Служанка (СИ) - Тур Злата. Страница 13

Да, маленькая стерва, я тебя приручу к своим рукам! Втянув глубоко сосок, одним движением расстегиваю ее джинсы и втискиваю ладонь между ее ног. Получаю и свою, хоть маленькую, но все же порцию кайфа — приятно осознавать. что рука скользит по увлажнившейся для тебя девичьей прелести, готовой принять не только руку. Поигравшись с лепестками, пару раз прижимаю пульсирующий бугорок и все — девчонка судорожно вздрагивает и зажимает мои пальцы бедрами.

Рваное дыхание, обезумевший взгляд, выступившие капельки пота над верхней губой — урок окончен, детка. Теперь ты моя.

Пока она в прострации, срочно пытаюсь найти для своего члена какой-нибудь «Антивставай», лихорадочно роясь в ленте памяти. Фу ты! Этой же игрушкой пользовался мой папенька! Одной мысли хватает, чтоб возбуждение схлынуло, превратив нехилый стояк в сдохшего удава. Вдох-выдох!

— Пересаживайся на мое место и понажимай педали! — как ни в чем ни бывало, командую я, пресекая возможные вопросы, типа «А что дальше?!»

Дальше посмотрим, как использовать этот урок приручения.

Глава 11

Да, похоже тренером мне хотелось быть больше, чем инструктором по вождению. Хотя может быть дело в ученицах?

Ника послушно переобулась в какие — то мокасины, и мы наконец-то выехали на улицу. Правда, тут же подумал — зачем заставил менять обувь? Рассказать об устройстве машины можно было и дома, потому что мне страшно даже представить, как я доверю Никотинке дергать рычаги моей ласточки. Нет, только дам посидеть за рулем и понажимать педальки. Только теория. А, ну это и есть теория. Пункт первый — водить машину в обуви на шпильке — ГИБДД не рекомендует. Пусть запоминает, как устав в армии. К тому же, я очень сильно надеюсь, что она вылетит из нашего дома раньше, чем готова будет к практике..

Конечно, мартышку легче было бы научить на автомате, но я сам предпочитаю механику, потому что только тогда ощущаешь автомобиль как часть себя, сродняешься с ним, чувствуешь отклик. Если так можно сказать, автомат — резиновая женщина, механика — настоящая, отзывчивая.

Никотинка, откуда же ты взялась? Попросил Распопов пристроить племянницу. И как — то сразу завелось совместное дело с отцом. Совпадение? Почему — то не верилось. Партнеры — чаще всего они же и соперники. А кого легче свалить — того, у кого есть надежный тыл и душевное равновесие, или того, у кого дым из ушей валит от похоти? Ясен пень! И тогда все предстает в еще более хреновом виде.

И если так, то надо быстрей от пиявки избавиться. Но думаю, за несколько дней я уже довольно продвинулся в деле воспитания. Послушная такая стала…Либо понимает, что для старика я все-таки авторитет, либо я такой неотразимый. Хотелось, конечно, быть и тем, и другим. Или же она старается сделать меня источником полезной информации?

Это можно только узнать на деле. Или на теле. И это тело сейчас сидит, такое юное, доверчивое. Рваные джинсы на коленках в разы усиливают это впечатление. Грудь, туго обтянутая майкой — на расстоянии вытянутой руки. Но сначала теорию.

— Итак, детка, запомни, как свои имя и фамилию. Нет, даже крепче. Потому что от этого зависит и твоя жизнь, и жизнь других участников движения. Есть три педали — сцепление — тормоз — газ. Смотри сюда — сцепление слева, газ — справа, тормоз посередине.

Никотинка наклоняется, чтоб лучше рассмотреть, и ее лицо оказывается на одной линии с моим пахом. В нос ударяет ее сладковатый аромат. Но в отличие от Анютиного, он фонит похотью. Что-то вроде «Опиум», но намного легче. Нагнувшись, она скрывает от меня свои глаза, и я не могу понять, что она изучает, то ли педали, то ли мое хозяйство.

