Странствия Афанасия Никитина - Виташевская Мария Николаевна. Страница 19
Никитин указывает, что страна Шабаит населена особым народом. «Шабаитене не жидове, ни бесермена, ни христиане, инаа вера индейскаа, ни с худы (иудеи), ни бесермены ни пиють, ни ядять, а мяса никакого не ядять».
Никитин пишет, что индийские мусульмане «хоросанцы» пользуются в Шабаите привилегиями: князь шабаитский дает им хорошее содержание — «олафу (жалованье) по тенке на день, и великому и малому». Кто же из хоросанцев женится, то есть оседает в стране, тому князь «даеть по тысячи тенек на жертву, да на олафу да есть на всякый месяць по двести тенек». По-видимому, Никитин собрал сведения о части Аннама (Индокитай), известной на Востоке под именем Чамбы.
Сведения Никитина о Пегу, части Бирмы, находящейся в бассейне реки Иравади, любопытны потому, что принадлежат к числу старейших сведений об этой стране. В стране много дербышей — дервишей, как называл Никитин буддийских монахов. Любопытную деталь сообщает Никитин про «святых отцов»: оказывается, что в Пегу главными торговцами драгоценными камнями были буддийские монахи. «Продають же камение дербыши», — пишет он.
Про Чин и Мачин Никитин говорит мало и скупо. Под Чином у Ибн-Бакуты подразумеваются более северные части Китая, а под Мачином — Южный Китай. Чин и Мачин понимал Никитин, очевидно, как Китай вообще. «А Чиньское же да Мачиньское пристанище велми велико, да делають в нем чини (фарфор), да продають чини в вес, а дешево».
«УСТРЕМИХСЯ УМОМ ПОИТИ НА РУСЬ»
Шел 1471 год, пятый год скитаний Никитина. Он сам подсчитал время своего «хожения» по «великим дням», то есть по пасхам. Выехав из Руси в 1466 году, первую зиму и пасху 1467 года провел Никитин на побережье Каспийского моря, пасху 1468 года встретил в Персии в Мазандеране, пасху 1469 года — на берегах Персидского залива в Хормузе и пасху 1470 года — в Бидаре.
Стосковался наш путник по Руси. Перечисляя многие из виденных земель и те, о которых слышал, он пишет, что «в Севастеи губе, да в Гурзыньской (Грузия) земли добро обилно всем; да Торьскаа земля (Турция) обилна велми; да в Волоской земли (Валахия, ныне Румыния) обилно и дешево все съестное; да Подольская земля обилна всем». Все эти страны хороши, везде там обилие, но нет лучше Руси.
«Русская земля да будет богом хранима; боже, сохрани ее! На этом свете нет страны подобной ей, хотя бояре Русской земли несправедливы. Да станет Русская земля благоустроенной, справедливости мало в ней. Боже, боже, боже, боже!»
Бесконечной любовью к своей родине дышат эти слова Никитина. Не только свою Тверь, он любит всю Русь. Но вместе с тем знает, если дойдут его записки до тверских князей, его непосредственных господ, они не только разгневаются, но могут обвинить его в измене. Поэтому Никитин, скрывая затаенную мечту всего русского народа, возносит хвалу всей Руси на смеси восточных языков.
Тоскуя по родине, Никитин не спит ночами. Он «в великом Бедери смотрил на Великую ночь на звезды». Звезды-то должны быть теми же, что отсвечиваются в тихих волжских заводях. Нет, и звезды здесь другие, а свои, обычные, стоят совсем по-иному: «Волосыны (Плеяды) да кола (Орион) в зорю вошьли, а лось (Большая Медведица) головою стоит на восток».
Видел Никитин прекрасные дворцы, разукрашенные огромные храмы. Он узнал, что в Индии кроме пышных дворцов есть деревни, где тяжело и трудно живут крестьяне-земледельцы, а в городах влачат полурабское существование ремесленники. Дни и ночи трудится народ, для того чтобы золотом был изукрашен княжеский дворец или в короне того или иного владыки засиял новый драгоценный камень.
