Ледяные боги - Хаггард Генри Райдер. Страница 13

Ви обещал разобрать дело и постараться прекратить безобразия.

Последнее, на что жаловалось племя, было то, как нарушают старинные обычаи. Если кто-нибудь убил дичь или поймал ее в капкан или ловушку, нашел убитого зверя, годного в пищу, или поймал рыбу и хочет свою добычу спрятать на зиму, на него набрасывалась шайка голодных бездельников, которые жили за счет работающих и ничего не делали. Добычу они отбирали.

Ви обещал разобрать и это дело.

Затем он объявил, что племя должно собраться в ближайшее полнолуние, и тогда он сообщит, до чего додумался, и предложит племени для утверждения новые законы.

После собрания прошло семнадцать дней.

Все это время Ви думал. Он часами ходил по берегу в сопровождении одного только Пага (Аака презрительно называла карлика «тенью Ви») и советовался только с ним. Когда назначенный срок стал приближаться, Ви призвал к себе Урка-Престарелого, своего брата Моанангу и еще двух или трех человек. Он не позвал ни одного из советников Хенги; но зато выбранные им были всем известны, как люди честные и работящие.

Племя, пожираемое любопытством, пыталось узнать от участников совещания, о чем это мог с ними советоваться вождь. Но люди ничего не говорили. Тогда на них натравили жен. Женщины, любопытные от природы, из кожи вон лезли и пускали в ход всевозможные хитрости, чтобы узнать то, чего добивалось все племя. Даже нежная и любящая жена Моананги Тана приняла участие в этой охоте; она заявила мужу, что не будет ни разговаривать с ним и не посмотрит на него, покуда он ей всего не расскажет. Но он так и не сказал ей ничего, впрочем, как и остальные.

Тогда племя решило, что Ви или Паг, а может быть, оба – великие волшебники, раз сумели обуздать языки мужчин настолько, что те не проболтались даже собственным женам.

Но тут произошла одна очень странная вещь.

С того самого дня, когда Ви сделался вождем, погода стала улучшаться. Ушли прочь холодные, сулящие снег и непогоду, облака; перестали дуть пронзительные северные и восточные ветры; наконец, хотя и с большим запозданием, пришла весна, вернее, лето, потому, что весны в этом году не было. Появились тюлени, хотя в значительно меньшем количестве, чем обычно; лосось, очевидно, затертый льдами, громадными массами шел вверх по реке, прилетели и гуси и стали вить гнезда.

– Поздно пришло, рано уйдет, – сказал наблюдательный Паг. – Впрочем, лучше это, чем ничего.

В назначенный для нового совета день все племя, сытое и в превосходнейшем настроении, встретило своего вождя, которого стало считать чуть ли не добрым гением. Даже Аака была в хорошем расположении духа.

Когда Тана, приходившаяся ей родней и по крови, и как жена Моананги, брата Ви – спросила ее, что все-таки скажет вождь, Аака смеясь ответила:

– Понятия не имею. Но, наверное, нам расскажут какую-нибудь чепуху, которую Ви придумал вместе со своим Человеком-Волком; пустая болтовня, вроде гоготания гусей. Все это наделает шуму и быстро позабудется.

– Во всяком случае, – без всякой логической связи сказала ей Тана, – Ви ведет себя по отношению к тебе очень хорошо. Ведь я знаю, что он услал прочь всех рабынь Хенги.

– Да, ведет он себя очень хорошо, но сколько времени это будет продолжаться? Или ты думаешь, что он, став вождем, будет непохож на других вождей? Все люди ведь на один лад, все на один покрой. И к тому же, – с кислой усмешкой добавила она, – женщин-то он отослал, а Пага оставил.

– А какое тебе дело до Пага? – спросила Тана, широко рас-крыв глаза.

– Большее, чем до всего остального, Тана. Постарайся только понять меня, если тебе это удастся: я ревную только ум Ви, а до всего остального мне нет дела. А этот карлик захватил именно его ум.

– Вот как! – и Тана удивленно поглядела на нее. – Странная у тебя фантазия. А вот мне, например, совершенно безразлично, что будет с умом Моананги. Я ревную только его самого (а для этого у меня немало причин), но никак не его ум.

