Наглец (СИ) - Рейн Карина. Страница 23
— Это ещё зачем? — удивляется Лёха.
— Да чтоб ты спьяну не надумал Кристине звонить и всё не испортил окончательно.
— Можно подумать, там есть, что портить… — бурчит Шастинский себе под нос, но делает как все, и вот пять наших гаджетов отправляются в ящик кухонного гарнитура.
Вначале мы даём по парочке бутылок пива — под песню «LXE, Kavabanga Depo Kolibri — Дикий кайф» — а вот после пары стопок коньяка вроде начало отпускать. Первое, что врезается в память — Лёхина рожа с улыбкой Чеширского кота; а после он поднимается на ноги и, слегка шатаясь, валит в сторону кухни, которая из гостиной просматривается на раз.
— Ты чё делаешь? — тут же реагирует Макс. — Договорились же — телефоны не трогаем!
— Да я только кину Кристюхе сообщение по Вацапу, — отмахивается Лёха.
Соколовский идёт в сторону Шастинского и вырывает у того гаджет из пальцев.
— Я бля тебе на день рождения подарю кнопочную «Мотороллу», — кипятится он. — Чтоб неповадно было соцсетями пользоваться.
— Давай пейджер сразу, — ржёт Егор.
— Не, тогда уж наскальной живописью пусть пользуется, — вставляет пять копеек Кир, а я уже не могу сдержать ржачь.
— Хорошо хоть не сигнальными кострами, — ворчит Лёха и тут же улыбается.
Говорю же — будто пальцами щёлкает.
Ещё после пары стопок я всё же замечаю в руках Шастинского телефон, по которому он что-то ищет в интернете; подсаживаюсь ближе и вижу, как он читает новости про охреневших недолюдей, которые в зоопарке какого-то города издевались над животными. А после, следующее, что я помню — мы впятером пешедралим в сторону зоопарка.
— Схуяли мы тут забыли? — заплетающимся языком интересуется Кир, присосавшись к бутылке рома.
— У нас освободительная миссия, — хмыкает Лёха и спотыкается о собственную ногу.
Спаситель хренов.
— Ты вообще в курсе, что нам светит, если нас поймают? — хватаю его за плечо, которое на поверку оказывается веткой дерева.
— Слушай, Матвеев, тебе не похер? — разводит он руками. — Может хватит постоянно париться о том, что будет, и вместо этого просто плыть по течению?
Резко торможу, при этом умудрившись остаться в вертикальном положении.
А действительно, какого хрена?
Течение так течение.
* * *
И всё-таки я должен быть благодарен судьбе за то, что в этот вечер пил меньше всех, потому что именно мне пришлось снимать этих тарзанов с заборов, которыми были огорожены вольеры с животными; к счастью для Лёхи, я успел вовремя, потому что его знакомство с белыми медведями закончилось бы не так весело, как он рассчитывал. А вот Максу повезло меньше, и теперь на его шее красуется укус мартышки, которой не понравилось такое пристальное внимание в его стороны. Хотя, если закрыть глаза на одежду, Соколовский очень даже вписывался внешним видом в обезьяний круг — тут даже бухой в дым Шастинский оценил картину на пять с плюсом.
Вспоминаю, как Егор пытался поцеловать змею сквозь стекло террариума, и думаю, что она с удовольствием поцеловала бы его в ответ, и это было бы последним, что Ёжик сделал бы в своей жизни.
Кир вёл себя как-то более осторожно — может, сказывается скорое отцовство сразу двух малышей — но к животным он почти не лез, а вот нырнуть в сторожку к охране и угостить трудяг ромом ему прям пекло. Разбудить охранника, который уже без нас был бухим, ему не удалось, а вот селфи на память наделать получилось — там целый альбом вышел.
— Ты его ещё поцелуй, — угарает Лёха. — А я потом это ваше совместное фото по всем соцсетям разошлю!
Пока Шастинский с Романовым выясняли отношения, Макс хмуро потирал царапину на шее.
— Нина меня грохнет, — ворчал он до самых ворот. — Подумает ещё, что это какая-нибудь баба оставила…
— Я думаю, если б ты полез к мартышке-девочке, проблем бы не было — на твою смазливую рожу разве что слепая не поведётся, — ржёт Егор.
— Интересно, как это я должен был понять, кто из них девочка, а кто мальчик? — злится Соколовский.
