Луна цвета стали - Глебов Макс Алексеевич. Страница 5

– Надолго?

– На десять-пятнадцать лет, а дальше идут почти равновероятные развилки, и первая же из них содержит вариант с ядерной войной, но шанс выбрать правильный путь у местной цивилизации все равно был достаточно высоким, по крайней мере, в этой ключевой точке.

– То есть я своим появлением сделал только хуже?

– Хуже для кого? Для СССР – несомненно. Если ты прямо сейчас выйдешь из игры, Советский Союз ждет поражение в войне с объединившимся против него Западным миром, но при этом для земной цивилизации в целом существенно снизится шанс начала Третьей мировой войны в течение ближайших тридцати-сорока лет. В мире просто не останется силы, способной противостоять США.

– Но я ведь не собираюсь выходить из игры, Летра.

– Я знаю. Ты же сам озвучил такое условие для построения прогноза, вот я его и отрабатываю.

– Как избежать войны СССР против всего мира?

– У меня нет алгоритма разработки стратегии воздействия на изучаемые цивилизации. Тебе ведь не хуже меня известно о запрете на вмешательство. Такие программы никогда не создавались, так что здесь я тебе не советчик.

– Но хотя бы возможные последствия планируемых мной действий ты оценить сможешь?

– Только очень приблизительно. Ту Летру, чье имя я сейчас ношу, такая точность прогноза никогда бы не устроила.

– Хорошо. Тогда давай играть по твоим правилам. Прими следующую установку: все покушения на Рузвельта предотвращены. Какова вероятность вступления США в войну против СССР?

– Шестьдесят процентов. Президент в этой стране не всесилен, а антикоммунистические силы там имеют весьма значительный вес. Средства массовой информации вполне способны настроить общественное мнение нужным образом, и у Рузвельта может просто не остаться выбора.

– Значит, нужно что-то, что сделает невозможным начало войны Соединенных Штатов против Советского Союза. Что это может быть?

– Не забывай, я не человек. Принимать креативные решения я могу только тогда, когда у меня есть для этого четкий алгоритм. В данном случае такого алгоритма нет. Могу только перечислить прецеденты из известной мне истории. Вступлению в войну может помешать имеющийся договор о ненападении, хотя такие пакты часто нарушаются. Препятствием может стать военная или экономическая неготовность США к войне, но, по моим расчетам, ни с тем, ни с другим у них через год-полтора проблем не будет. Есть еще такой вариант, как устоявшееся мнение населения страны о другом государстве, как о надежном союзнике, благодаря помощи которого недавно одержана победа в тяжелой войне. США – демократическая страна, и совсем не учитывать мнение граждан власть не может. Манипулировать – да, но просто наплевать – нет. А гражданам нападение на верного союзника, скорее всего, не понравится. Однако в нашем случае это неприменимо – США не воюют с Германией и союзником СССР не являются. Еще остановить нападение может очевидное военно-техническое превосходство Советского союза, но уровень его промышленного развития не позволит…

– Стоп. Дай мне подумать.

Искусственный интеллект послушно умолк, а я погрузился в размышления, пытаясь поймать ускользающую мысль. Что-то в словах Летры промелькнуло такое, за что мой мозг попробовал зацепиться, но идея сорвалась с крючка, не успев сформироваться.

– Еще раз медленно повтори ответ на мой последний вопрос.

– Не… забывай… я… не… человек. Принимать… креативные…

Я молча слушал всю эту муть про пакты о ненападении и силился вспомнить, что же заставило меня остановить Летру, и в какой-то момент недостающий элемент с почти ощутимым щелчком занял свое место в зыбкой конструкции формирующейся идеи.

– Достаточно. А теперь мне нужен от тебя подробный и убедительный доклад, который позволит убедить руководителей СССР в том, что война с Западом неизбежна. Аргументы используй только те, которые опираются на официально доступные мне данные. Я пойду с этим к Сталину и не хочу, чтобы мне задавали вопросы, откуда я с точностью до нескольких штук знаю, сколько танков М3 способен в следующем месяце выпустить завод фирмы «Крайслер» в городке Уоррен под Детройтом.

