Ныряльщица - Эльденберт Марина. Страница 29

Доктор разозлился. Его ноздри раздулись, он процедил, что я поступил слишком самонадеянно, и что он был лучшего обо мне мнения. Правда, это было уже после пары часов восстановления, когда боль перестала скручивать внутренние органы, и я снова мог нормально дышать и даже сесть на кушетке (в доме Э’рера был медицинский кабинет).

— Я прошу вас не рассказывать об этом моему отцу.

Э’рер искренне оскорбился.

— Я доктор, Лайтнер, и знаю, что такое врачебная тайна. Так что рассказывать обо всем придется именно тебе. Но если ты продолжишь наплевательски относиться к самому себе, то я без зазрения совести сообщу Диггхарду об этом. Или мы с тобой, как с пациентом, распрощаемся.

Да плевать! Если отец не узнает о моей вылазке к океану, я готов пообещать быть паинькой весь следующий год!

Но сегодня я прошел по краю. По словам Э’рера мне вообще грозила кома: не знаю, пытался ли он меня запугать или говорил правду, но осторожность не помешает. И не только в том, что касается здоровья, а ради Эн, семейки Мэйс и всего, что я задумал.

Вернувшись домой, я настолько погрузился в собственные мысли, что слишком поздно заметил вышедшую мне навстречу маму.

— Лайтнер! Твои глаза! Что случилось?

Я мысленно ругаюсь на всех и вся. Какого едха я снял очки?

— Пустяк. Все в порядке, мам. Правда. Я просто не рассчитал свои силы, и на сегодня я вне игры. До завтра все пройдет.

Вот ненавижу ей врать! А это вроде как полуправда. Завтра утром явлюсь к отцу, и он накачает меня новой порцией силы.

Но мама не отстает:

— Ты с кем-то подрался?

— Это был силовой спарринг, — ухватываюсь я за предложенную отмазку. — На тренировке. Не переживай, хорошо?

Сжимаю ее миниатюрную ладонь в своей и смотрю в глаза. Это срабатывает, как в детстве: морщинка на лбу матери разглаживается, а на губах появляется слабая улыбка.

— Хорошо, — повторяет она. — Пожалуйста, не заставляй меня волноваться.

Внутри поднимается волна стыда за мой обман: все-таки то, что я делаю и что собираюсь сделать не настолько безопасно. Но я душу это жалящее чувство в зародыше. А мама… Маме проще знать, что у меня все хорошо. Хотя что-то мне подсказывает, что она до конца не поверила.

Тем не менее мама бережно пригладила мою челку, коснулась пальцами щеки.

— Ты всегда можешь рассказать мне обо всем, что тебе беспокоит, — прошептала она. — Знаю, у меня нет отцовской силы и влияния, но, поверь, я могу дать нечто большее. Любовь. Поддержку. Лайтнер, я всегда поддержу тебя. Встану на твою сторону, что бы ни случилось.

Сказать, что я удивлен, значит, ничего не сказать. Потому что всегда считал, что отец душит мать как личность, закрывает ее своей широкой фигурой во всех смыслах, запугивает. И совсем не ожидал того, что в моей хрупкой и маленькой матери столько мудрости и внутренней силы.

— Спасибо, мам, — киваю я, хотя уверен, что никогда не воспользуюсь ее предложением. У нее большое сердце, поэтому его нужно беречь. — Я тоже тебя люблю.

Она кивает и улыбается.

— Лайтнер, как у тебя с той девушкой? Той, из-за которой ты улыбался.

Напоминание о синеглазке заставляет меня поперхнуться воздухом.

Ну да, из-за нее я улыбаюсь. Еще злюсь, сомневаюсь во всем на свете и чувствую себя то героем (когда я нашел убежище для ее сестер), то придурком (когда поцеловал). А так у нас Мэйс просто идеальные отношения.

— Не уверен, что ей нравлюсь, — признаюсь я.

— Ты и не нравишься?

— Представь себе! Такая девчонка существует.

— Может, ты просто еще не нашел ключик к ее сердцу? — с лукавой улыбкой заявляет мама.

Я думаю, что синеглазка тот еще сейф на дне моря, и к которому нужен не ключ, а шестизначный шифр. Вопрос в другом: хочу ли я его разгадывать?

Мама уходит, и я наконец-то могу пойти к себе и выспаться.

А перед сном еще все обдумать. Тем более что подумать есть о чем.

