История очевидца иных миров (СИ) - "Bunny Munro". Страница 58

Мамашку в балетном училище завернули сразу — что-то там не срослось с суставами. Хронический вывих или другая какая беда. Хотя, надо признать, фактура у Катрин была что надо: невысокая, тоненькая, бледная вся и лицо такое надменное… Люк-Франц часто в детстве пересматривал семейные фотки, и мамашкины ему особенно нравились. Фигура, конечно, плосконькая и не в его вкусе, но для балета, наверное, самое то. В общем, нежную детскую мечту Катрин грубо накрыли медным тазом. И куда, вы думаете, направила мамашка свои стопы, так и не познавшие невесомость пуантов? На какую-нибудь родственную, искусствоведческую ниву? Ага, конечно. Она получила педагогическое образование и устроилась работать в школу. Вот так-то. От детской мечты осталась разве что страсть к классической музыке. А попробуйте-ка угадать, кто был любимым композитором мамашки Люка-Франца? Ну да, Шуберт, всё правильно. И теперь вот представьте, каково было позднему, не особо желанному ребёнку, дав имя которому, родители хоть чуточку отыгрались за свои нереализованные амбиции. Двойное имя было постоянным поводом для насмешек, прямых и грубых в школе и утончённо-завуалированных на кафедре классической германской литературы, куда предки запихнули Люка-Франца, стремясь ещё больше поиздеваться над отпрыском. Но, как уже говорилось выше, у Люка-Франца были собственные виды на свою жизнь, и места родительским амбициям в них не находилось. Ещё в школе, он подумывал было попытаться надрать зад папашке, став футболистом и заиграв в Бундеслиге. Увы, спортивного таланта в нём было ещё меньше, чем в Тернавски-старшем. То же можно было сказать и про теннис, которым Люк-Франц увлёкся на волне успеха Беккера и Штиха. Тогда, уже совершенствуя литературные познания, он обратил свой взгляд на музыку. Быстренько сколотив банду из приятелей, которые хотя бы знали, что использует перкуссионист, и чем гриф отличается от деки, Люк-Франц на правах автора проекта задал направление и назначил себя солистом. Написание текстов он тоже не мог никому доверить, а музыку довольно беззастенчиво таскал у других, более успешных коллективов, а потом перерабатывал её под стилистику группы. Ребята играли гаражный сайкобилли, бодрый, но весьма поверхностный. Очевидно, что музыкальная карьера Тернавски имела все основания повторить судьбу спортивной, если бы не одно "но". Люк-Франц, хотя и вёл себя зачастую, как осёл, был весьма неглуп. Довольно скоро он понял, что даже на пределе их команда так и будет играть "для друзей", пока им всем не надоест. Поэтому, наплевав на товарищеские отношения, Люк-Франц умудрился за полгода сменить весь состав, за исключением себя любимого. В группу пришли ребята, которые действительно кое-что умели. И практически в тот же момент Тернавски провернул ещё одну штуку. Стало очевидно, что на фоне выросшего уровня исполнения, он, со своим довольно средним вокалом, начинает провисать. Если не сможешь изменить себя — меняй окружающую среду. Этим принципом Люк-Франц воспользовался сполна. Группа полностью изменила стиль, начала играть краст-панк, в котором невнятный вокал Тернавски, срывающийся время от времени в скриминг, звучал уже вполне пристойно. Тексты, по-прежнему, он писал сам. Иногда получалось очень даже ярко и злободневно:

— Система не адский пёс, но тяжёлая чёрная сука:

— Скребёт по земле когтями, зубами сдавив твою руку.

— Ты хочешь взлететь, но рычащая старая мразь

— Рвёт кожу и мышцы, мечтая свалить тебя в грязь!

