Хозяйка судьбы (СИ) - Никода Анна. Страница 36

По тракту то и дело проезжали повозки, кареты, скакали конные. Один раз они обогнали тяжело плетущийся торговый обоз. Инира проводила его задумчивым взглядом. Ближе к полуночи, она начала клевать носом, но тут карета свернула с дороги. Встрепенувшись, девушка выглянула в окно. Впереди темнела грубо сложенная невысокая каменная стена. Сквозь распахнутые настежь ворота было видно двухэтажный дом с маленькими окошками вдоль крыши. Из дома слышались голоса, прерываемые плохо настроенной лютней. Кирх, подгоняя лошадей, въехал во двор. Едва карета остановилась, Ле-Вант резко сел — блеснуло в темноте лезвие мгновенно выдернутого из ножен кинжала, заставив ее вжаться в сиденье.

— Спокойно, — усмехнувшись, дьер зачесал назад растрепавшиеся светлые волосы, убрал кинжал, снова став похожим на придворного писца, и вылез на улицу. Инира наблюдала за ним через распахнутую дверь. Дознаватель огляделся, с явным удовольствием разминая затекшую спину, и повернулся к ней:

— Вашу руку, драгоценная.

Она вышла сама, вызвав новую усмешку на его губах. Дом оказался постоялым двором. Не самого высокого качества, но за время бегства из Имретона Инире приходилось ночевать и в местах похуже. Следом за ними, заставив Кирха с ругательствами торопливо расседлывать усталых лошадей, въехал торговый обоз, который они обогнали раньше. Служки быстро выскакивали из повозок, громко и весело переговариваясь, явно предвкушали горячий ужин.

Они вошли в душное тепло постоялого двора — народу было много, по такому холоду никто не хотел остаться без крыши над головой. Один длинный стол полностью заняли дозорные — их отряд регулярно сновал вдоль дороги, сохраняя безопасность, но сегодня путникам предстояло справляться самостоятельно — черные кожаные жилеты, оббитые гладкой переливающейся моржовой кожей лежали на скамьях рядом с саблями и арбалетами. Видимо, сидели они уже давно — стол был заставлен остатками еды и питья, слышались громкие, разгоряченные разговоры. У полыхающего камина сидел на трехногом табурете грязнолицый мальчишка, неумело перебирая лютню с провисшими струнами.

— Даже не смотри в их сторону, — фыркнул Ле-Вант, удерживая ее руку на локте. Они прошли прямиком к лестнице на второй этаж — хозяин, разливающий пиво за стойкой, лишь проводил их глазами. Очевидно, дознавателя он видел сегодня не впервые. Они поднялись по скрипучим ступеням наверх, прошли по открытому коридору до самого конца и лишь тогда остановились: Ле-Вант с насмешливой учтивостью распахнул перед ней крайнюю дверь.

— Прошу, драгоценная.

Инира неуверенно шагнула внутрь — там горел свет. Небольшая свеча освещала убогое убранство комнаты — узкая кровать, таз на низком табурете, стол и стул у маленького, закрытого ставнями окошка. Прилепленная к краю стола свеча слабым ореолом выделяла сидящего на стуле человека — все, что Инира видела, это сгорбленные плечи под мешковатой мантией, остальное терялось в тени.

Ле-Вант вошел следом, подтолкнув ее к середине комнаты. Она сделала шаг вперед и снова застыла, парализованная страхом и собственным даром. Сейчас, в этой комнате, случится что-то очень, очень плохое — она это знала, чувствовала и ничего не могла поделать. Примерно так Инира чувствовала себя, когда ее похитили из Имретона — хотя угрозы для жизни не было, она предчувствовала события, которые изменили ее судьбу.

Глухо стукнула щеколда на дверях, заставив ее вздрогнуть.

— Присаживайтесь, драгоценная, — кивнул на кровать дознаватель. Прозвучало это как приказ и она на ватных ногах, не столько подчиняясь, сколько боясь в противном случае упасть, села, не сводя глаз с человека в мантии. Хотя он не накидывал капюшон, распущенные длинные волосы закрывали его лицо, а отсутствие света довершало дело — она видела лишь кончик носа, острого и длинного, словно у крысы. — Ну что? — Ле-Вант обратился к нему, но не подошел ближе, словно стараясь находиться как можно дальше от незнакомца. — Чувствуешь что-нибудь?

— Страх, — последовал сухой, словно лущеный горох, ответ. В голосе проскальзывали старческие, скрипящие нотки, от которых у Иниры поползли мурашки по коже. Кто этот человек и что ему нужно от нее?

