Сандро, не плачь! (СИ) - Монакова Юлия. Страница 16
— Почему — неправильно? — заорал он, меняясь в лице. — Да что здесь неправильного?! Тебя тянет ко мне, меня… ты и так в курсе, так в чём проблема?!
— В том, что я люблю Аслана, — внезапно разозлившись, тоже закричала она, испепеляя его гневным вглядом. — Люблю! Слышишь? Только его одного! И буду любить до самой смерти!!!
“Но я другому отдана, — я буду век ему верна”, — некстати всплыли у него в голове пушкинские строки.
— Ну и катись ты к дьяволу, — выдохнул Белецкий устало, поднимаясь. Он словно подвёл для себя некую условную черту. Поставил точку. И в голове, и в сердце была мертвенная пустота. Ледяная стылость.
Вот и поговорили…
Он не помнил, как добрёл до комнаты Жорки, нашёл там на кровати в груде верхней одежды, сваленной друг на друга, свою куртку, как спустился по лестнице и вышел в ночь…
Перед тем, как дверь общаги за ним захлопнулась, в спину выстрелили строки из песни “Агаты Кристи”:
И правда. Ничего не осталось.
ЧАСТЬ 2
Запомни… а лучше выучи, как пароль:
грусть имеет предел, и любая боль
преодолима, лишь оттолкнись от дна.
Счастье случается, вера в него нужна!
И не старайся зря подобрать ключи
к сердцу тому, что рядом с твоим молчит.
Сильные плачут, слабые только врут.
Помни, на каждый пряник всегда есть кнут.
Вместо "тянуть резину" — руби с плеча,
о близких и нужных людях умей молчать.
Друг может выстрелить в спину, а враг спасти,
если ты сделал выбор — тебе нести.
Время не лечит, если не хочешь сам,
даже у Бога оставлен любовью шрам.
Знай, что у каждого страха есть стоп-рычаг!
Мысли — твоя тюрьма, но и твой очаг.
Пустое даётся легче, но суть одна:
за важные в жизни вещи горька цена.
Не верь в бесконечность завтра, живи "сейчас",
да будет любая правда тебе в запас!
Ответы ищи в тишине, оставляя шум…
…и это последнее, что для тебя пишу…
2019 год, Москва
Определившийся номер был ему незнаком, однако, услышав в трубке хрипловатый и низкий женский голос, он даже не удивился. Словно знал это заранее.
— Здравствуй, Сандро, — волнуясь, произнесла собеседница. — Это Кетеван.
— Здравствуй, Кети, — откликнулся он после секундной заминки. — Я узнал.
— А, ну да, конечно, — она засмеялась коротким отрывистым смехом. — Наверное, больше никто из твоего круга общения не называет тебя "Сандро"…
— Не поэтому. Просто узнал. Голос у тебя не изменился.
— Приятно слышать, — ответила она. Повисла неловкая пауза.
— Как ты меня нашла? — поинтересовался наконец Белецкий. Она снова издала странный нервный смешок.
— Шутишь?! Да тебя каждая собака знает. Ты же у нас теперь… звезда.
— Я не в этом смысле. Кто дал тебе номер моего телефона?
— А что, это засекреченная информация? — Кетеван пыталась отшучиваться, но он понимал, что она тоже страшно волнуется. Как и он сам… Стараясь владеть своим голосом, он, тем не менее, так стиснул пальцами спинку дивана, что та аж заскрипела.
— И всё-таки? — с нажимом произнёс он.
— О, как всё серьёзно. Ты так оберегаешь своё личное пространство? Я тебя даже боюсь… Анжела, конечно, предупреждала, что ты стал довольно замкнутым и закрытым в последние годы, но чтобы настолько…
Всё ясно… Анжелка, его бывшая жена.
Белецкий прерывисто вздохнул.
— Я не знал, что вы с ней общаетесь. Ты давно в Москве?
— А с чего ты взял, что я в Москве?
— Номер московский определился.
— Ах да, точно… — она хихикнула, дивясь собственной глупости. — Со вчерашнего вечера.
Он молчал. Теперь Кетеван должна была объяснить, чем вызван её звонок, чего она, в конце концов, от него хочет. Но она как-то растерялась, замешкалась… Это было невыносимо.
