не настолько далеко ушел по пути тени, чтобы эта развилка стала бесповоротной, и сейчас выйдя на свет, я делаю свой выбор.

Талиси рассказывала нам с Сурой про истинных теней, в основном Суре, а не мне, так как у неё есть предпосылки стать тенью, и даже та, что родилась в вечном сумраке подгорных королевств, где кипит жизнь, отговаривала свою дочь от этого пути. Дело в том, что, оставшись в тени, тьма одарит тебя своими дарами — силой, ночным зрением, скрытностью нового порядка, да и с существами, живущими в ночи, станет легче договориться, либо скрыться от них. Только вот с дарами ты получишь и уязвимости — в дневном свете ты станешь слаб, и зрение будет хуже, чем ночью, ну и самое главное, раздражимость и ненависть к дневным разумным. Ожоги от самого слабого лучика солнца — это мелочи по сравнению с тем, что разумный потеряет интерес к тем, кому не вредит солнечный свет. И он, как говорила Талиси, устремится в подгорные царства, где жизнь совершенно иная, чем тут, на поверхности.