– Совершенно верно, – резко оборвала ее Аака, – потому что у него нет ума. С Ви дело обстоит совершенно иначе: ум его и больше и значительнее, чем тело. И вот поэтому-то я и хочу, чтобы ум остался моим.

– В таком случае, постарайся быть такой же умной, как Паг, – несколько рассердившись, возразила Тана и, отвернувшись от Ааки, заговорила с соседкой.

Племя собралось на Месте сборищ, перед пещерой, на том самом месте, где Ви победил Хенгу.

Собравшиеся сидели или стояли полукругом. Вот, наконец, Винни затрубил в рог, затрубил громко, спокойно и четко, потому что на этот раз он ничего не боялся, как боялся раньше каких-либо выходок со стороны прежнего вождя.

Ви появился в плаще из тигровой шкуры, в том самом, который носил Хенга; плащ, как заметила Аака, был велик Ви. Ви казался озабоченным. Он вышел из пещеры в сопровождении Моананги, Урка, Пага и остальных советников и уселся в центре круга.

– Все ли племя здесь? – спросил Винни-Трубач, и собравшиеся ответили, что явились все, кроме тех немногих, кто не в силах был придти.

– Так внимайте же вождю Ви, Великому охотнику, мощному воину, победителю злого Хенги… Впрочем, может быть, кто-нибудь желает оспаривать у Ви звание вождя? – и он замолчал.

Никто не отозвался.

Ни один человек в племени не желал иметь дело с чудодейственной секирой, расколовшей огромную голову Хенги, голову, пустые глазницы которой, как постоянное напоминание, глядели на собравшихся с обломанного ствола высохшего дерева.

Итак, Ви поднялся и заговорил:

– О, племя, мы верим, что нигде нет подобных нам. По крайней мере, подобных нам мы не встречали ни на побережье, ни в лесах вокруг, хотя позади Спящего, там, во льду, таится тень, которая, по всей видимости, похожа на человека. Если это человек, то он умер давно. Скорей всего, это бог. Быть может, он – родоначальник нашего племени, был окружен льдом, и в нем сохранился. Итак, раз мы – единственные люди и раз мы выше, нежели звериный народ, ибо можем думать и разговаривать, строить хижины и делать много вещей, которых звери не могут, хотя они и сильнее нас, мы должны показать им нашим поведением, нашим обращением друг с другом, что мы выше и лучше их.

Никому в племени никогда не приходило в голову сравнивать себя или себе подобных с животными; таким образом, возвышенные речи Ви были встречены молчанием; к тому же, если бы соплеменник Ви стал сравнивать себя со зверем, возможно, он отдал бы зверю предпочтение.

Потом, разговаривая между собой и вспоминая слова Ви, они сравнивали силу людей с силой медведя, дикого лесного буйвола, кита; результаты получались для людей плачевные.

«Где человек, – спрашивали они, – который мог бы плавать, как тюлень, летать, как птица, или быть ловким, подвижным и свирепым, как полосатый тигр, живущий в пещерах; охотиться стаями, как хищные, прожорливые волки, или строить такие же искусные жилища, как муравьи, да и вообще во многом, бесконечно многом сравниться с совершенством тварей, населявших воды, небеса и землю? А, в сущности, не являются ли эти твари в своей области не менее разумными, чем человек? Правда, их язык непонятен людям, но разве из этого не следует, что они разговаривают на своем языке и поклоняются своим богам? Если кто сомневается, достаточно ему послушать, как волки и собаки воют на луну».

Но все это говорили они после, во время же речи Ви никто не возражал.

Изложив свою основную предпосылку, Ви продолжал речь.

Он внял жалобам народа, совещался со многими из племени и решил, что наступило время издать новые законы, которые заставили бы всех повиноваться и связали бы все племя в один прочный узел. Если же кому-нибудь законы не понравятся, он должен уступить большинству, которое соглашается с законами; если он не уступит, а будет противиться, то будет наказан, как преступник. В случае согласия пусть племя выразит свое одобрение. Племя выразило свое одобрение.

Во-первых, народ устал от долгого молчаливого сидения, а во-вторых, законов еще никто не слышал. Только один или два хитреца воскликнули, что им хотелось бы сначала услыхать новые законы. Но их голоса потонули в общем крике одобрения.