Возвращение Айши - Хаггард Генри Райдер. Страница 17

Она возвратилась к Лео, стала на колени, и в глубоком безмолвии – ибо Лео прекратил бормотать – мне казалось, что я слышу, как бьется ее сердце. Затем она тихо заговорила – все на том же варварском греческом языке с примесью монгольских слов, изобилующих во многих наречиях Центральной Азии. Я плохо ее слышал и не понимал всего, но несколько фраз я все же понял, и они не на шутку меня испугали.

– Человек моих снов, – прошептала она. – Откуда ты? Кто ты? Почему Хесеа велела тебя встретить? – последовало несколько непонятных фраз. И потом: – Ты спишь, а глаза сна открыты. Отвечай же, велю я тебе, отвечай, что связывает меня с тобой. Почему ты всегда снишься мне? Откуда я тебя знаю? Откуда? – ее мелодичный, с богатыми модуляциями голос постепенно стихал и наконец замолк совсем; она как будто не решалась произнести вслух то, что вертелось у нее на языке.

Когда она нагнулась над Лео, длинная прядь волос, выбившихся из-под диадемы, упала на его лицо. Легкое прикосновение этой пряди пробудило Лео, он поднял худую, белую руку, коснулся своих волос и сказал по-английски:

– Где я? А вспоминаю… – Он попробовал подняться, но не смог; их глаза встретились. – Ты та самая госпожа, что вытащила меня из воды, – произнес он на ломаном греческом языке. – Скажи, не та ли ты самая царица, которую я так долго ищу? Ради которой я перенес столько мук?

– Не знаю, – ответила она тихим, дрожащим, медово-сладким голосом. – Но я действительно царица, и зовут меня Хания.

– Скажи, царица, помнишь ли ты меня?

– Я часто встречалась с тобой во сне, – ответила она. – Мы, вероятно, виделись в далеком прошлом. Да, я поняла это, как только увидела тебя в реке. Незнакомец со знакомым лицом, умоляю тебя, назови свое имя.

– Лео Винси.

Покачав головой, она шепнула:

– Имени твоего я не слышала, но самого тебя знаю.

– Ты знаешь меня? Откуда? – с трудом выговорил он и тут же погрузился в сон или забытье.

Несколько минут она не сводила с него глаз. Затем, не в силах, видимо, совладать с собой, наклонилась над его лицом. Наклонилась, быстро поцеловала его в губы и, покраснев до корней волос, выпрямилась, стыдясь непреодолимого порыва своей безумной страсти.

Тогда-то она и заметила меня.

Я был так изумлен, озадачен и зачарован, что невольно приподнялся на кровати, чтобы лучше видеть и слышать все происходящее. Это было, конечно, неделикатно, но ведь мной владело отнюдь не заурядное любопытство, в этой драме у меня, как известно, своя роль. И не только неделикатно, но и неразумно, однако сильное изумление и болезнь помрачили мой рассудок.

Да, она заметила, что я за ней наблюдаю, и ее охватила такая ярость, что я испугался за свою жизнь.

– Как ты смел, несчастный! – воскликнула она громовым шепотом и протянула руку к поясу. В ее руке сверкнул кинжал, и я не сомневался, что он нацелен на мое сердце. В эту минуту смертельной опасности ко мне вдруг вернулась всегдашняя находчивость, я протянул к женщине дрожащую руку и сказал:

– Умоляю тебя, дай попить, у меня все горит внутри. – Я повел головой, точно слепец, и повторил: – Дай мне попить, Хранитель. – И обессиленно упал на кровать…

Она остановилась, точно ястреб, внезапно прерывающий свой полет, и быстро убрала кинжал в ножны. Взяла со столика рядом чашу с молоком, поднесла ее к моим губам, вглядываясь в мое лицо глазами, полными такой ярости и страха, что, казалось, они пылали ярким пламенем. Я выпил молоко затяжными глотками, хотя мне и стоило величайшего труда проглотить его.

– Ты дрожишь, – сказала она, – тебе снились кошмары?

– Да, друг, – ответил я. – Мне снилась эта ужасная пропасть и наш последний прыжок.

– И ничего больше? – спросила она.

– Разве этого мало? Какое путешествие – ради того, чтобы поклониться царице!

– Поклониться царице? – озадаченно повторила она. – Что ты хочешь сказать? Ты же клялся, что тебе не снилось ничего другого.