Маршал Шапошников редко бывал на Лубянке, но в этот раз он никак не мог избежать визита к наркому внутренних дел. Полученный поздно вечером документ буквально жег ему руки. Борис Михайлович заслуженно считался квалифицированным военным аналитиком и опытным офицером генштаба, но зажатая в его руке папка содержала материалы, далеко выходившие за рамки чисто военной области, и решения, которые следовало принять на их основе, были способны изменить судьбу Советского Союза самым непредсказуемым образом.

Сразу передать эти документы Сталину Шапошников не решился – слишком многое в них требовало проверки, провести которую силами одного лишь генштаба маршал не мог. Ночь, проведенная над чтением содержавшихся в папке аналитических материалов, лишила маршала покоя. Ход войны, представлявшийся начальнику генштаба, да и не только ему одному, весьма успешным неожиданно предстал в совершенно ином свете, рисующем тяжелые и мрачные перспективы. Много часов Шапошников пытался найти ошибку в нечеловечески безупречных логических построениях, приведенных в докладе, и не находил.

– Здравствуйте, Борис Михайлович, – Берия поднялся навстречу вошедшему в его кабинет маршалу с легкой улыбкой, – Давненько вы ко мне не заглядывали. Все больше на заседаниях Ставки видимся или в Кремле у товарища Сталина. Что столь необычное и срочное заставило вас приехать на Лубянку?

– День добрый, Лаврентий Павлович, – в отличие от наркома внутренних дел Шапошников сохранил на лице серьезное выражение. – Вы правы, случилось. И срочное, и необычное, и, я думаю, совершенно секретное.

– Дайте-ка я угадаю, – Берия тоже перестал улыбаться, – Ваш беспокойный подчиненный преподнес нам всем новый сюрприз? Что на этот раз? Хельсинки? Севастополь? Плоешти? Берлин?

– Вам лучше ознакомиться с этим самому, – Шапошников аккуратно положил папку на стол наркома. – Вряд ли я смогу рассказать лучше и убедительнее, чем здесь написано.

Берия молча кивнул, поправил пенсне и неторопливо открыл папку. Маршал терпеливо ждал, еще раз прокручивая в голове все то, что уже многократно обдумывал в течение ночи. Может быть, его собственных знаний оказалось недостаточно, ведь он лишь военный, и просто не смог найти логические нестыковки в вопросах экономики, политики и международных отношений? Сейчас Берия саркастически усмехнется, покачает головой и с легкостью разобьет все эти аргументы, казавшиеся ему столь безупречными.

Не усмехнулся.

Дочитав доклад, нарком внутренних дел поднял взгляд и с минуту пристально смотрел на начальника генштаба, а потом вновь взял первый лист и начал читать документ с самого начала, делая на полях какие-то пометки.

Заглянувший в кабинет секретарь неслышно приблизился к столу и поставил перед хозяином кабинета и его гостем стаканы с чаем и вазочку с печеньем. Берия, казалось даже не заметил его появления, а Шапошников кивнул и пододвинул к себе стакан.

– Здесь все слишком серьезно, чтобы давать ход этому документу без всесторонней проверки, – наконец произнес Берия, откидываясь на спинку кресла. – Я знаю, что товарищ Нагулин крайне редко ошибается в своих выводах, но это ведь не анализ обстановки на фронтах и не прогноз действий противника. Здесь затронут более широкий круг вопросов. В логике генерал-майору, безусловно, не откажешь, но, боюсь, даже нашего с вами опыта не хватит для того, чтобы судить о конструктивности высказанных им предложений.

– Соединенные штаты, президент Рузвельт… – это, наверное, последнее из того, что я посчитал бы важным для нас в текущей ситуации, – с сомнением покачал головой Шапошников.

– Речь здесь не о настоящем моменте, – Берия постучал указательным пальцем по стопке листов на своем столе, – У нас есть почти год на принятие решения и подготовку, а вот потом действительно может стать поздно.

– Но как же пакт о нейтралитете? Мы ведь не хотим, чтобы весь мир считал Советский Союз столь же вероломной державой, как гитлеровскую Германию, без объявления войны напавшую на СССР, несмотря на действующий между нашими странами пакт о ненападении.