Как приручить Обскура (СИ) - Фальк Макс. Страница 23

— А истории про приключения ты любишь? — снова спросил Реми.

Персиваль задумался над ответом. Он не знал ни одной истории про приключения, но, возможно, он уже был достаточно взрослым, чтобы начать их любить.

— Если там есть драконы, — уклончиво сказал он. По его мнению, интерес к драконам не был предосудительным — ведь это огромные и опасные твари, а не какие-нибудь зайчики на полянке. Персивалю иногда самому хотелось бы стать драконом — бронированным, чешуйчатым, с жёлтыми злыми глазами и пастью, полной клыков. Он бы поселился рядом с какой-нибудь деревушкой, и фермеры таскали бы ему овец и телят на прокорм.

— Я знаю одну отличную историю про драконов, — улыбнулся Реми, глядя ему в глаза.

Он слукавил. Он знал сотни историй. Он мог рассказывать о драконах, о пещерах с аквамаринами, о громадных пауках, которые охраняли пещеры, об островах, затерянных в океане, о призрачных кораблях, о русалках, о джунглях Амазонки, о сотнях удивительных, захватывающих, невероятных вещей.

Реми было двадцать восемь. У него была шапка прямых, блестящих тёмных волос и смешливые, ласковые карие глаза. Он был стройным, подтянутым и подвижным. Его крупные губы всегда улыбались — мягко, хитро или радостно. Он учил Персиваля чтению, письму и французскому языку, следил за расписанием занятий с учителями арифметики, этики, логики, географии и истории, гулял с ним, шутил с ним, играл с ним, и всегда готов был ответить на любой вопрос. Он вытирал Персиваля огромным пушистым полотенцем после вечерней ванны и относил в постель, пока Персиваль не стал слишком тяжёлым, чтобы таскать его на руках. Помогал одеваться утром и раздеваться вечером, причёсывал перед зваными ужинами, на которых Персиваль был обязан присутствовать, целовал в висок или в нос, желая спокойной ночи, читал вслух и обнимал, держа на коленях, если Персивалю становилось грустно.

Он был его единственным другом — умный, весёлый, внимательный.

— У меня дома, во Франции, есть маленький брат, — говорил он, и Персиваль ревниво вздыхал, прислоняясь головой к его груди.

— Сколько ему лет?

— Как и тебе, Перси. Шесть.

— А как его зовут?

— Ноэль.

— Ты по нему скучаешь?..

— Конечно. Вы бы подружились, если бы познакомились.

Персиваль снова вздыхал и прижимался теснее. У него не было ни братьев, ни сестёр. Времени на дружбу у него тоже не было. Был только Реми.

Когда Персивалю исполнилось одиннадцать, ему пришло письмо с приглашением в Ильверморни. Реми так красочно рассказывал о том, как сам обожал учиться в Шармбатоне, так увлекательно фантазировал, как Персивалю понравится в Ильверморни, рядом со своими ровесниками, что лишь благодаря этим радужным перспективам Персиваль не рыдал, расставаясь с ним.

Персиваль Грейвз был тихим мальчиком, но никогда не был скромным. Его домашнее обучение, больше напоминавшее дрессировку щенка и выездку молодой лошади, слишком выделяло его среди первогодок, и он очень быстро (и закономерно) начал считать всех своих сверстников тупыми невежами. Его гордость была тонкой и самодостаточной. Неудивительно, что с таким складом характера завистников и недоброжелателей он заводил куда легче, чем друзей.

Дружить, как оказалось, он совершенно не умел — особенно с мальчиками. Потому что все мальчики делились для Персиваля на две категории: «этого хочу» и «этого не хочу». Дружить с первыми он вообще не собирался, общаться со вторыми ему было просто неинтересно.

А потом появился мальчик, который не вписался ни в одну из категорий. Индеец-полукровка, Сойка Летящая Через Дождь.

Они делили одну спальню на двоих с четвёртого курса. Они были настолько разными, настолько неинтересными и непонятными друг другу, что позволяли себе быть друг с другом по-настоящему откровенными.

— Меня хотели оставить в лесу, когда я родился, — говорил Сойка. Он сидел на своей кровати, смуглый, голый, и расчёсывал деревянным гребнем смоляные текучие волосы.

