Межлуние (СИ) - Воронар Леонид. Страница 9

— Клянусь всеми святыми! Амиго, твое появление вселяет надежду!

Радость и дружеский жест раскрытых рук были тщательно отрепетированы. После задержания вилонского ковена архиагент познакомился с рядом ключевых сановников клира, приглашенных в кардинальскую ложу перед проведением аутодафе. Среди них были и такие, кто не скрывал намерения подкупить Тарлаттуса, чтобы одним из первых получать тайные сведения и, оборачивая их в свою пользу, подняться на очередную ступень к вершине Купола. Их не смущал трагический повод встречи. Впрочем, на этом кощунственном рауте тщеславия, в тени величественных фигур, даже Диего, лелеющий надежды стать генералом-легатом, казался обыкновенной пешкой. Фактически, удачливого агента делили между собой председатель трибунала священной инквизиции Себастьян де Анкарри, и Александр Серра, вилонский кардинал, воспользовавшийся поводом и подаривший Тарлаттусу в знак личной признательности собственные четки. Любой карьерист на месте Тарлаттуса не упустил бы такого случая, однако, Дон Родригес оказался расторопнее, предугадав исход дела задолго до этой встречи.

— Диего, поверь мне, я тоже рад тебя видеть, только говори тише.

Клирик убедился, что их не подслушивают, и продолжил разговор:

— Мимо тебя проезжали Гранды?

— Да, я слышал о них.

— Их надо задержать.

Трибун покачал головой.

— Мы опоздали. Все голуби умирают на подлете.

Клирик шагнул к нему и прошептал:

— Они еретики. — Тарлаттус многозначительно наклонил голову в сторону окна, по которому барабанил дождь. — И крайне опасны. Их надо остановить.

— Скажи прямо: чего ты от меня хочешь?

— Помоги мне их найти.

— У меня не хватает людей… Хотя, зачем я тебе рассказываю, ты же видел, что происходит!

Разумеется, Тарлаттус видел, и надеялся, что казненные женщины были тщательно допрошены, и среди них действительно были давы. Он очень хорошо знал Дона Карера.

Архиагент подошел к окну и скрестил на груди руки. Печально известные методы инквизиции опирались на низменную страсть и жестокость. Чтобы добиться желаемого, ему придется подыграть трибуну, использовав Аэрин в качестве наживки. Тарлаттус обернулся.

— С ними ведьма. Делай с ней что хочешь, а мне оставь Грандов.

Собеседник поставил стакан на столик.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Дон Карера расправил плечи и улыбнулся своим мыслям. В его глазах блеснул порочный огонь. Вот он, долгожданный шанс отличиться по службе и получить вожделенное звание!

— Это меняет дело. — Он потер подбородок. — Эй, Гордиан! Иди сюда!

В комнату вбежал адъютант и Тарлаттус прищурился, опознав знакомого. «Окинус? Ты до сих пор наклеиваешь усы?» — Мог бы спросить у него архиагент. Когда-то их тренировал Дон Родригес, и они ни словом, ни жестом не выдали, что знакомы. Догадывается ли Диего, что за ним следят?

— Передай секретарю, чтобы немедленно составил приказ о розыске.

Трибун повернулся к Тарлаттусу, передавая ему слово.

— В Гадию, Санта-Принс и Сан Бургос.

Едва Гордиан вышел, как архиагент задал волновавший его вопрос:

— Из допрошенных никто не упомянул рода Урбан или Бетула?

Диего замер.

— Нет, не помню таких.

— Где я могу найти показания?

Тот лишь брезгливо поморщился.

— Все здесь. Смотри, если хочешь.

Его извиняющий тон предупреждал о возможном разочаровании.

Архиагент с протокольным выражением лица отпер сундук, заваленный засаленными и покрытыми грязными пятнами записями. Судя по царящему внутри беспорядку, — бумаги собирались для отчетности, а не для ведения расследования. У Тарлаттуса тут же появилось подозрение, что на самом деле Диего не собирался искать дав, а просто выбивал признание. Иным словом пытал ради процесса, а не ради общего блага. Зачем сжигать проклятых или еретиков на запрещенных Собором книгах или грешных ликах, лишаться работы, и что гораздо важнее — удовольствия? Гораздо интереснее заниматься бесконечным поиском ереси.