— Проявил бы фантазию, — фыркает Лёха.
— Лучше молчи, Шастинский, — кривится Макс. — А то я твоим языком щас тут весь асфальт подмету.
— Так я не понял, а что у нас за спасительная миссия-то была? — чешет затылок Кир. — Кого спасать надо было?
Прикрываю глаза рукой: вот нахера он напомнил?!
И да, Лёха тут же пользуется моментом, и разворачивается обратно к вольерам.
— Стой, малахольный! — шиплю ему в спину, но в ответ получаю только призрачный хохот.
Этому идиоту совсем жить надоело?
Догоняю друга, когда тот уже воюет с замком на решётках, за которыми сидели волки.
— Ты придурок, последние мозги пропил, — оттаскиваю его от клетки.
— Да отпусти ты! — отталкивает меня. — Ты видел, что с ними творят в таких заведениях! Нам ещё спасибо скажут!
— А куда, по-твоему, эти животные пойдут? — теряю терпение. — Думаешь, купят билеты до своих естественных мест обитания и укатят в закат?
— Представляю, — закатывается Егор. — Садишься ты в самолёт, а на соседнем кресле страус газетку читает!
— Не смешно, — кидаю на него предупреждающий взгляд, и Корсаков затыкается. — Прикинь, что будет, если они начнут нападать на людей на улицах города! Да их же всех перестреляют!
Лёха пару минут смотрит в сторону волков, которые, почуяв что-то неладное, начали нарезать по клетке круги.
— Чёрт, это я не подумал…
— Гринписовец недоделанный, — ворчу себе под нос, но парни всё равно слышат и начинают ржать.
Иногда они хуже любых маньяков, если в их пьяные головы придёт какой-то бред.
С горем пополам перелезаем обратно через забор и вызываем такси до своего коттеджа — допивать. И всю дорогу к дому я не могу выбросить из головы фразу Лёхи.
«Слушай, Матвеев, тебе не похер? Может хватит постоянно париться о том, что будет, и вместо этого просто плыть по течению?»
Не верится, что я это говорю, но, может, Лёха в каком-то смысле прав? Что, если я зря пекусь о чувствах Полины; быть может, в её случае я наоборот должен поступить неправильно, потому что иначе нельзя? Или наоборот престать за неё бороться и просто ждать, когда она сама поймёт, что со мной ей будет лучше? Нет, второй вариант — точно не вариант; зная её характер, можно сделать стопроцентный прогноз на то, что она выйдет за Аверина, даже если будет всю жизнь страдать. Она же упёртая и независимая; лет десять добивалась своего призрачного статуса и иллюзорности лучшей жизни. Считает, что находится на верхушке мира и имеет всё, о чём можно мечтать, а на самом деле добровольно заперла себя в клетке и позволила надеть на свои ноги кандалы покорности и послушания.
Словно тряпичная марионетка, но она этого будто не замечает.
А может, не хочет замечать.
В любом случае, у меня есть ещё два месяца, чтобы переубедить её и открыть глаза на её «конфетную» жизнь.
Ну а если нет, тогда у меня будет только один радикальный метод с кардинальным подходом, но тормозить я всё равно не намерен.
В субботу, проснувшись первым — и слава Богу, потому что под боком снова дрых Шастинский — растолкал парней и, дабы не сидеть в четырёх стенах, потащил их в лес по сугробам, которые уже начали таять и чвякали под ногами. Парни тащились следом, не забывая покрывать меня матом.
— Какого чёрта мы вообще потащились в эту тайгу? — ворчал Кир.
— В тайге, между прочим, нормально ходить можно, — пыхтит Лёха. — А это, мать их, джунгли!
— Ой, да хорош уже ныть, Маугли! — кипятится Макс. — Костян, нахрена ты нас сюда вытащил?
Хмыкаю.
— У нас в коттедже камин? Камин. Его дровами топят? Дровами. А дрова где? Правильно, в лесу. Вот щас веток-палок наберём и назад.
— И ради этого надо было заморачиваться? — ржёт Егор. — Можно было Лёху использовать, он вчера тоже в дрова был.
— Ну-ка цыц, мелочь! — шикает на друга Шастинский. — Я был не дровее тебя, между прочим! Кто вылакал последнюю бутылку коньяка?