Игрушка для мажора (СИ) - Рейн Карина. Страница 21

Уважаю ли я Варю?

На самом деле я никогда не думал о ней в таком ключе — она всегда была для меня лишь девчонкой, которой нужно преподать урок; глупышкой, которой нужно напомнить её место в обществе в целом и в моей жизни в частности. Ну, может в эту формулу вмешалось и моё задетое эго — немного — у меня же на уровне ДНК заложено самомнение… Я бы не удивился, если бы прошлой ночью Клим сказал бы что-то похожее, но сейчас, когда я трезв, его слова очень напоминали по ощущениям разорвавшийся снаряд — слишком внезапные, слишком немыслимые и слишком преждевременные, чтобы быть правдой, хотя сомневаться в их искренности не приходилось.

Но мозг стопорили не слова, а человек, которому они принадлежат.

Из нас троих — меня, Марка и Яна — Клим был самых наглухо отбитым на голову; ему доставляло удовольствие видеть страдания тех, кто слабее, но ещё больше — если он сам был причиной этих страданий. Ему было в лёгкую поставить проходившему мимо подростку из периметра подножку и с диким ржачем наблюдать, как лицо бедолаги целуется с асфальтом. Я не говорю, что сам в это время отдавал бедным последнюю рубаху, но это прям край даже для меня. Лично мне было по кайфу проехать мимо на своей детке или повертеть перед носом новеньким смартфоном — позёрство чистой воды, зато сразу показывает, кто есть кто.

А превращать лица в фарш я предпочитаю только за дело и в честной драке.

Так как же из нас двоих он раньше меня понял, что в принципе способен на уважение? До такого не доходят в компании «Старого монаха[3]» и красотки в красном платье — это нужно было как-то сразу оценить на инстинктах и культивировать в башке каждый раз, как видишь её. Я же при каждом столкновении с Варей готов только сжимать кулаки и стискивать зубы, чтобы снова не сорваться — и с моей стороны это уже подвиг. Казалось бы, надо просто перестать видеться с ней, и конфликт с собственной головой будет исчерпан, но, наверно, для меня это слишком просто. К тому же, была какая-то ненормальная тяга к девчонке с моей стороны — я знаю, что в итоге буду лезть на стену от своей же ярости, но не могу заставить себя пройти мимо её комнаты.

Прямо моя личная территория для больного мазохизма.

Но, думаю, в какой-то степени я Варю тоже уважаю, хотя от лица «AC/DC» заявляю, что последний коммент девчонки прозвучал обидно.

Глаза открываются ближе к часу дня; я проспал всё на свете, включая матч «Зенит — Спартак», а ещё хренову тучу сообщений от Клима — плюс к тем, о которых мне рассказывала Варя. Добивает меня мать со своим званым вечером в честь моего поступления в универ.

Будто у меня был шанс не пройти.

Я ей честно говорю о том, что меня она на свои пенсионерские посиделки может не ждать, но она и слышать ничего не хочет: либо я появляюсь, либо она уговорит отца заблочить мои кредитки. Если она этим и добивается чего-то, то только ещё большей неприязни с моей стороны — когда-нибудь допрыгается, и я вообще от неё отрекусь.

В два спускаюсь вниз обедать; мать уже за столом, плюс к ней присоединился Виктор со своей дочерью, в сторону которой стараюсь даже не смотреть, чтоб не вывернуло наизнанку. А вот моей игрушки за столом не видно — или боится выходить, или не хочет сидеть за одним столом с этими показушниками. Тут я её понимаю, чесслово, но не мне же одному здесь мучиться; поэтому заворачиваю в её комнату и застаю её за просмотром видео на Ютубе — там какая-то девчонка играла слезливую сопливую музыку на рояле, от которой хотелось залить отбеливатель в голову и забыть об этом.

— Собираешься отсидеться в окопе? — пугаю Варю. — Не выйдет, детка — тебе придётся пойти со мной.

— К-куда? — заикается.

— Вообще-то уже время обеда — в столовой уже смастерили твою куклу Вуду и проклинают за опоздание.

Её глаза так смешно округляются, что я откровенно угараю.

— Что за бред ты несёшь? — догадывается, наконец, что я её попросту стебу, и хмурится.

— Поболтали — и хватит, — киваю и беру её за руку.

Варина рука по ощущениям напоминает кусок льда.

Не мог же я её так сильно напугать?

— Чего ладони-то такие холодные?