Познакомился Афанасий Никитин с индийцами, сблизился с ними. Узнал тверич иную жизнь, отличную от той, которая была знакомой и привычной, но в душе его жил неизгладимый образ Руси с ее бескрайними просторами и синими далями. Все сильней звала к себе родина и родная Тверь, раскинувшаяся на берегу Волги. Заслоняли яркие и пестрые картины «индейской» страны тихие берега вьющейся между лугами Тверцы и Тьмаки, где ловил в детстве мелких раков да рыбешку, мечтая о «хожениях» в дальние страны. Поэтому слова его молитвы — обращение к Руси — волнуют нас и сейчас, и сам Никитин становится близким.
Но как добраться до родины?
Начал Никитин собирать отовсюду сведения и, правильно оценивая сложившуюся обстановку, с грустью пишет: «Спаси мя господи! Пути не знаю, иже камо пойду из Гундустана: на Гурмыз пойти, а от Гурмыза на Хоросан пути нету, ни на Чеготай пути нет, ни на Катобогряим пути нету, ни на Езд пути нету. То везде булгак (смута) стал» — и рисует затем этот «булгак».
Мы позже увидим, как трезво и умно разобрался Никитин в тогдашних «булгачных» делах Малой Азии, и он вполне был прав, когда боялся пуститься в обратный путь через Персию.
Через Мекку, через Аравию, куда из мусульманской Индии шли ежегодно тысячи паломников, путь Никитину был также закрыт. «А на Мякъку поити, ино стати в веру бесерьменьскую, зань же христиане не ходят на Мякъку веры деля (из-за веры) что ставят в веру». Переход в мусульманство был для него неизменно равносилен измене русской земле.
Не решив еще, каким путем он доберется до Руси, Никитин тем не менее навсегда прощается с Бидаром и медленно, зигзагами начинает пробираться из глубины Декана к берегу. Он твердо «възмыслил ся пойти на Русь».
Вышел Никитин из Бидара в Гулбаргу за месяц до мусульманского праздника улуг-байрама. В Гулбарге он отпраздновал свою пятую странническую пасху и направился в Кулур. Мы уже говорили о его пребывании там. В Кулуре Никитин прожил пять месяцев, видимо закупая алмазы и сердолики. Из Кулура Никитин не сразу пошел по берегу, а свернул на север «в калики» (по-видимому, Голконду), вероятно, потому, что в Голконде «базар велми велик» и ему нужно было там продать закупленные в Кулуре драгоценные камни. Отсюда Никитин снова направляется в Гулбаргу и затем идет в Аланд, а оттуда прямым путем в Дабул. По дороге он проходит «Каминдрею, Кынарясу и Сури». Никитин так исказил последние названия, что до сих пор трудно догадаться, что это были за города.
Пространствовав почти целый год, Никитин в начале 1472 года наконец добрался до Дабула — одной из важнейших пристаней Малабарского побережья и довольно сильной крепости.
Дабул находился во время путешествия Никитина во власти Бахманидов. В начале XVI века город был разрушен португальцами.
«Дабыл же есть пристанище велми велико, — пишет Никитин, — и привозятъ кони из Мисюря (Египта) и из Рабаста (Аравии(, из Хоросани, ис Туркустани (Восточный Туркестан), из Негостани (искаженное слово, возможно, Исфахан — город в Иране), да ходять сухом месяць до Бедери да до Кельбергу».
Таким образом, по сведениям Никитина, через Дабул шел ввоз коней в Индию. В другом месте он снова возвращается к Дабулу и пишет, что «Дабыль же есть град велми велик, а к тому же Дабили съезжается вся поморья Индейскаа и Ефиопьскаа».
В Дабуле пробыл Никитин недолго, уж очень он «устремихся умом поити на Русь». Скоро он нашел попутчиков, «внидох (сел) в таву» и в начале 1472 года покинул Индию, где провел почти три года, от весны 1469 до января — февраля 1472 года.
За провоз до Ормуза Никитин заплатил два золотых. Это морское путешествие не обошлось без неприятных приключений.
Плыли по открытому морю целый месяц «не видах ничево», затем «на другой же месяць увидех горы Ефиопьскыя». Капитан ли оказался неискусным, или ветры помешали, но только судно вместо Ормуза прибыло к берегам Эфиопии. Арабы («ефиопы» — так называет их Никитин) пользовались плохой репутацией, как морские разбойники.
Но все обошлось благополучно: путники откупились от арабов, раздав им много рису, перцу и хлеба.
Через пять дней снова пустились они в путь и через двенадцать пришли в Маскат. Здесь пришлось Никитину праздновать шестую пасху со времени отъезда из Твери.