Колечко(Забытая фантастическая проза XIX века. Том I) - Ф-ъ Петр. Страница 17

Князь Лиодоров пригласил старинного товарища Гацфельда приехать рано поутру для того, чтобы иметь время погулять и осмотреть все достопримечательное.

— И стоит того! — сказал он. — То, что мы видели в этом роде в Германии и во Франции — едва ли может сравниться с потешным дворцом русского барина, как называет это поместье батюшка.

В шесть часов выехал Густав из города. Около Москвы чистое поле, деревня, сельское местоположение начинается сейчас за заставою. Как приятно в летнюю пору начать день на свежем воздухе! Как весело быть за городом, даже за Москвою, которая совсем не душна, а в некоторых кварталах совершенно похожа на деревню!.. Гацфельд покуривает трубку, дрожки мчатся по извилистой дороге между нивами.

— Куда это идет так много простого народа в праздничных платьях?

— В село Рамирское к обедне. А! вот и село Рамирское.

Старинная пятиглавая церковь; огромный дом деревянный, настоящий подмосковный; сад — в несколько десятин; кругом рощи, луга, поля — вид прелестный!

Дрожки подъехали к дому.

— Встал ли князь? — спросил Гацфельд у служителя в богатой ливрее.

— Вам к князю? пожалуйте сюда, направо. Вон, видна крыша, там, у оранжереи, во флигеле…

— Как во флигеле?

— Их сиятельство там изволят жить!

— Странно! Ступай к оранжереям!

Князь Лиодоров прохаживался по двору.

— Добро пожаловать! — сказал он приехавшему. — Пойдем к нам. У нас по-деревенски, все уже встали.

И он привел Гацфельда в довольно низкие комнаты, с небольшими окнами и очень просто меблированные.

— Вот наше жилище, — сказал он.

— А большой дом? Неужели стоит пустой?

— Куда пустой! Это не дом, а музеум. Там столько богатого убранства и разных редкостей, что ты удивишься. Одной мебели по меньшей мере на триста тысяч, кроме картин, обоев, стенной живописи и позолоты. Батюшка называет этот огромный дом блестящею игрушкою напоказ взрослым детям. Он говорит, что великолепие надоело ему в городе, потому и переселился сюда. Здесь воздух самый деревенский и прелестный вид.

— Вид на поле, а не в сад?

— Что сад! батюшка называет его великолепною тюрьмою.

— С позволения твоего… чудак же его сиятельство!

— То ли еще ты услышишь! Он сам будет тебе и показывать все редкости здешнего дома, и о каждом предмете у него свое суждение. Слушай терпеливо, в особенности поговорку «суета сует», которая употребится не один десяток раз.

— Да этак он тоску наведет!

— Нельзя его в том винить! В 1812 году, на крыльце этого богатого дома, его единственный сын, тяжело раненый в Бородинском сражении, окончил жизнь… Между тем, французы вступили в Москву. Такие воспоминания и на рай земной накинут черную тень!..

— Как же скончался на крыльце?

— Да! Его не успели внести в дом… Однако, благовестят к обедне; извини, брат. Я оденусь.

Через полчаса князь Лиодоров явился в шитом камергерском мундире.

— Это здесь форма! — сказал он. — Пойдем!

Старый князь был в мундире и в ленте; молодая княгиня имела на плече бриллиантовый вензель. Служители были в богатейших ливреях. Таким парадом все поехали в церковь. Народ кланялся со всех сторон, княжеская фамилия отвечала ласковыми поклонами. Сколько знатности, сколько богатства! Весело быть даже вместе с такими людьми; каково же было бы на их месте! Так размышлял Густав Гацфельд.

По возвращении от обедни, подали завтрак: масло, творог, сливки, отварные грибы…. Вот на! Гацфельд ожидал лимбуржского сыра, паштета, котлет с трюфлями…

— Это по-деревенски! — сказал князь Рамирский. — И сытно и здорово!

Гацфельду показалось, что он видит мальчика, который с товарищами играет в солдаты, и в роли полковника или капитана с пресерьезным видом отдает приказания. Деревенский завтрак князя в глазах его был не более, как игрушка или фарс.

Лиодоров вызвался показать своему приятелю сад.

— Ступайте! — сказал князь Рамирский. — А я пойду гулять в поле и в первом часу возвращусь. Тогда сам покажу вам дом со всеми редкостями. Полюбуетесь на эту суету сует.

