Пленница тирана (СИ) - Шарм Кира. Страница 2

Обратно к Манизу я хотела меньше всего.

Оттуда я точно живой не выйду, — ну, в лучшем случае останусь покалеченной.

Хотя…

Если он поступит так, как угрожал, то от меня точно ничего не останется, и это будет уж точно гораздо хуже и страшнее, чем этот Морок.

А Маниз — он никогда не угрожает. Он всегда поступает так, как сказал. Всегда.

Ничего не оставалось, как прикусить губу и замолчать.

И закрыть глаза.

То, что он в них видит, — свои чувства, — я контролировать не умею.

Но… Может быть, последняя попытка? Может, он все же сжалится?

— Я… Не шлюха… — выдыхаю на одном дыхании, глядя на него со всей мольбой, на которую способна.

Глава 3

— Я не шлюха — мне самой кажется, что я кричу так громко, что разрывает барабанные перепонки, потому что этот крик вылетает из самой глубины души

Но на деле мои слова оказываются совсем неслышны, и я просто беззвучно шевелю губами…

Надеясь, — на что? На то, что этот ужасный человек не так уж и ужасен? Что он поймет, почувствует, что я не такая и отпустит меня? Даааа…

Я ведь действительно — совсем не шлюха…

Моя жизнь была с самого рождения такой же, как и у миллионов самых обыкновенных детей.

Отца перевели сюда по работе, он преподавал в нашем университете, мама работала в детском саду воспитательницей.

Ничего особенного, жили мы не в роскоши, но и не бедствовали.

Да, в чем-то у нас было даже привилегированное положение, — к отцу приходили родители студентов, всегда чтобы о чем-то попросить за свое чадо.

Он был человеком принципиальным, взяток никогда не брал, за что его недолюбливали и на работе и многие родители, с которыми он отказывался решать вопросы экзаменов или поступления за деньги, — но, в сущности, те, кто были достаточно богаты для решения таких вопросов, находили способ и решали все в обход отца.

Так что особенных врагов у него все же не было.

Ну, а у нас всегда были бонусы в виде несколько более доброго отношения и разных вкусностей, которые почти мешками приносили и маме и папе на работе, в основном перед праздниками.

Мне даже завидовали, — подруги всегда говорили, что ко мне другое отношение, — и в детском саду, что, в общем-то, не так и верно, потому что мама, наоборот, просила, чтобы ко мне относились построже, не желая, чтобы я выросла слишком избалованной, и в школе, где многие преподаватели были выпускниками отца.

Что сказать — да, я была всю жизнь любимым и потому беззаботным ребенком.

У меня, как и у брата, всегда было все, что нужно.

И единственные беды, которые я знала, — это Кирилл, лучший друг моего старшего брата.

Ослепительный красавец, — такой высокий, что мне приходилось задирать голову вверх, чтобы посмотреть ему в глаза. А смотреть в них я могла бы бесконечно, — пронзительные, ярко-голубые, они казались мне чудеснее самого неба! И сердце каждый раз пропускало удар за ударом, когда он, чуть наклонившись и прищурившись, смотрел на меня в ответ…

Кирилл был воплощением всего самого мужественного, самого невозможного, о чем только может мечтать каждая девушка!

Красавец, спортсмен, неизменный победитель всех олимпиад в школе, он действительно был просто идеалом!

Но, увы, не для одной меня, — вокруг него всегда крутилась стайка девушек, так заглядывающих в его сумасшедшие глаза, что даже сомнений не оставалась, — любая из них сделает все, что он скажет, все, что захочет, любая готова отдаться только по одному его щелчку пальцами!

А я старалась ничем себя не выдать, — меня иначе воспитывали, меня учили по — другому.

Парень сам должен проявлять инициативу, должен ухаживать и добиваться своей любви. Ни в коем случае нельзя вешаться на шею, невозможно первой признаться в своих чувствах.

И я старалась прятать глаза, в которых он мог бы прочитать всю бурю моих чувств.

Краснела и бледнела рядом с ним, часто что-то говоря и отвечая невпопад.

