Плейбой (СИ) - Рейн Карина. Страница 14

Просыпаюсь как всегда, резко сев на кровати, так что у меня пару минут кружится голова и ещё столько же — темнеет в глазах от такого подъёма, но я впервые не чувствую ужаса или страха; скорее раздражение, неверие и растерянность от того, что, пусть и во сне, но я позволила парню — незнакомому парню — к себе прикоснуться.

И не просто позволила — я желала этого всем сердцем, которое сейчас колотилось о рёбра, словно лопасти вертолёта. Руки тряслись мелкой дрожью, но тоже не от страха; сама не замечаю, как поднимаю руку вверх и пальцами прикасаюсь к губам, которые и сейчас будто бы слегка горят от фантомного поцелуя. Живот скручивает в узел, но не от боли — от непонятного томления и предчувствия чего-то, что должно скоро случиться.

Одно только было не понятно.

Почему именно он?

Что такого в нём нашло моё подсознание, что настолько впечатлилось и впервые за последний год подменило мои обычные кошмары на… это?

Ничего не понимаю.

Сползаю с кровати, мимоходом бросив взгляд на часы.

Половина седьмого утра.

Прекрасно.

Мой последний свободный день, за который я должна была как следует выспаться, а я вскочила ни свет, ни заря.

Впрочем, в такую рань встала не только я: судя по характерным звукам и запахам, мама уже была на кухне и что-то пекла. Прибираю наверх взлохмаченные от неспокойного сна волосы и плетусь в ванную, чтобы мало-мальски привести себя в порядок и только после этого иду на кухню. Желудок, распознав ароматы ванили, корицы и свежесмолотого кофе, призывно заурчал.

— Не думала, что ты встанешь так рано, — окидывая меня внимательным взглядом, произносит мама. — Всё в порядке?

Давненько я не слышала этого вопроса.

— Всё хорошо, — отвечаю тихо, но осознаю, что впервые за долгое время это действительно так.

Всё в порядке.

И, Господи Боже, как же приятно было не видеть этих дурацких выматывающих кошмаров!

После завтрака — ванильных пышек с карамельным сиропом и кофе с корицей — я возвращаюсь в спальню, чтобы собрать нужные учебники и подготовить на завтра одежду. Меня с головой накрыло волнение от предстоящего возвращения, будто я завтра впервые после окончания школы иду в универ. Никогда не замечала за собой таких нелепо-детских страхов, но, видимо, всё меняется. Хорошо хоть ещё помню расположение своего социального факультета — не придётся завтра плутать в поисках нужных аудиторий.

В обед цепляю Каину поводок и выхожу в парк; обычно я гуляю с ним утром и вечером, но сегодняшний день обещал быть сумбурным, поэтому вместо утренней получается обеденная прогулка. И на этот раз мои глаза выискивают среди прохожих не только Сергея, но и того вчерашнего парня — так, на всякий случай. Скорее всего, он здесь больше не появится, потому что в этом парке в основном гуляют только собачники и придурок-Сталевский со своей гоп-компанией. Хотя, может, этот парень слеплен из того же теста, почём мне знать?

Не зря же его лицо показалось мне знакомым.

Из нас двоих только Каину нет никакого дела до окружающих: получив долгожданную свободу, он шнырял то здесь, то там, изредка поднимая в воздух небольшие птичьи стайки. Иногда возвращался ко мне — будто проверял, всё ли со мной в порядке — а после снова исчезал где-то в кустах. Мы прошли почти весь наш маршрут, когда Каин вдруг насторожился, повёл носом воздух и ломанулся куда-то вперёд. Не привыкшая к такому поведению с его стороны, кидаюсь следом и за поворотом дорожки резко торможу: виляя хвостом, Каин ходил кругами вокруг знакомой собачки и… её хозяина — того самого парня. Я вспоминаю свой сегодняшний сон и чувствую, как вспыхивают румянцем мои щёки — почему-то мне кажется, что незнакомец в курсе того, что мне снилось.

К слову сказать, сегодня парень мало походил на истукана: присев на корточки, он ласково трепал Каина за ушами, а тот радостно подметал хвостом дорожку.

Предатель.

Слежу за движениями руки незнакомца и вспоминаю, как эта самая рука в моём сне ласкала мою собственную щёку, которая сейчас, скорее всего, уже была похожа на перезревший помидор. Глаза против воли перескакивают на губы парня, которые сейчас были растянуты в белозубой улыбке, обращённой к моей собаке.

Сегодня роль истукана взяла на себя я, кажется.