Что за сад! настоящий эдем! как прелестен этот огромный луг перед домом, как большой ковер из зеленого бархата! окружающая его извилистая дорожка вся обсажена цветами; какая прелестная пестрота! тут целое царство флоры. А эти разнообразные кусты и деревья — с каким искусством они подобраны! как мило расположены неправильные округлости их пушистых вершин!.. Но всего сада не исходишь и в сутки.

Погуляв около часа, Гацфельд, полный изумления после всего им виденного, возвратился вместе с Лиодоровым домой, где старый князь ожидал уж гостя, которому сам покажет дом. Между тем, приехал зять князя Рамирского, генерал-лейтенант граф Лейтмериц. Этот также будет осматривать редкости княжеского дома, которого роскошное убранство было видно сквозь зеркальные стекла бронзовых окончин. Сам князь отпер дом позолоченным ключом.

Вот великолепные палаты! Вот роскошь протекших веков, ныне замененная простотою, которая обходится вдвое дороже! Узорчатые паркеты уподобляются красивым партерам версальских садов. Что за фигуры! как будто хитросплетенные вензеля. Теперь таких и не придумают. На стенах штоф и позолота. Софы, кресла — на которые, может быть, никто не садился — также сделаны из золоченого дерева и обиты лионским штофом с букетами и гирляндами, так что на мебели видишь такой же богатый цветник, как и в саду. А старинные хрустальные люстры! Это не маше, скудное, непрочное и очень дорогое по фасону, а не по мастерству. В одной из гостиных каймы обоев, шириною в пол-аршина, вышиты яркими шелками. Каждый аршин этой каймы стоил свое время шестьсот ливров!.. И вот, на мраморном камине, часы старинной работы из вызолоченного серебра; на циферблате выставлено: «Leroy, 1757». Они были сделаны по приказанию графа Эгмонта и подарены им тестю его, герцогу Ришелье. Какая прекрасная работа, с алмазами, жемчугами, кораллами!

Вот китайская комната. В ней нет вещицы, которая не была бы привезена из небесной империи. Семь тысяч верст проехала каждая безделица! И что стоили эти огромные фарфоровые вазы, непригодные ни на какое употребление, эти искусно лакированные и уродливо разрисованные стены покоя, эта мебель, обитая шелковою тканью ярких цветов, красотою едва ли уступающих полюсам небесной радуги!..

В другой комнате также старинные часы с курантами. Под стеклом видны серебряные колокольчики и молоточки. Часы завели. Они заиграли прелестное произведение старинного Корелли, известное до сих пор под названием Испанских шалостей (Les folies spagnoles), прелестная мелодия, которая пережила своего композитора и переживет произведения многих новейших. Вот и вариации. Но этого не прослушаешь в полчаса. Пошли далее.

Здесь был парадный кабинет покойного князя, в котором кабинете едва ли написаны им десять строк. Длинная комната, разделенная на три части колоннами. Она идет во всю ширину здания, так что из сада можно видеть ее насквозь, от одного окна до противоположного. Что за роскошь в отделке этого кабинета! Вот небольшая библиотека, составленная из таких редких старинных книг, что никто не отважится их читать. Вот бюро из черного дерева с серебряными и золотыми насечками, перемешанными перламутровыми фигурами и камеями высокой цены. Жаль, что ключ потерян, а на сделание другого не вызывается ни один слесарь. Внутри все ящики отделаны так хитро, с таким множеством секретов, что рассмотрение бюро стоит разгадания двух дюжин настоящих сфинксовых загадок. Что же лежит в этом бюро? Ничего не лежит и никогда ничего не лежало! Оно стоит здесь для редкости, и было заплачено две тысячи червонцев.

Осмотрев несколько комнат, в которых князь Рамирский останавливался почти над каждою вещью, объясняя ее, приговаривая при каждом случае: «Суета сует!», прошли в верхний этаж, где, за исключением танцевального зала и внутренних покоев, все комнаты были завешаны картинами и заставлены вазами, статуями и бюстами. Все это произведения знаменитейших, известных и более искусных, неизвестных древних художников. Какое богатство и какая пестрота! Сколько времени нужно на то, чтобы все это осмотреть со вниманием, которого неоспоримо достойна каждая вещь! Поодиночке они доставили бы несколько часов самого приятного занятия, а тут… все так перемешано, и так некстати.