— Они почти всегда холодные — вегето-сосудистая дистония, — вздыхает.

Вот те раз.

В столовую входим вместе, и Варя смущённо опускает взгляд; а вот мать и Эвелина внимательно осматривают нас и замечают то, что я по-прежнему держу девчонку за руку. Мать брезгливо отворачивается, а Эвелина поджимает губы — видать, никак не возьмёт в толк, почему вместо неё я предпочёл оборванку с периметра. По её мнению, в мире ей нет достойных соперниц в красоте, а значит и любое моё увлечение она воспринимает как оскорбление собственной внешности. А лично мне вообще насрать, о чём она думает: если это поможет отвязаться от Эвелины, я готов хоть жениться на Варе.

Временно, конечно.

— Эвелиночка, дорогая, — воркует мать с троюродной племянницей. — Мы с дядей Геной решили устроить вечер в честь вашего с Ярославом поступления, так что буду рада, если вы с отцом придёте.

— Замечательная новость! — сияет в ответ девушка — но так фальшиво, что меня тошнит. — Мы непременно придём!

Наверняка она будет в каком-нибудь офигительно-откровенном платье, которое, по её идее, должно будет свести меня с ума.

Где бы взять сварку и выжечь себе нахрен глаза?

— Зачем вообще всё это нужно? — стону, усаживаясь между матерью и Варей. — Я собирался вечером в клуб вместе с Марком.

— Твой Марк тоже приглашён к нам сегодня, — отрезает родительница. — И помни о последствиях, если я не увижу тебя вечером.

— Да хоть в приют меня сдай! — взрываюсь. — Я не цирковая собачка, чтобы за кусок сахара скакать перед тобой на задних лапах! — Варя вздрагивает — замечаю это краем глаза — и я стискиваю зубы; перевожу взгляд на Эвелину и прищуриваюсь. — Я приду, если её не будет там.

Девушка открывает рот в приступе притворной обиды и снова поджимает губы — бесит этот её дурацкий жест.

— Не смей ставить мне условия! — вздёргивает подбородок мать. — Эвелина имеет такое же право быть в этом доме, как и ты.

— Тогда я приведу с собой Варю, — киваю.

Чёрта с два родительница выйдет победителем в этом раунде по упрямству.

Она переводит взгляд на мою девчонку, которая уже практически сжалась в комок, и разве что не испепеляет её взглядом.

— Хорошо, — кивает мать. — Но будет лучше, если никто не узнает о её истинном происхождении: мне ни к чему людские пересуды.

— Ты ведь не побоялась слухов, когда принимала отца обратно в семью, — презрительно фыркаю. — А теперь тебя заботит происхождение моего аккомоданта? Она ведь практически член твоей семьи!

— Девчонка с окраины никогда не станет членом моей семьи!

— Неужели? Но ведь ты любишь принимать под своё крыло кого попало!

Мать открывает рот в немом «ахе»; Эвелина удивлённо округляет глаза; дядя предпочитает изучать содержимое свое тарелки и не соваться на линию огня; а Варя… Только посмотрев в её наполнившиеся слезами глаза, я понимаю, что сказал.

Твою ж мать…

Её губы дрожат, когда она складывает салфетку на стол и выскакивает из столовой; чертыхаюсь сквозь зубы и поднимаюсь на ноги, чтобы пойти за ней, но передо мной вырастает Эвелина.

— Ты что, серьёзно собрался утешать эту… эту бродяжку? — насмешливо морится. — Брось, она ведь не заслуживает такого отношения!

— Но она явно заслуживает больше, чем ты, — отпихиваю её в сторону и иду к Вариной комнате.

Сейчас не могу не согласиться, что я урод: я не сказал ничего из того, что она бы уже не слышала от меня, но при свидетелях обижать её не имел права.

Перед дверью её комнаты замираю и тихо стучу; с той стороны раздаётся какая-то возня, но я не слышу, чтобы Варя торопилась впустить меня.

— Уходи! — подтверждает мои подозрения.

Нуу… Я пытался по-хорошему.

Вытаскиваю из кармана связку ключей и один из них вставляю в замок; он поддаётся с первого раза, и я открываю дверь осторожно, чтобы не схлопотать по морде чем-нибудь тяжёлым. Варя сидит на кровати, притянув колени к груди, и неотрывно смотрит в одну точку — я бы тоже себя игнорил; подхожу ближе и сажусь практически на самый край.