Например, о том, что Ромина угрожала Мэйс и ее сестрам. И, наверняка, той девчонке, ее подружке. А значит, пришло время показать этой надре, кто настоящий хозяин в Кэйпдоре и Ландорхорне. Если отец отказался делать это на своем уровне, то я разберусь с Д’ерри самостоятельно.

И начну с Родреса.

Так как у Родди появились «новые друзья», я решил побеседовать с ним там, где нам не помешают. Попросту, заявиться к нему в гости.

И лучше с самого утра.

Доктор Э’рер сдерживает свое слово, и все, о чем спрашивает Диггхард К’ярд во время нашей следующей встречи — как обстоят дела с контролем. Я отвечаю, что с переменным успехом, и отца устраивает такой ответ.

А после вливания силы я чувствую себя так, что готов свернуть горный хребет Дракур. Кажется, мое тело смирилось и привыкло к тому, что его заряжают как батарейку. Учитывая, что сегодня я не собираюсь ехать к океану, все вообще отлично.

Семья Родди живет в нескольких кварталах от нашего особняка. Дом у них не настолько роскошный по отцовским меркам, зато он ультрасовременный. Мне всегда нравился минимализм. У них, кажется, всего двое слуг, потому что в доме абсолютно все автоматизировано: начиная от сканера на воротах и заканчивая автоматическим смыванием унитаза после того, как с него встанешь, закончив свои дела. Еще бы! Ведь родителям Родреса принадлежит компания «Бигихор», производящая эйрлаты, защитные системы и, пожалуй, всю электронику в Ландорхорне.

Стоит коснуться звонка, система-дворецкий впускает меня в дом. Родди ждет? Сильно сомневаюсь.

И действительно, меня встречает ньестра Б’игг. Худая и высокая, она носит каблуки даже дома (никогда не видел ее в другой обуви). О том, что они с Родресом родственники напоминают только кучерявые волосы и глубоко посаженные темные глаза. Впрочем, возможно они были бы гораздо больше похожи, если бы ньестра Б’игг не увлекалась переделыванием своего лица. Например, в прошлый раз у нее точно была другая форма носа.

— Лайтнер, здравствуй, — улыбается она. — Как дела?

— Отлично, Зьира.

Ее глаза довольно загораются: маму Родреса раздражает обращение «ньестра Б’игг», поэтому она настаивает, чтобы все называли ее по имени.

— Родрес дома? — спрашиваю.

— Еще не вернулся с вечеринки. Думала, вы ходите на общие.

Раньше этого придурка вообще ни на одну нельзя было затащить, а оказывается достаточно было просто сказать, что там будет Ромина.

— Я ушел раньше.

— Понимаю, — кивает ньестра Б’игг и шагает к картине, на которой изображен белый куб. — Я могу его набрать.

Она прикладывает ладонь к кубу, и картина исчезает, разом превращаясь в голографический экран тапета. Здесь все: и защитные системы дома, и контакты, и карты. Мамаша Родди нацепила на него маячок и в курсе, где именно находится ее сын? Такого и врагу не пожелаешь, брр!

— Не стоит, — успеваю ее остановить. — Могу я его подождать?

— Конечно! Но учти, что через час я уеду, и ты останешься сам по себе.

— Не страшно, Зьира. Я никуда не тороплюсь.

Я готов ждать Родреса хоть весь день, а вот предупреждать его о моем визите не стоит. С Родди станется не явиться домой или захватить с собой новых дружков, которые могут нарушить наш приватный разговор.

Ньестра Б’игг предлагает мне разместиться на кухне: отсюда сквозь стеклянные стены отлично видна подъездная дорожка, так что появление Родреса я не пропущу. А его мать готовит себе завтрак. Ну как готовит, она нажимает на кнопки, и за нее все выполняет техника. Я отказываюсь от каши, но соглашаюсь на чашку горячего льяри. Ньестра Б’игг расспрашивает меня об отце и об учебе в Кэйпдоре, но об отце особенно, и мне приходится ее развлекать. Или ей меня, с какой стороны посмотреть, поэтому я искренне радуюсь, когда эйрлат Родреса появляется во дворе. Бывший друг меня не видит из-за отражающих стекол, а вот мне прекрасно видно, что он один.

Я неторопливо допиваю льяри с горчинкой. Если Родди решит отправиться сразу в свою комнату, то это даже хорошо — я перехвачу его по пути.

Но он сворачивает на кухню и, замечая меня, замирает на входе.