Дела пошли в гору. Ребят заметили, они начали выступать сначала на разогреве у более-менее известных коллективов, а с ростом популярности и сами стали хэдлайнерами. Через несколько месяцев на Люка-Франца вышел некий продюсер и предложил записать наработанный материал. И вот она — сказка, о которой мечтал маленький Тернавски. Увы, она оказалась очень короткой. Банальная история: деньги, пусть даже и не такие большие, притягивают к себе большие пороки. После выхода второго студийного альбома, и попадания пары композиций в чарт местной радиостанции, группа отправилась в первый и последний гастрольный тур по Германии. В одном из небольших городков (поразительно, но Люк-Франц сейчас не помнил, где именно — не то в Зальцгиттере, не то в Люнебурге) после пьяной и шумной оргии в гостиничном номере, команду в полном составе доставили в отделение полиции. Тур завершился досрочно, организаторам пришлось выплачивать неустойку, дела покатились под гору. Они ещё пытались выступать, как в родном Любеке, так и за его пределами и даже записали ещё один альбом, который почти что никто не заметил. Люк-Франц много пил, а чуть погодя перешёл на вещи посерьезнее. В команде наступил разлад. Во время одной из репетиций басист при всех разругался с Тернавски, заявил об уходе и на прощание отправил Люка-Франца в больницу со сломанной челюстью (что примечательно — последний почти ничего не помнил из того вечера и даже не чувствовал боли ещё несколько часов). Группа приказала долго жить.

Надо отдать ему должное, Люк-Франц попытался выкарабкаться, и на какое-то время у него это получилось. Он накрепко завязал с наркотиками и бросил пить. Попытался сколотить новую банду. Потерпел фиаско и снова сел на стакан. К тому времени, он уже долгое время жил отдельно от предков, снимая комнату в дешёвом районе. После кратковременного пребывания на пике славы у Тернавски остались кое-какие сбережения. Чем пропивать их, скатываясь в безнадегу и оказаться в итоге на улице, не лучше ли отвлечься и съездить развеяться? В душе Люк-Франц надеялся, что перемена мест поможет ему одолеть зелёного змия. С покупки билета на баварско-богемский экспресс для Люка-Франца Тернавски началось Большое Путешествие всей его оставшейся жизни.

И вот сейчас, по прошествии десяти лет Люк-Франц тащился по берегу моря, где-то в Ирландии — по крайней мере, ему так казалось. В последний год у него то и дело случались провалы в памяти. Он с трудом вспоминал, не только как звали его папашку и мамашку (интересно, живы ли они?), совершенно не помнил названия своей группы и не всегда узнавал место, где ложился спать накануне. Вот и сегодня, он проснулся среди каких-то камней, прямо перед носом набегала и убегала прочь волна. Каждый раз новая, но похожая на предыдущую как родная сестра. Люк-Франц вылез из обтрёпанного, местами залатанного спального мешка (он ещё не знал, что судьба сегодня будет милосердна: примерно в миле к югу он найдёт новый спальник, куда лучше прежнего), похрустывая суставами уложил небольшой рюкзачок, отпихнул ногой пустую бутылку темного стекла без этикетки и, чуть загребая разбитыми ботинками, покинул место ночлега. Погода сегодня благоволила опустившимся рок-звёздам, денёк обещал быть не по сезону тёплым. Тернавски подставлял лицо солнечным лучам и улыбался от удовольствия. Насущные мысли о поиске денег на еду и бухло отошли куда-то вглубь: ему было хорошо, как не бывало уже давно, может даже с детства. Минут через десять беззаботно гуляющий взгляд упёрся в какое-то препятствие, до которого было ещё с полмили. В голове что-то щёлкнуло, он вспомнил, где находится. Точно — это северное побережье Ирландии, неподалеку от местечка Бушмилс, родины благословенного напитка, на который у него всё одно никогда не хватит денег. А вот эта груда камней впереди и есть та самая "Дорога Гигантов", о которой было написано в проспекте со стенда в книжной лавке, который он успел пролистать, прежде чем продавец спохватился и вытурил его взашей. На лицо Тернавски набежала лёгкая тень. Дорога гигантов, наверное, охраняется как памятник природы. А коли уж кто-то что-то охраняет, то за доступ к этому чему-то этот кто-то захочет денег. Но Люк-Франц ведь выходит, а не хочет зайти. Ну, прицепится к нему охранник, потребует входной билет, а дальше что? Может у него есть входной билет? Тернавски машинально похлопал по карманам и громко рассмеялся. Ну да, конечно, у старины Люка-Франца завелись несколько свободных фунтов, чтобы переночевать на свежем воздухе. Экскурсия по живописным местам прилагается. Он махнул рукой — сначала нужно дойти, а там видно будет. А сейчас…