Люби меня полностью (СИ) - Невеличка Ася. Страница 12

— Нет, — глухо отозвалась Полина.

Её близость между моими коленями выбивала из равновесия. Хотелось плюнуть на лекцию и заняться практикой, прижать к себе теснее, покрутить соски между пальцами, дернуть за бусинку ниже и…

— Дядь Саш?

Я вздрогнул, выныривая из кумарящих грёз. Полина запрокинула голову, вглядываясь в меня слезящимися глазами и кривя рот. И только тут я осознал, что накрутил её волосы на кулак, тянул на себя, выгибая ее тело луком.

— Чёрт…

Я отпустил и потянулся за сигаретами, уже зажал одну между губ, когда скрючившаяся в ногах Полина ожила:

— Мама запрещает курить дома… Она убьет меня.

— Черт! Я на веранду. Можешь одеться. Наказание закончено, сессия нет.

Поспешно покинув гостиную, я высосал две сигареты, прежде чем пришел в себя и проветрил голову.

Чуть не заигрался. Я почти чувствовал на языке вкус ее кожи, почти ощущал пальцами тугие соски, почти раскатал девчонку тут же в её доме. Какого хрена это было?

Вздохнул. Выдохнул. Зажмурился, наполняясь ароматом распускающегося сада, запахом еще влажной после талого снега земли, с щекочущей ноткой пробивающейся зелени. Как же, твою мать, хорошо, когда не создаешь себе проблем!

Так, я же ей велел одеться, когда сбегал из дома? Лучше, чтобы она снова была в платье и не вводила в искушение.

Я вернулся, взяв над собой полный контроль и с твердой мыслью завершить начатое дело по отвращению Полины от Темы. Мое счастье, если до Костяна так и не дойдет, чем я тут с его дочерью занимался.

— Это так завораживающе прекрасно! — почти пропела Полина, не успел я переступить порог комнаты.

Ну хоть в платье, и надеюсь, в трусах! Она сидела на том же месте, на полу перед креслом, в полутемной комнате с проецируемой фотографией на стене. Я перевел взгляд на фото, обескураженный, что же она там увидела прекрасного, и вздрогнул.

Мелкая коза покопалась в моем телефоне и вытащила фото Веры, связанной по технике шибари. Внутри снова зашевелились противоречия: недовольство её любопытством и восхищение, что она смогла оценить мою лучшую работу.

Я тащился от связывания. Для меня была особая философия в затягивании прекрасного подчиненного тела в узлы. Обездвиживание, сдавливание и подвешивание. И сладкая, ни с чем несравнимая боль…

— Ты должна смотреть другие фотографии, с некрозами тканей, вывихами, ожогами и разрезами от веревок…

— Это ужасные фотки, — поморщилась Лина, не отрывая взгляда от стены. — А эта как картина, как произведение искусства.

Я вздохнул, потеряв всякую охоту доводить сессию до конца. Подошел к креслу и сел на пол рядом с Линой, чтобы посмотреть на свою работу с ее ракурса.

— Сессия закончена, — тихо проговорил я, прислоняясь спиной к креслу и заводя руку за спину девушки.

Она облегченно выдохнула, с легким кряхтением разогнула ноги, с видимым наслаждением вытягивая их вперед, и беззастенчиво устроилась головой на моем согнутом локте.

— Я не знала, что это может быть так красиво. Она как бабочка, запутавшаяся в паутине… От этого зрелища иголки под кожей. Кто она?

— Это Вера.

— Вы знаете её?

— Мы встречались.

Полина встрепенулась, но не подскочила, а повернула лицо ко мне, вдруг оказавшись в опасной близости к губам.

— Это вы её так связали?

Восхищение и недоверие, что мастер этой паутины может сидеть рядом с ней.

— Да, — тихо усмехнулся я. — Для меня это тоже искусство…

И мы замолчали, разглядывая неестественно большое изображение на стене, с красивыми, вычурными переплетениями, с натянувшимися узлами. И в этой паутине веревок скрывалась жемчужина, или как окрестила её Полина, бабочка: прекрасное в своем изломе женское тело, без отеков и синюшностей, без впивающихся до крови веревок, без гримас боли и страха. Только чистое наслаждение и экстаз.

Под ложечкой засосало от нестерпимого желания затянуться сигаретой, но старое сладкое воспоминание об утраченном удерживало на месте.