— Зачем ты мне звонишь? — спросил он прямо.
— Зачем? — её обескуражил этот вопрос. — Я надеялась… я думала… ты что, не рад меня слышать?
— Рад? — он хмыкнул. — Кети, это немного не то слово. Я… просто в шоке. Потому и хочу узнать, зачем понадобился тебе двадцать лет спустя.
— Ты не допускаешь мысли о том, что я могла просто соскучиться? Вдруг меня внезапно накрыла ностальгия по годам учёбы, по Щуке… по нашей дружбе и по тебе.
— Ага. Внезапно накрыла, — ровным голосом повторил он. Она психанула:
— Чёрт, я так не могу!!! Не могу по телефону… У меня полное ощущение, что я разговариваю с чужаком. С незнакомцем, а не с тем Сандро, которого я знала…
"Ты не знаешь меня, теперешнего, — подумал Белецкий. — Совсем не знаешь, Кети".
— Это нормально, — сказал он вслух. — Мы оба изменились, слишком много времени прошло.
— Прости, я, наверное, действительно свалилась тебе, как снег на голову… — пробормотала Кетеван. Ему показалось, что она с трудом сдерживает слёзы.
— Подожди, — перебил он торопливо, уже сдаваясь, уже понимая, что не сможет ей отказать. — Если тебе легче лицом к лицу… если ты хочешь увидеться — хорошо, давай увидимся. Но учти, у меня очень плотный график. Сегодня я освобожусь только около одиннадцати вечера.
— Я знаю, — она шмыгнула носом, — у тебя спектакль…
— Можем увидеться до моей утренней репетиции, выпить кофе где-нибудь недалеко от театра… Скажем, часов в девять. Тебе удобно?
— Удобно! — она ухватилась за это предложение, как утопающий за соломинку. — Сандро, мне всё удобно! Только скажи, куда нужно подъехать…
Условившись о месте встречи, Белецкий отключил телефон и некоторое время сидел, уставившись в одну точку невидящим взглядом. Казалось, что не произошло ничего страшного: мир не перевернулся, всё осталось на своих местах, просто бывшая однокурсница и по совместительству первая любовь позвонила ему с просьбой о встрече… Это ведь ни к чему его не обязывает. Не обязывает, верно?.. Но смутное ощущение неправильности происходящего уже зародилось в нём и теперь разливалось по венам тревожно-ядовитым предчувствием.
1994 год, Москва
Их холодная война продолжалась до самого конца зимы.
В январе ещё куда ни шло — сначала сдавали сессию, затем начались каникулы… А вот февраль принёс с собой возобновление занятий, и волей-неволей Белецкому и Кетеван пришлось сталкиваться в коридорах и аудиториях Щуки.
Всё это время они не разговаривали. Ни разу не перекинулись ни словечком, даже в компании однокурсников избегали смотреть друг на друга, пусть даже мимолётно. Это подчёркнутое игнорирование выглядело столь демонстративным, что не осталось незамеченным ни для кого, включая преподавательский состав.
— Белецкий! Нижарадзе! — сердился Мастер. — Может, оставите свои личные разборки за стенами училища? Здесь надо работать, друзья мои. Работать до кровавого пота, а не устраивать показательные истерики…
Слышать это было унизительно и неприятно, но Белецкий ничего не мог с собой поделать. Он не хотел даже глядеть в сторону Кетеван. Чтобы… чтобы не сорваться.
Он отчаянно тосковал по ней. По их общению, прогулкам, беседам на уютной кухне в компании милой тётушки, по совместным визитам в общагу, по их спорам и даже ссорам… Вот только так всерьёз они ещё никогда не ругались.
Иногда ему казалось, что он ненавидит её. Ненавидит за эту необъяснимую власть над ним, за дерзкую красоту и вызывающее поведение, за все те душевные (да и физические тоже!) муки, которые ему пришлось вынести по её милости. Но… стоило вновь услышать неподалёку её заливистый смех, неподражаемый хрипловатый тембр голоса, уловить аромат её волос, подсмотреть украдкой за трепетанием её ресниц… и он понимал в отчаянии, что по-прежнему обречённо, безнадёжно, безумно любит её.