Дела и случаи нестарой школьной девы (СИ) - Перепечина Яна. Страница 4

Перед торжественной линейкой, посвящённой началу учебного года, она ворвалась в кабинет Златы с радостным воплем:

— Рябинина! Я влюбилась!

— Шарман, — почему-то по-французски с ужасным прононсом пробормотала Злата, не отрываясь от сценария праздника. Им предстояло играть свои роли, и она судорожно повторяла текст, который они накануне дружно сочиняли уже после родительского собрания. У них в школе было принято устраивать феерически смешные линейки, капустники и праздники. Был бы повод. А уж первого сентября повод был.

— Шарман, шарман, — обиженно пробурчала Ирина. — Шарманка ты моя!

— Ну что, шарманки, — услышала и тут же отозвалась вплывшая в кабинет Ангелина Николаевна Нарышкина, — я готова, Маринка уже за микрофонами пошла, а вы?

Злата вздохнула и встала из-за стола:

— Я готова!

— А я — нет! — Ирина скорчила тоскливую рожицу. — Я влюбилась и желаю рассказать вам об этом.

— И мы желаем послушать. Но кто ж нам даст, когда сейчас по расписанию работа, работа и ещё раз работа?! И никакой личной жизни!

— Зато после уроков у нас что?

— Заседания методобъединений, — мрачно пробурчала хорошо информированная Ирина.

— Точно, — похвалила её Злата. — Вот позаседаем и обсудим твою любовь. Договорились? — она обняла подружку и подтолкнула к двери. — Ты только не обижайся, ладно?

— Ладно, — Ирина достала из кармана чёрного пиджака текст своей роли и пошла вниз по лестнице, на ходу повторяя слова и водружая на нос солнцезащитные очки. В этот раз по задумке завуча они должны были изображать людей в чёрном.

— Ириночка, деточка, ты под ноги смотрела бы! А то, не ровен час, шейку свернёшь с лестницы падаючи, — пропела сердобольная Ангелина, на правах старшей опекавшая и поучавшая подружек.

— Заботливая ты наша, — беззлобно огрызнулась Ирина.

Остальные кубарем скатились по ступеням и, подбадриваемые Василием Сергеевичем, выпорхнули на крыльцо — начинался новый учебный год…

Влюблённость Ирины протекала ни шатко, ни валко. Брат Алёши, которого, как выяснилось, звали Андреем, исправно ходил на родительские собрания, проверял дневник, о чём свидетельствовали регулярно появлявшиеся подписи в соответствующей графе и периодически звонил узнать, как там его школьник. Ирина перед собраниями крутилась перед зеркалом, во время них дрожала мелкой дрожью, проверяя дневники, нежно улыбалась подписям объекта своей влюблённости, а на все телефонные звонки отвечала с трепетом, ожидая услышать неизменно вежливое и доброжелательное:

— Здравствуйте, Ирина Сергеевна! Это Андрей Симонов, брат Алёши. Простите, что опять беспокою вас…

Слыша его тёплый голос, она каждый раз хотела воскликнуть:

— Да не беспокоите! Не беспокоите! — но вместо этого играла свою роль и сдержанно и очень профессионально, как ей казалось, отвечала:

— Здравствуйте, Андрей Евгеньевич, я вас слушаю…

Общение их протекало исключительно в рамках стандартного «родитель — учитель». Что невероятно огорчало влюблённую Ирину. И чувствовала она себя хуже некуда, ведь Андрей Симонов нравился ей тем больше, чем больше она его узнавала.

Был он невероятно обаятелен, неизменно вежлив и тактичен, охотно откликался на малейшие просьбы о помощи школе или классу, участвовал во всех обсуждениях на родительских собраниях и умел перевести любые охи и ахи заполошных мам учеников в практическое русло, чем очень помогал Ирине. А потому её влюблённость с первого взгляда и не думала заканчиваться после второго, десятого и сто двадцать восьмого. А, наоборот, крепла и заставляла Ирину Сергеевну, справедливо считавшую, что к двадцати четырём годам пора бы уже оставить позади период безответных влюблённостей, страдать.

Февраль 2000 года. Москва

Так почти прошла зима, уже два месяца правил бал пресловутый двухтысячный год, которого многие ждали с трепетом и спорами по поводу имевшего места быть именно сейчас или годом позднее Миллениума. Но в жизни Ирины ничего не менялось, будто и не рубеж эпох вовсе. И ведь не просто веков, а аж тысячелетий. А — под ж ты! — ничего нового.

