Сад Аваллона - Мэйчен Артур Ллевелин. Страница 88

Артур Мейчен. Замечательная женщина (перевод Л. Володарской)

Душным августовским вечером на островке безопасности, расположившемся между грохочущими потоками экипажей, направляющимися с севера на юг Лондона и с юга на север, столкнулись нос к носу два человека, которые не виделись много лет. Тотчас узнав друг друга, они обменялись рукопожатием.

— Мой дорогой Вильерс, — сказал тот, что был постарше, лет сорока и седой, — наверное, уже прошло лет семь-восемь с нашей последней встречи. Я рад видеть тебя — очень рад снова видеть тебя.

— Приятно слышать, Ричардсон. Как это мы умудрились потерять друг друга из виду? Живем оба в Лондоне, и вот на тебе. Как твои дела?

— Спасибо. Неплохо, должен признаться. Ты ведь знаешь, что я вел дела в Индии, и в последние годы мне удалось весьма расширить мои связи. Сейчас, могу признаться, мы прочно стоим на ногах. А ты чем занимаешься?

Вильерс весело, как ребенок, рассмеялся.

— Ничем, Ричардсон. У меня нет времени для бизнеса. Я занят изучением такого предмета, на которое, боюсь, не хватит всей моей жизни.

— Правда? Что-нибудь научное?

— Да, потому что я изучаю Лондон; исследую его население от Криклвуд до Тутинг и от Турнхем-Грин до острова Собак. Ты знаешь французский язык Сохо? А идиш?

— Нет, конечно. Мистер Джоунс, который занимается нашей корреспонденцией, хороший лингвист, но я не припомню, чтобы он говорил о диалектах, которые ты упомянул. Боюсь, Вильерс, ты так и остался шалопаем; а я-то надеялся, что после смерти своего несчастного отца ты будешь торговать с Китаем.

— Нет, я продал свою часть. Меня это совсем не интересовало, к тому же я выгадал, так как получаю неплохой доход. Ты все еще в «Климентс-Инн»?

Мистер Ричардсон покраснел. Это был человек довольно сурового вида, с твердой линией рта и устрашающими бакенбардами. В сущности, он был добрым малым, но суховатым и не понимающим юмор. Тем не менее он покраснел и странная лукавая усмешка заиграла на его губах.

— Нет, Вильерс, я больше не живу в «Климентс-Инн». Я женат.

— Неужели, Ричардсон? Ты женат! Вот уж удивил. А я-то считал тебя типичным холостяком. Поздравляю. Когда же это случилось?

— Три месяца назад. Мы с женой познакомились случайно; в общем, мне пришлось ей помочь в споре с дерзким кучером, и наше знакомство перешло в привязанность. Вильерс, я очень счастлив.

— Ты это заслужил, Ричардсон, ведь ты хороший человек. Мне бы хотелось познакомиться с твоей женой.

— Почему бы нет? Ты завтра свободен? Отлично. Тогда приходи к нам на обед в шесть часов. Вот моя карточка.

Друзья расстались, стараясь использовать недолгую паузу в движении экипажей. Вильерс прочитал адрес на карточке: «Лаймс, Энджелина-Террас, Клэфем». {98} Ему было в высшей степени любопытно, что за жену нашел себе этот добросердечный, суховатый горожанин; любопытство придавало остроту соусам, когда он обедал в итальянском ресторанчике на Риджент-стрит, и особый вкус — «фалерно». Даже когда он на другой день выходил с Клэфем-стейшн, любопытство все еще не оставило его.

Вильерсу понадобилось некоторое время, чтобы отыскать Энджелина-Террас. Это был совсем новый район, где два-три старых особняка с прелестными газонами и кедрами были переделаны под современное жилье, а в результате получился лабиринт новых «с иголочки» улиц, похожих друг на дружку как две капли воды, где все дома были построены по одному образцу из ослепительного белого кирпича с красной отделкой и зелеными ставнями. Жители считали свой район праздничным, художники плевались, а Вильерс отметил его как новую страницу в своем великом исследовании. Наконец он отыскал нужный дом и был проведен в гостиную. Ему хватило времени, чтобы разглядеть на круглом полированном столе большой том «Мемуаров преподобного Алекс. Макау из Данблатера», прежде чем в комнату вошел сияющий Ричардсон.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Ты растопил лед, и теперь, надеюсь, мы будем часто видеться. Веселенькое местечко, правда? Лучше, чем грязные красные кирпичи постоялого двора? А вот и моя жена. Дорогая, позволь представить тебе моего старого друга Вильерса. Я как раз говорил, что отныне рассчитываю на его частые визиты.