Убедившись в подозрениях и окончательно раскрыв тайные желания Диего, Тарлаттус почувствовал себя как неожиданно прозревший неофит, обнаруживший в пристройке храма скотобойню.

— Пожалуй, я и так прошу у тебя слишком много, — заметил Тарлаттус.

Посчитав, что он достиг желаемого, архиагент в спешке покинул роскошные палаты. Окинус доложит Дону Родригесу о появлении Тарлатутса и его целях, а это грозило обернуться самыми неприятными последствиями, как, например, поимке давы до того, как он до нее доберется.

Несмотря на сложности, связанные с покупкой лошадей, сейчас перед их экипажем летела свежая четверка вороных, готовая обогнать бурю. Аэрин заметила замену только после остановки, а теперь, вслушиваясь в глухой перестук копыт и, всматриваясь в дорогу, разрезающую мерцающим серебром бархатную черноту ночи, в очередной раз убеждалась в изворотливости Элизабет. В другое время она бы удивилась способностям графини, но ее мысли путались, и постепенно погружались в вязкое болото апатии. Сейчас она могла бы сравнить себя с деревом, выкорчеванным из родной земли и занесенным ураганом невзгод в непролазную топь, подернутую туманной дымкой забвения. И можно сколько угодно рассуждать о заживающих ранах, к сожалению, вместе с Мелиссой Аэрин потеряла и опору, и смысл жизни. Так не все ли равно, куда ее повезут, и что с ней сделают?

Конечно, колдовство и даже простое гадание на картах придало бы ей сил, не говоря уже о крепкой древесине, выступающей главным элементом призыва Монни, поскольку дерево должно вырасти на земле, над которой рождена ведьма. Оно вбирает в себя соки почвы, крепнет, впитывая лунный и солнечный свет, и является единственным проводником для таинственной силы, недоступной другим людям. Ей так и не удалось заготовить материал и поэтому, лишившись своих корней, она обречена на скитания и жалкое существование.

В чемодане Аэрин лежала короткая дубовая ветка, кое-как оторванная от дерева и очищенная от листьев и коры — ее возможная опора. О массивных колдовских столах или хотя бы ноже с наборной рукоятью можно только мечтать. В первую очередь дава подумала о художественной кисти, хотя было бы странно встретить служанку с подобным предметом в переднике, а ведь эту вещь надо постоянно носить с собой не вызывая подозрений. К тому же, она совершенно не умела рисовать. Для зонтика ветка слишком тонкая, короткая, и кривая. К собственному разочарованию она не смогла придумать ничего кроме оперенной палки для уборки пыли, и поэтому злилась на себя, поскольку не хотела связывать единственную надежду с унизительными атрибутами прислуги.

Какое-то время Аэрин размышляла о различных символах свободы, которые знала, и не заметила, как задремала, прислонившись головой к мягкой обивке кареты. Графиня уложила девушку на спину, накрыла одеялом и, убедившись, что дава заснула, пожаловалась сестре:

— Твои пилюли почти не действуют.

Изола пригладила волосы и вздохнула:

— Надеюсь, что успокоительного хватит до конца поездки. Думаешь, она опасна?

— Я бы сказала: больше, чем хотелось бы. Не хочу, чтобы она навредила сыну. Нам придется искать другое сочетание.

— Да, все заметили, как он на нее смотрит. Маргад так мучается… Я не осуждаю его, только, может быть, он немного потерпит?

— Вынуждена согласиться с тобой. Мне тяжело с ним.

— Да, и это так тревожно.

Графиня отвернулась к окну, как будто искала сына, хотя знала, что не сможет увидеть его до утра.

— Ты знаешь, иногда я жалею, что ставила решетки на окна и запирала двери на ключ.

— И все же клетка была сломана. Помнишь воришку, зажатого механическими ставнями?

Элизабет посмотрела на сестру.

— Разве такое забудешь?

— Сколько ему было? Четырнадцать?

Графиня кивнула.

— Около того.

— Бедняжка, мальчишка так кричал!

Они улыбнулись, и тихо рассмеявшись, позволили себе обнажить жемчужные зубы с неестественно длинными клыками.