— Это и так понятно, — досадливо отозвался Ле-Вант, подходя ближе. — Дар? Что у нее за дар?

— Он не проявляется, — последовал ответ. Инира вскинула брови. Вот же он, она чувствует его, слышит гулкие барабаны крови в ушах!

— Вы могли бы спросить? — тихо попросила она. — Незачем было красть меня… Я могла бы ответить и так.

На короткий миг у нее зародилась надежда. Если он хочет всего лишь узнать о ее даре, нужно просто дать ему, что нужно!

Удивленный ее внезапным вмешательством в разговор, Ле-Вант приглашающее повел рукой.

— Ну раз вы настаиваете? Просветите нас, драгоценная.

Незнакомец в мантии словно бы чуть сдвинулся — наклонился в ее сторону. Она готова была поклясться, что слышит его тяжелое, свистящее дыхание. Волосы чуть сдвинулись, открывая морщинистую щеку. Эти морщины появились не от старости — она видела подобное, когда дар уходил из человека, выпив его до капли. Если не научится контролировать свой — она когда-нибудь станет такой же.

— Я чувствую опасность, — нервно сжав пальцами колени, ответила она, не сводя глаз с незнакомца. — Свою или… чужую.

Прошло несколько секунд, прежде чем Ле-Вант понял, что добавлять она ничего не собирается.

— Драгоценная, не тяните время, — рявкнул он, раздраженно сбрасывая теплый плащ на кровать рядом с ней. — Оно слишком дорого сейчас, а для вас еще и опасно! Я знаю, что ваш дар больше, чем эта малость, доступная даже ребенку…

Если бы ситуация не пугала ее до дрожи, Инира бы рассмеялась — настолько абсурдным было это заявление. Постоянные проверки в Академии ни разу не выявили ничего другого, но все, кроме Приаша, уверены, что она что-то скрывает, намеренно утаивает… Что, хотелось бы знать?

— Нужно форсировать события, — решил Ле-Вант, с шорохом вытаскивая из ножен кинжал. Сияющее нестерпимо-белым лезвие странным образом оставляло комнату в темноте, хотя Инире было больно смотреть на него — и страшно. Какой-то первобытный ужас поднялся изнутри, заставляя ее забыть обо всем — она отшатнулась от подходящего Ле-Ванта, попыталась проскочить мимо него, но не успела, припечатанная к стене железной хваткой дознавателя. Смерть души мелькнула перед ее глазами карающим мечом, неотвратимым, как сама судьба и в следующую секунду лезвие прошило ее насквозь.

Она закричала и мир поглотила темнота.

— Стой!!! — окрик незнакомца остановил Ле-Ванта за мгновение до того, как жадное лезвие коснулось ее горла. Казалось, оно пульсирует в попытке добраться до Иниры. Она замерла, даже дышать перестала, пытаясь понять, что произошло. Ее убили. Перерезали горло, лишили души, уничтожили раз и навсегда непонятно за что, но… Вот же оно, лезвие, лживая сталь, обжигает ее кожу…

Дознаватель перевел тяжелый взгляд на бастарда, неохотно, словно давая ей небольшую отсрочку, опустил страшное оружие. Сияние скрылось в ножнах, она заморгала, привыкая к окружавшей их полутьме, и сползла вниз по стене, едва слышно всхлипнув.

— Так я и знал, что наша девочка не все говорит нам, — с удовлетворением констатировал Ле-Вант, поправляя перчатки и отворачиваясь от нее. — Что у нее за дар?

Незнакомец медлил, переводя взгляд с нее на дознавателя, словно решая, чью сторону принять.

— Живее, пока я не решил, что ты для меня бесполезен! — рявкнул Ле-Вант, делая угрожающий шаг в сторону собеседника.

Забытая Инира, судорожно ощупав себя и не обнаружив никаких повреждений, кроме затихающей крови из носа, окрасившей красным белую меховую окантовку ее плаща, неожиданно нащупала в кармане платья вещь, о которой не вспоминала с тех самых пор, как приехала в Академию. Это платье вместе с другими личными вещами оставалось все это время в чемодане. Пальцы ее сжались на острой, длинной шпильке. Наведение причесок в стенах замка не поощрялось — да и не было здесь гувернанток, чтобы их плести, а шпилька была скорее напоминанием о прошлой жизни, о материнских наставлениях, иногда надоедливых и бесполезных, а иногда — удивительно расчетливых. Это был ее подарок на восемнадцатилетие: серебряная основа с россыпью рубинов, единственная семейная реликвия, напоминание о той жизни, что они вели, когда быть бастардом означало честь, а не проклятие…