Вильерс вздрогнул, словно его ударило током, когда в комнату вошла прелестная строгая женщина. Во время обеда ему удавалось поддерживать легкую беседу, в которой тон задавал Ричардсон. Миссис Ричардсон молчала и по отношению к Вильерсу была на удивление холодна. Ее муж то и дело обращался к ней, называя ее «моя дорогая Эгнес», но Вильерс вспоминал некую Мэри Рейнольдс, веселые обеды в том или ином ресторане, небольшие путешествия в Хэмптон и Ричмонд, запах пачули и зеленую комнату в «Гэйети». Ему даже как будто слышалось громкое хлопанье пробок, вылетающих из бутылок с шампанским (миссис Ричардсон пила воду из бокала для вина), и напевы французских песенок в стиле fin de siucle ; [204] и плавные речи Ричардсона звучали в его ушах, словно шорох волн вдалеке. Взглянув украдкой на даму, сидевшую во главе стола, Вильерс обратил внимание на бриллиантовуто брошь, которую сам когда-то подарил Мэри Рейнольдс. У него перехватило дыхание.

— У моей жены, — разглагольствовал Ричардсон, — есть по-настоящему прекрасные вещицы, унаследованные ею от дальнего родственника, сэра Лоренса Баллера из Болье-Парк в Норфолке. Эта брошь, которой ты, как я понимаю, любуешься, великолепна. После обеда, дорогая, ты должна показать Вильерсу свои украшения; от жемчужных колье невозможно оторвать глаз.

— Не думаю, чтобы мистер Вильерс интересовался бижутерией.

Она проговорила это жестко и даже с угрозой. Вильерс поклонился с загадочной улыбкой. Шампанское, пенившееся в бокалах, плясало у него перед глазами, а в ушах звучала смелая chanson . [205] До чего же сильный запах пачули стоял в комнате; Вильерсу стало душно.

— Что-то ты сегодня неважно выглядишь, — сказал Ричардсон, провожая гостя. — Будь осторожен, там ступеньки.

— Спасибо. Теперь уже все в порядке. Наверное, виновата жара. Ужасная погода, не правда ли? Спокойной ночи, Ричардсон.

Вильерс ехал домой в состоянии оцепенения; ни о каком случайном сходстве и речи быть не могло. Слишком хорошо он помнил брошь. Через несколько дней, следуя неодолимому импульсу, он отыскал адрес городской конторы мистера Ричардсона и зашел к нему. Достойный господин вел себя скованно, и, хотя он излучал доброжелательность, его что-то угнетало, как человека, которому предстоит исполнить неприятный долг. Кульминация наступила, когда Вильерс предложил проводить его домой и закусить, чем придется.

— Дорогой Вильерс, ты знаешь, я всегда очень тебя любил, твой бедный отец был добр ко мне, и я очень сожалею. Но скажу откровенно, Эгнес настроена отрицательно. Очевидно, она что-то слышала о тебе (боюсь, Вильерс, ты никогда не отличался строгостью нрава), и она говорит, что как замужняя женщина не желает вновь встречаться с тобой. Меня удручает, верь мне, что я должен был сказать это, но, в конце концов, не мог же я заставить жену…

Вильерс смотрел на друга с идиотским удивлением, но при слове «жена» разразился громким хохотом, перекрыв привычный шум в Корнхилле. Он хохотал и хохотал, пока слезы не потекли у него по щекам.

— Дорогой Ричардсон, — проговорил он наконец, — я еще раз поздравляю тебя. Ты женился на замечательной женщине. До свидания.

Вильерс ушел, но даже сев в коляску, все еще не мог справиться с приступами смеха.

A Wonderful Woman

Перевод Л. Володарской осуществлен по: Machen A. The Cosy Room. 1936.