— Пожалуйста?

— Что? — не понял я.

— Пожалуйста, дядя Саша, свяжите меня так же?

Я уезжал от Полины, не ответив ни да, ни нет.

«Да» не мог ответить, потому что шибари требовала тщательной подготовки, знания тела человека, его реакций, болевого порога. Ничего этого о Полине я не знал и узнавать не собирался.

Но не смог сказать «нет», потому что ощутил дикий поток желания сделать это снова. С той, которая доверяет мне безусловно. С той, которую я знаю до миллиметра.

Как когда-то знал Веру.

От воспоминаний о ней стало грустно и тошно. Когда-то я был уверен, что нашел идеальную нижнюю. Она как вода принимала любую форму, подстраивалась под любое правило, обтекала любые конфликты.

Идеальная! До тех пор, пока в Клубе, на Рождественском вечере не встретила Игоря Кельмера и на следующее утро без объяснений покинула меня.

Я был уверен, что Вера обломится и вернется зализывать свои израненные амбиции ко мне, но уже через месяц увидел её в сопровождении охраны Кельмера, а потом узнал, что она переехала в его дом.

Обычная жизненная ситуация, казалось бы. Но для меня это стало предательством, выжегшим внутренности дотла. Чтобы чувствам и эмоциям не за что было зацепиться.

Именно тогда я попёрся в СМ, садо-мазо, чтобы на других идиотках вымещать собственную злость и несостоятельность. Потом прошел школу оргий, чтобы перестать воспринимать Веру единственной. И только через год, когда случайно выяснил, что Вера перескочила с Игоря на его отца, Кельмера-старшего, заказал панихиду и успокоился.

Зная эту семейку, неразборчивой Вере при них долго не задержаться. Но и мне она стала не нужна…

Вот только год вытравливая из себя чувства, я вообще разучился доверять женщинам. Пользоваться всегда умел, а доверять…

Полина.

Молодая глупенькая любопытная козявка. Она мне не пара, я в принципе не могу рассматривать ее для себя. Но что-то в ней меня тревожило. Беспокойство за необдуманные поступки? Да, безусловно. Ведь потом рано или поздно всплывет, что я знал о ее увлечении.

Но не только беспокойство. Оно отходило на второй, или даже на третий план. На первом было что-то еще.

Я вышел покурить на лоджию и взгляд сам собой наткнулся на закрытый шкаф с приблудой. Игрушки и основные приспособления были на другой квартире для встреч, но веревки для шибари я хранил дома, потому что только тут мог их подготовить.

Достал, натянул, проверил. Пересохли. Утратили эластичность. После кипячения потеряют оставшуюся плотность и порвутся в самый ответственный момент. И мне повезет, если до того, как я подвешу Лину, а если после?

Вздрогнул, поймав себя, что мысленно я уже надеваю бандаж на Полину! Я думаю об этом, и мне это нравится. Я охренеть как хочу связать ее тело, завести руки за спину, чтобы выгнулась, прикрепить волосы, чтобы обнажить шею. Видеть, как краснеют её щеки, шея, грудь.

Я сглотнул, сминая сигарету и тут же закуривая новую.

Полина меня возбуждает? Неуверен. Игра. Вот от чего меня прёт. А играю я с Полиной, поэтому возбуждаюсь от нее. Этого факта не отменить.

Закрыл глаза, вспоминая последнюю сессию, свою реакцию на фазы игры и ответное возбуждение девчонки. Её возбуждение. Я не настолько хорошо знаю Полину, но почти уверен, что её игра с наказанием завела не меньше! Не я, меня она стеснялась, как сама призналась, а именно игра.

Я открыл глаза, на пару секунд ослепнув от заходящего солнца и от собственной догадки. А может Полина не ошибается в том, что она сабмиссив?

Накидал сообщение:

«Хочешь продолжения сессий?»

«Да!»

Не успел я вынести веревку в мусоропровод, как пришло уточнение:

«Будете меня связывать?»

Я устало провел ладонью по лицу и посмотрел в зеркало. Кого я там мог увидеть, кроме взрослого, одинокого, уставшего от жизни извращенца, сделавшего стойку на девчонку? Не чужую ему девчонку.

Кого я пытаюсь обмануть: себя или её?

«Нет, Лина, это допустимо только между Домом и его нижней. Но мы продолжим сессии. Я о многом смогу тебя предупредить и подготовить».