— Я бы хотел, чтобы меня оставили в лесу, когда я родился, — угрюмо отвечал Персиваль — и они смотрели друг на друга с одинаковым удивлением.

Они были из параллельных миров. Белый американец, наследник старинной семьи — и восьмой сын охотника из крошечного племени, живущего у Великих Озёр. Сойка в свои пятнадцать читал по слогам вслух, Персиваль бегло говорил по-французски и по-гречески. Сойка — прирождённый лекарь, Персиваль бесподобен в дуэлях. У Персиваля было десять пижам из тонкой шерсти и хлопка, Сойка всегда спал голым. Когда вечером он раздевался, настоящий дикарь, не стесняющийся наготы, Персиваль рассеянно провожал его задницу взглядом.

Только взглядом. Он хорошо помнил, что было, когда однажды то ли в шутку, то ли всерьёз, он шлёпнул по ней — через секунду он сдавленно сопел от боли в свою подушку, потому что Сойка заломил ему руку за спину, вывернув за один только мизинец, и спокойно сказал, наклонившись к лицу:

— Это — не для тебя. Сделаешь так ещё раз — сломаю руку.

И молча стоял, ожидая ответа, пока Персиваль не выдавил наконец, красный от боли и напряжения:

— Понял… Отпусти…

После седьмого курса они назвали друг друга братьями и разошлись, каждый своей дорогой. Сойка стал учеником шамана. Персиваль стал аврором. Он верил в общее благо и в правильность мнения большинства. Он строил свою жизнь, как по нотам, и каждая была — восходящей.

Его карьере можно было лишь позавидовать, его приятели были сплошь из высшего общества, отборные, как жемчуг, продистые, холёные. Его портреты печатали на обложках журналов и в светской хронике. Его жизнь была образцом для подражания. Пра-пра-прадед Гондульфус Грейвз с благосклонной печалью смотрел из своей картинной рамы на пра-пра-правнука.

Но с каждой ступенькой, приближавшей Персиваля к сияющей вершине идеальной правильности, его деятельная жажда жизни угасала, становилась всё слабее, всё реже толкала его на спонтанные поступки и искренние слова.

Никаких безумств в его жизни не было, но он позволял себе вольности. Мелкие, тщательно охраняемые от чужих глаз вольности. Наизусть зная систему, он находил в ней лазейки, даже не нарушая закон.

Закон Раппапорт, например.

Отношения с не-магами, включающие в себя брачные союзы и дружбу, были под запретом. Мерлин благослови стыдливость, которая не позволила включить в текст закона слово «секс».

В целом магическое сообщество снисходительно смотрело на отклонения от нормы. Гомосексуальность считалась всего лишь нескромной шалостью, учитывая существование полу-великанов и полу-гоблинов. Но там, куда Персиваль стремился, личная жизнь была причиной громких скандалов и рассадником возможностей для шантажа. Он не хотел никому давать повод. Он был слишком заметной фигурой, чтобы искать случайные связи среди магов.

А отношений после гибели Лоренса он не искал ни с кем.

О том, что он предпочитает молодых мужчин, знали немногие. Он успешно поддерживал иллюзию человека, женатого на карьере, время от времени появлялся в обществе под руку с какой-нибудь заезжей красоткой, и никогда никого не трахал в Нью-Йорке. Америка была большой страной, и найти себе компанию он мог в любом городе.

В работе он был деятелен и принципиален. Был великолепным аврором — стал превосходным начальником. Кабинетная работа тоже требовала беготни и не позволяла просиживать баснословно дорогие штаны на стуле. Однако опасности, подстерегающие его на вершине карьеры, не шли ни в какое сравнение с удовольствием от опасности полевой работы.

Он, конечно, не совался вперёд, размахивая палочкой, как это представила Конгрессу Серафина. Но иногда он и впрямь руководил операциями на месте, когда считал, что без его мастерства не обойтись. В его должностных обязанностях не было запрета на непосредственное участие в оперативной работе. Более того, иногда это участие спасало его подчинённым жизнь.

Но это была слабость, а они всегда обращаются против тебя.

Утро сочельника Персиваль встретил в полном одиночестве. Медон накрыл завтрак в малой столовой, положил ему на тарелку еловую веточку, перевязанную золотой лентой. Персиваль несколько секунд непонимающе глядел на неё, пока не догадался, что это просто украшение.