– Да, я клянусь Знаком Жизни, Горой Колышущегося Пламени и тобой, о древняя Царица!

Я вздохнул и прикинулся, будто лишился сознания, ибо не мог придумать ничего лучшего. Перед тем как закрыть глаза, я увидел, что ее лицо – только что розовое, словно заря, – стало бледным и сумрачным, как вечер; мои слова заставили ее задуматься: что кроется за ними? Она все еще сомневалась, потому что ее пальцы то и дело стискивали рукоять кинжала. Она заговорила вслух, обращаясь ко мне, хотя и не знала, слышу ли я ее.

– Я рада, – сказала она, – что он не видел никаких других снов; если бы ему привиделись другие сны да еще он стал бы о них болтать, это было бы дурным предзнаменованием, а мне очень не хотелось бы отдавать человека, который прибыл к нам так издалека, на растерзание псам-палачам; к тому же, хотя он стар и безобразен, у него вид человека мудрого и неболтливого.

Я плохо представлял себе, что такое «псы-палачи», но мысленно вздрогнул; в этот момент, к большой своей радости, я услышал с лестницы шаги Хранителя, услышал, как он вошел в комнату, и, чуть приоткрыв глаза, увидел, как он поклонился.

– Как чувствуют себя больные, племянница? 10 – безучастно поинтересовался он.

– Оба без сознания.

– В самом деле? А я думал – они уже пришли в себя.

– Что же ты слышал, Шаман? – гневно спросила она.

– Я? Я слышал звон кинжала в ножнах и отдаленный лай псов-палачей.

– И что ты видел, Шаман, – вновь спросила она, – глядя через ворота, которые ты охраняешь?

– Странное зрелище, племянница Хания. Но я думал – они оба очнулись.

– Может быть, – ответила она. – Вели перенести этого, спящего, в другую комнату, ибо он нуждается в перемене места, тогда как его благородный друг нуждается в просторе и чистом воздухе.

Хранитель, которого она звала Шаманом, держал в руке лампаду, и при ее свете я краешком глаза видел его лицо. Странное – странное и зловещее – было на нем выражение. Если до сих пор я с подозрением относился к старику, чей вид не оставлял сомнений в его мстительности, то теперь он вызывал у меня страх.

– В какую комнату? – спросил он со значением.

– Я думаю, – не спеша ответила она, – в достаточно хорошую, где он сможет поправиться. Человек он мудрый, – добавила она, как бы объясняя, – к тому же мы получили послание с Горы, причинить ему вред было бы опасно. Но почему ты спрашиваешь?

Он пожал плечами.

– Я же тебе говорил, что слышал, как пролаяли псы-палачи, вот и все. Я также, как и ты, думаю, что он мудр; пчела должна собрать мед с цветка, прежде чем он увянет. И бывают повеления, которым опасно не подчиняться, поскольку мы не знаем их тайного значения.

Он подошел к двери и засвистел, в тот же миг я услышал шаги слуг на лестнице. По его приказу они с достаточной осторожностью подняли матрас вместе со мной и, пройдя через несколько коридоров и лестниц, внесли меня в другую комнату, похожую на прежнюю спальню, но поменьше и с одной кроватью.

Некоторое время Хранитель наблюдал, не проснусь ли я. Положил руку мне на сердце, прощупал пульс; результат этого обследования оказался для него неожиданным: он издал нечленораздельное восклицание и покачал головой. Оставив комнату, он запер ее снаружи на засов. И тут я уснул, ибо и в самом деле был очень слаб.

Проснулся я уже в самый разгар дня. Голова у меня была ясная, и чувствовал я себя куда лучше, чем все эти дни: верный признак того, что жар спал и я уже на пути к выздоровлению. Я вспомнил – и тщательно обдумал – все, что случилось накануне. Для этого было много причин и среди них – сознание угрожавшей и все еще угрожающей мне опасности.

Я слишком много видел и слышал, а эта женщина – Хания – догадалась, что я видел и слышал. Хотя моя находчивость и утихомирила ее ярость, я был уверен, что лишь мое упоминание о Знаке Жизни и Пылающей Горе помешало ей отдать повеление старому Хранителю, или Шаману, чтобы он тем или иным способом отправил меня на тот свет; можно не сомневаться, что он не колеблясь выполнил бы это повеление.

вернуться

10

Позднее я узнал, что Хания Атене приходилась Симбри не племянницей, а внучатой племянницей по материнской линии. – Л. X. X.