На звук пушек (СИ) - Барт Владимир. Страница 9

С епископом Фрайбурга увидеться Жоржу не довелось. И слава богу! Его Преподобное Превосходительство был полностью погружен хлопоты в связи с созываемым Папой Римским Собором и в проблемы со светскими властями. Впрочем, высокая политика Жоржа не волновала. Хотя, как ему сказали, если бы не вся эта суета, бумаги ему выправили бы куда быстрее.

Получив свидетельство, благословение и направление на французский Страсбург, Жорж отправился в дорогу. Путь в десять немецких миль[2] он проделал за три дня. Остановившись на сутки в селении Фризенхайм у пожилой вдовы, где за кормежку и еду на дорогу, переделал накопившуюся мужскую работу по хозяйству.

Пересечение границы его немного удивило. Ни на границе Бадена, ни с французской стороны никто не спросил у него никаких документов. Путник с тощей котомкой не привлек внимания пограничников и таможенников. Их интересовали исключительно грузы. Идешь налегке? Ну и иди себе.

По всей видимости, отец Бруно в своей глуши чего-то не знал или отстал от жизни, что волновался по поводу отсутствия документов у Бомона.

Тем не менее, Жорж решил обратиться в архиепархию Страсбурга, куда его направили в церковной канцелярии. Он нуждался в ночлеге и питании, а церковь могла предоставить и то, и другое, в обмен на работу. Бомон все еще не освоился в новом для себя мире. И привычная схема: труд в обмен на кров и пищу, казалось ему вполне приемлемой.

А архиепархии Жоржа направили на строительные работы церкви Святого Петра разнорабочим. Силушка есть, а навык дело наживное.

Церковь поразила Жоржа тем, что принадлежала и протестантам, и католикам. И католики решили перестроить свою часть храма, кстати, самого старого в городе. Жизнь потекла неторопливо, в привычном русле. Жорж работал, за это его кормили. Впрочем, некоторые отличия в нынешней жизни от той, что была у него прежде, имелись. Бомон стал внимательно слушать разговоры окружающих между собой. Пока не задавая вопросов. Еще одним отличием от прошлого было чтение, которым увлекся Бомон, читая все газеты, журналы и брошюры, которые попадали ему в руки. И уж совсем новым и непривычным было, когда через неделю ему дали на руки немного денег. Как ими распорядиться Бомон пока не знал и спрятал в свою ладанку.

Все шло замечательно, пока одним субботним днем с Бомоном не заговорила одна из женщин, посещавших храм. Женщина жила по соседству, за каналом, и попросила отремонтировать ей ограду. Все воскресенье Жорж потратил на привычные работы по хозяйству, выслушивая сетования хозяйки на то, как нелегко жить одинокой еще не старой вдове.

А в понедельник на стройку пришли жандармы и увели Бомона с собой.

В жандармерии Жоржа обыскали, а затем отвели в какую-то комнату, с единственным зарешеченным окошком. В комнате за столом сидел человек в форме, с бородкой клинышком, перед которым конвоиры и выложили все отобранное у задержанного. А самого Бомона усадили на табуретку посреди помещения.

Некоторое время начальник, а никем иным и не мог быть человек за столом, изучал содержимое ладанки, особенно единственный документ Бомона. Затем уставился на Жоржа и долго молчал.

— Видок у тебя, действительно, как у матерого душегуба, — наконец произнес начальник. — Тебя совершенно не волнует, почему тебя задержали?

— Волнует сам факт задержания, — ответил Жорж. — У нас скоро обед. А почему задержали, думаю, вы мне скажите.

Начальник только хмыкнул:

— Обязательно скажу. А пока давай знакомиться. Тебя в Страсбурге знают как Жоржа Бомона. Ну а я Давид Лучани, сержант-майор[3] жандармерии.

Затем начался протокольный опрос: когда и где родился, кто родители, семейное положение. На большинство вопросов Жорж не знал ответов, а по поводу фамилии и службы в армии сослался на мнение преподобного Бруно.

— Откуда ты только взялся, Pinzutu[4]? — в сердцах произнес Лучани. — В опросном листе сплошь «не знаю» и «не помню»! Scimarellu[5]!

— Me ne impippu[6]! — неожиданно для себя ответил Бомон.

— Piombu! Di quale s?[7]? — воскликнул Лучани, приподнявшись со стула.