Для меня сейчас было бы актуальней второе, поэтому беззастенчиво кладу ладонь ей на талию, туда, где задралась майка — и грех этим не воспользоваться. И я пользуюсь! Оглаживаю плоский живот, нагло влезая мизинцем под край джинсов.

Сейчас она должна взвизгнуть — «Я не такая!», и чтоб не дать ей опомниться, наклоняюсь и захватываю губами нежную кожу на шее, провожу языком и прокладываю дорожку глубоких поцелуев к основанию шеи.

Напряглась. Тяжело задышала, очевидно, осознавая, что наступил момент Икс, после которого невозможен будет возврат на нейтральную позицию. Да, девочка! Ты уже попалась! Что бы ты ни сказала сейчас, этот урок я хорошо закреплю. Зарываюсь носом в ее волосы, обдавая их жарким дыханием, и тут же сдвигаю майку с бретелькой лифчика и стискиваю ее грудь.

— Какая ты сладкая! — опаляю поцелуем ее ухо и двумя пальцами сдавливаю сосок, немного оттягиваю, сминаю и снова охватываю грудь всей ладонью, выбивая из нее придушенный стон.

Снова легонько прикусываю шею и освобождаю вторую грудь.

Черт! Увлекаюсь, и сам забываю, с какой целью начал, потому что организм, как вымуштрованный солдат, четко реагирует на отзывчивое женское тело. Тело юной грешницы. Член мгновенно оживает, и теперь я уже не сомневаюсь, что Никотинка видит именно его, а не педали. А я сцепляю зубы, чтоб только удержаться и грубо не нагнуть ее голову к нему. Нет! Она должна сама попросить!

Разворачиваюсь к ней, и, скользнув взглядом по раскрывшимся в ожидании губам, впиваюсь ртом в нежную кожу груди, старательно контролируя силу. На соски обрушиваются легкие, будоражащие покусывания, чередующиеся с ласковыми заигрываниями языка. Она выгибается, как натянутая струна и еще больше выставляет грудь.

Дальше посмотрим, как использовать этот урок приручения.

Никотинка молча пересела, грудь ее еще возбужденно вздымалась, губы, видать, пересыхали, потому что она то и дело их облизывала и бросала на меня исподтишка опасливые взгляды.

Интересно, куда подевалась та раскованная соблазнительница, которая не так давно задирала свою собаку мордой вверх — вниз передо мной? Та, которая в офисе показала зубки? Или это часть игры? Создать ситуацию подходящую, спровоцировать на действия, чтоб мужик, потеряв голову, накинулся. А потом, пожираемый чувством вины, бросил к ее ногам все, что у него есть.

Она ведь не хотела, это он, «аццкий подлец» такой, воспользовался ее слабостью и …черт!!! Вот откуда папенькин бред про ее неискушенность! Теперь все стало на свои места. Поймав момент слабости, она «позволила» ему собой овладеть, потом последовало горькое раскаяние, обжигающий стыд, слезы и цепная реакция отца — стыд, раскаяние, чувство вины и желание ее загладить. Оп, подсекаем, и рыбка на крючке! Попался, Матвей Тимофеевич!

Только я, в отличие от него, своего коня попридержал, так что никакого чувства вины нет. Потому Никотинка и боится глаза поднять, гадая: «Что это значит?»

А это детка, значит, что играть будем по моим правилам. Я тебя отучу в чужие койки запрыгивать. Только подумал, и чуть не засмеялся — надо же, Макаренко — Сухомлинский в одном флаконе — уже вовсю вошел в роль преподавателя.

Машинально я еще что-то объяснял Никотинке, а мысли мои уже были в другом уроке. Ужасно хотелось воплотить свои мечты в реальность. Хотелось просто быть с Анютой в одном, желательно отгороженном от мира пространстве. Видеть забавных чертиков в глазах, которых она иногда выпускает на волю. Брать ее за руку. И даже испытывать на прочность ее целомудренные убеждения. Так забавно было наблюдать, как она чуть не взорвалась от моего, по сути невинного предложения. Хотелось еще засмущать ее, увидеть, как она краснеет и растерянно оглядывается (даже может в поисках чего-то тяжелого, чтоб меня треснуть).