Пока я пытаюсь заставить себя пошевелиться и уйти отсюда вместе с собакой, парень переводит улыбающийся взгляд на меня; его глаза с хитринкой будто пытаются проникнуть в душу, а в движениях угадываются повадки хищника. На его голове — абсолютный хаос, но не тот, какой обычно бывает после сна; над этим хаосом нужно было постараться как минимум одному парикмахеру, чтобы общий вид парня в итоге оказался хулиганистым, но в то же время серьёзным. Он был словно вода, пока в ту не бросили камень: недвижимый и изменчивый одновременно. К нему тянуло, и именно таких парней мне стоило опасаться в первую очередь.

Сергей тоже был таким до того, как слетел с катушек и начал морально разлагаться.

Пока я сравниваю этих двух не похожих друг на друга парней, незнакомец выпрямляется и делает в мою сторону пару шагов; несколько русых прядей падают ему на лоб, привлекая моё внимание, а его зелёные глаза буквально прожигают насквозь. Несмотря на жуткий холод, куртка парня расстёгнута, и я вижу чёрную толстовку с логотипом «Nike».

Перспектива подхватить бронхит или воспаление лёгких его явно не пугает.

— Ну как, — слышу его голос, и вдоль позвоночника бегут мурашки от этой лёгкой хрипотцы. — Фейсконтроль пройден?

При этом его улыбка стала больше напоминать оскал, но хитринки из взгляда никуда не делись.

Разве что к ним добавилась самоуверенность.

— Каин, ко мне, — зову собаку, не сводя глаз с парня.

Где-то слышала, что стоит собаке почувствовать твой страх, как они тут же нападают; не знаю, работает ли такое с людьми, но проверять не собираюсь, поэтому стараюсь держаться как можно увереннее. Ну не станет же он насиловать меня средь белого дня на глазах у толпы свидетелей, так ведь?

Каин нехотя семенит в мою сторону, я цепляю ему поводок, так и не удостоив незнакомца ответом, и прохожу мимо, слегка задевая его плечом, потому что расстояние между ним и кустами дикой ежевики непозволительно маленькое.

Уж лучше зацепить парня, чем порвать куртку о колючки.

— Тебя не учили, что нужно отвечать на вопросы? — раздаётся снисходительное в спину.

Поворачиваюсь к нему, чувствуя уже не страх, а глухое раздражение.

— А тебе не говорили, что, если с тобой не хотят разговаривать, значит, ты не нравишься? — в тон ему отвечаю.

Брови парня взлетают вверх.

— Это в принципе невозможно, детка, потому что я нравлюсь всем.

— Ну, всё когда-то бывает в первый раз, верно? — саркастично добавляю, вкладывая в ответ всю ненависть к противоположному полу.

Парень делает шаг в мою сторону, и всю мою напускную браваду словно уносит ветром; я делаю поспешный шаг назад, чуть не наступив Каину на лапу, разворачиваюсь и буквально сбегаю от парня, не разбирая дороги.

Как я в университете-то учиться буду с такой хлипкой социализацией?

Если утро было сумбурным, то вечер выдался каким-то нервным и напряжённым; всё валилось из рук, и даже говорила и отвечала на вопросы невпопад. Не помогли ни мамин ромашковый чай, ни глубокие вдохи по совету папы, ни голова Каина на моих коленях; в довершение всего я ещё выпила четыре таблетки валерьянки, которые тоже не дали никакого эффекта — хоть плачь. А после, скорее всего, в организме всё это смешалось в коктейль и так шибануло по мозгам, что к девяти вечера я была больше похожа на апатичный овощ, чем на спокойного человека.

Ну, хотя бы успокоилась.

По привычке беру в руки книгу — первую попавшуюся, коей оказывается «Гордость и предубеждение» — но надолго меня не хватает, потому что организм, атакованный убойной дозой разных вариантов успокоительного, наконец отключается.

Во сне вновь вижу того незнакомца — я решила назвать его Лисом, потому что знакомиться с ним я не собиралась, но и называть его в голове незнакомцем надоело; Лисом — потому что уж слишком хитрым и хищным было выражение его лица. Так вот, мне снова приснился Лис — ну, не весь он. Только его глаза — зелёные, прожигающие насквозь; то единственное, что действительно в нём если не цепляло, то, по меньшей мере, приковывало внимание. Они одновременно и пугали, и завораживали — словно королевская кобра, застывшая перед играющим на флейте заклинателем. Очень хотелось отвернуться или проснуться, но выбраться из плена изумрудного взгляда было невозможно — будто тебя приколотили к стене гвоздями. По ощущениям очень было похоже на то, как если ты стоял у обрыва — вид открывается красивый, но сделать шаг вперёд до смерти страшно. Хотя желание поддаться манящему свечению, которое от них исходило, и окунуться в них с головой, забыв о спасательном круге, тоже было достаточно сильным.