Жорж только пожал плечами в ответ.

— Может ты еще поешь Paghjelle[8]? — успокаиваясь и усаживаясь обратно на стул произнес жандарм.

— Слов не помню, — честно ответил Жорж.

В этот раз пауза затянулась, а затем Лучани поинтересовался:

— Pigli? a machja[9]? — получив в ответ еще одно пожатие плечами.

Жандарм забарабанил пальцами по столу.

— А твой преподобный Браун не мог ничего напутать? Может не Бомон, а, например, Бонелли?

— Не француз, а итальянец? — сразу уловил смысл Жорж. — Зачем я тогда шел на север? Как оказался в Бадене?

— Твой французский как у природного француза. Но и на корсиканском говоришь, будто родился на острове. Задал ты задачку.

— Отец Бруно считал, что я француз. И выяснить кто я, смогу во Франции.

— А он знал, что у тебя речь, как у корсиканского горца? Pinzutu, в лучшем случае, говорят как генуэзцы с Кальви. Но у меня появилась мысль проверить, действительно ли ты солдат. Пойдем за мной.

По пути велел некоему капралу Тома вынести во двор оружие: штатный карабин и нарезной мушкет Минье, конфискованный недавно у одного фермера, спьяну затеявшего стрельбу по соседям.

— Ну-ка, покажи, что ты умеешь, — жандарм протянул Жоржу старый потертый мушкет.

— А что показать? — поинтересовался Бомон.

— А что придумаешь, то и покажи.

Жорж взял в руки мушкет. Внимательно его осмотрел:

— Давно не чищен. Да и механизм износился немало, — через некоторое время вынес он вердикт.

— Это конфискат. В конце месяца сдадим по начальству, пусть оно решает: что в мастерскую, что на слом. Давай узнаем, вспомнишь ли ты ружейные приемы. В армии муштруют так, что даже если потерял память, руки сами вспомнят, что делать.

Жорж покрутил мушкет в руках, оценивая балансировку. Некоторое время постоял с закрытыми глазами, пытаясь пробудить в себе какие-то воспоминания или даже ощущения.

— Штыка не хватает, — наконец вынес он вердикт.

— Обойдешься без штыка. Уж чего нет, того нет.

Бомон приставил ружье к ноге, прикладом на землю. Постоял так некоторое время и принялся выполнять ружейные экзерсисы, по разделениям, постепенно ускоряя темп. Выполнив «на плечо», «под курок», «на караул», «на руку» и другие, Бомон продемонстрировал элементы боевых приемов, исполняя их четко и быстро. По мере выполнения приемов Жоржа окружили, находившиеся во дворе жандармы, чиновники и даже затесалась парочка посетителей.

Удар приклада о землю поставил точку в выполненном комплексе. Затем Бомон немного постоял и вдруг взорвался в стремительном калейдоскопе движений, слившихся в некий танец с оружием.

Из-за решетчатого забора жандармерии раздались аплодисменты прохожих, привлеченных необычным зрелищем.

— Однако! — только и смог сказать Лучани, и скомандовал. — Тома, забери мушкет!

А сам сержант-майор подхватил Бомона под руку и повлек в здание.

— Говорят ты механик?

— Я? — удивился Жорж.

— Ну, отремонтировал ты какой-то механизм на своей стройке?

— Механизм? Это наверно о той бочке, в которой мы размешиваем раствор. Какой же это механизм? Там простенькое устройство.

— Тома, бездельник! — закричал сержант-майор, длинный заходя в длинный коридор жандармерии. И тот час же в дверях образовался вышеозначенный Тома, все еще с мушкетом в руках.

— Тома, я вот что подумал. Ты говорил с утра, что у тебя там какой-то замок сломался.

— Так починили уже. Позвали слесаря, он и починил.

— Жаль. А больше ничего, что можно отремонтировать нет?

— Щеколду в кладовой давно надо подправить.

— Не то! Что-нибудь посложнее. Механизм какой…

Тома задумался и неуверенно предложил:

— У Дюбуа часы сломались.

— Это уже слишком!

— Тогда и не знаю.

— Ладно, иди, — произнес Лучани и пояснил наблюдавшему за этой сценой Бомону.

— Хотел проверить, какой из тебя механик. Ну да ладно. Пойдем, Дьордью.