В середине февраля в школе проводили очередную дискотеку. По традиции один из классов, допущенных к танцам, дежурил. В этот раз это были дети Ирины Сергеевны. Когда активно отдохнувшие старшеклассники и их учителя отправились по домам, её ребята быстро всё убрали и тоже побежали в раздевалку. Ирина заперла актовый зал и пошла за сумкой и вещами. Внизу её должна была уже ждать Злата, чьи ученики тоже отплясывали на дискотеке. Должна была, но не ждала. Ирина удивлённо пожала плечами и направилась к выходу.

Она настолько ожидала увидеть подругу на улице, что даже у Василия Сергеевича не спросила, выходила ли Злата или нет. Попрощавшись с их чудесным охранником, Ирина распахнула дверь на улицу и глубоко вдохнула. Ей даже показалось, что уже пахло весной. И не верилось, что ещё чуть-чуть и начнётся совсем другая жизнь, что скоро можно будет весело говорить «перезимовали» и радоваться солнцу. Она любила зиму, но, чем старше становилась, тем невыносимей тосковала по теплу и свету. И вот почти дождались. Конец зимы уже. И весна почти на пороге. Хорошо!

Она постояла ещё немного на крыльце и собралась спускаться, оглядываясь в поисках подруги, когда в вечерней тишине спального района услышала гул голосов. Услышала и неожиданно узнала в далёком шуме знакомые голоса и интонации. Где-то за школой о чём-то громко спорили её дети. Встревоженная Ирина пошла на шум, повернула за угол и остановилась, ошеломлённая.

У школьного гаража, где ночевал небольшой автобус — подарок спонсоров, — собралась огромная толпа их учеников. Вот её дети, вон Златины, а ещё и все три одиннадцатых класса и два девятых почти в полном составе. Все шумят, спорят, машут руками… Да что ж случилось-то?!

Тут она услышала наконец Злату. Та говорила громко, чётко и как-то преувеличенно доброжелательно. Ирина сразу уловила страшное напряжение в голосе спокойной обычно подруги. Что-то происходит. Но вот что?!

Сердце ухнуло вниз от испуга. Запахнув полы дублёнки, она, не раздумывая больше, врезалась в неспокойную толпу и пошла ледоколом, отыскивая своих. Ага, вот и они. Её если и замечают, то смотрят удивлённо, вскользь и снова отвлекаются. Будто чужие, а не любимые, понятные, знакомые каждой чёрточкой, каждым движением…. Власть толпы.

Ирине стало совсем страшно. Почти все ученики были не ниже неё, а мальчишки, так и вовсе выше на голову. От некоторых пахло алкоголем. В школе спиртные напитки, само собой, под запретом, но никто не мог помешать подросткам выпить пиво или алкогольные коктейли уже на улице. Ирина заволновалась ещё сильнее. Среди разгорячённых школьников она никак не могла отыскать Злату. Наконец, в самой гуще, столкнулась с ней почти нос к носу и схватила за руку:

— Злат! Что случилось?!

— Ириша, ты?! Ну, слава Богу! Тут такое!

— Да что?! — Ирина старалась говорить тихо, чтобы не заводить и без того заведённых детей.

— Проблемы у нас. Наши гаврики собрались идти бить скинов.

— Каких скинов?! Где они скинхедов нашли?! Чем же те наших так завели?! — Ирина почувствовала, как коротенькие её волосы встали дыбом в полную длину.

Массовая драка. Хуже нет и быть не может. Человек сто тридцать — сто пятьдесят разъярённых подростков только с их стороны. Ладно, пусть даже половина: девочки вряд ли ринутся в бой. Но всё равно форменный кошмар! Они ж этих безмозглых скинов переубивают!

— Да вот нашли! Да вот завели! — губы у Златы дрожали так сильно, что видно было даже в неярком голубом свете фонарей. Она говорила быстро-быстро, постоянно оглядываясь в страхе пропустить переход разгневанных детей к активным действиям.

— Эдик Зеленский вышел раньше всех на улицу, умудрился сцепиться с проходившими скинами. Якобы они к девушке приставали. Она тёмненькая и кареглазая, вот они её чуркой и обозвали. Эдик вступился. Они его побили и бросили. И девчушке досталось… Вон она, кстати, с Алёшей Симоновым. Он ей помогает лицо вытереть и одежду в порядок привести… После дискотеки наши выходить начали. Видят, Эдик лежит с разбитым носом и несчастным видом. И девчушка эта рядом в снегу ползает, пытается Эдику хоть чем-то помочь и свои вещи ищет. Наши, естественно, возмутились. Ты ж их знаешь. У нас каждый первый борец за справедливость. Плевать им, что Эдика в мирное время никто не любит. Но тут же он пострадавшая сторона, да ещё и героическая. Надо вступиться! Ну как же?! Наших бьют! Теперь вот думают, где этих обидчиков искать! Я не знаю, что делать. Может, в милицию позвонить?