И в то же время отчаянно надеясь на то, что он все-таки поймет, прочитает в моем взгляде все обо мне.

То, что он для меня — единственный. Что я готова отказаться от всего на свете ради одной его улыбки, единственного поцелуя, который помнила бы всю свою жизнь.

И даже пойти против родных родителей, запрещавших мне связываться с Кириллом.

Нет, они, естественно, ничего не знали о моих чувствах, но не одобряли даже дружбы с ним брата, а мне так и вовсе запрещали просто по дружески куда-то с ними ходить.

На танцы, в кафе, в кино, — да куда угодно, даже просто на прогулку или искупаться в океане!

Кирилл, по их мнению, был из плохой семьи, — его отец попался на каких-то там махинациях и, хоть его и не посадили, но клеймо осталось на всю жизнь. Поэтому Кирилл многого не мог себе позволить из того, что было у нас, — его отца отказывались брать на приличную работу, и сам вынужден был подрабатывать, чтобы себя обеспечить.

Но — разве они были в этом правы? Разве дети должны отвечать за поступки своих родителей? Разве и на них тоже должно перейти клеймо? И, в конце концов, разве обязательно, что Кирилл унаследовал характер отца и сам станет таким же? Да ведь он — просто идеальный!

Сильный, смелый, умный, никогда не унывающий и не жалущийся на жизнь, он даже сам меня утешал, когда я возмущалась запретом родителей и все-таки сбегала с ним и братом. Он все успевал, — и с работой, и с учебой, и с развлечениями, — и никогда не жаловался, что ему тяжело.

Конечно, мы почти никогда не были втроем, всегда отправлялись на наши вылазки в больших и шумных компаниях, — все с теми же неизменными девицами, которых мне так и хотелось за шкирку оттащить от Кира.

Он защищал меня, иногда даже дрался, а еще — несколько раз нес на руках до самого дома, — в тот раз, когда Игорь уехал на всю ночь с какой-то блондинкой, с которой, как ни странно, ни меня, ни родителей потом так и не познакомил, — а ведь, судя по тому, как они целовались весь вечер на пляже у костра, — а его руки явно находились совсем не там, где им было бы положено в соответствии с приличиями, я не сомневалась в том, чем они уехали заниматься и в том, что у них все серьезно. Может, поругались по дороге, — но почему тогда Игоря не было да самого утра?

Тогда я подвернула ногу, и Кирилл, смеясь, просто забросил меня на плечо, как пушинку и нес до самых дверей, — а это, на секундочку, больше чем полтора часа дороги! Которые пролетели для меня, как один миг, и за которые я тихо млела, очень стараясь, чтобы Кир не заметил как у меня кружится голова… И, главное, — от чего…

И еще был один раз, когда Игорь столкнул меня в воду.

Мы просто дурачились, но это оказалось для меня так неожиданно, что я не успела среагировать и, бултыхнувшись, пошла ко дну. Воды тогда наглоталась, а он меня вытащил и сделал искусственное дыхание и понес на руках домой, матеря Игоря так, что я то и дело краснела. Сказал тогда, что не отдаст меня такому придурку, сам отнесет домой.

А я…

Я готова была еще десять раз утонуть, лишь бы снова почувствовать прикосновение его губ к своим, лишь бы он снова меня нес на руках, так нежно, так бережно прижимая к своей огромной груди…

Он снился мне по ночам, — и эти сны были совсем не целомудренными…

В них друг брата прижимал меня к себе по-настоящему, проводил ладонью по щеке, перемещаясь пальцами на губы…. Долго, до дрожи во всем теле гладили их, заставляя меня тихонько стонать, а после прижимался горячими губами, сжимая грудь, скользя руками ниже…

Я просыпалась вся пунцовая от стыда и возбуждения, с дрожью во всем теле и такая влажная между ног…

И после этих снов краснела, встретившись с Киром глазами, — как будто он мог о них узнать, понять, о чем я мечтаю, пусть даже в своих снах…

Мне казалось, что я для него — распахнута настежь. Что он знает обо мне все, — стоит ему только посмотреть на меня.

Но, увы. Кир совсем не разделял моих чувств.

И, кроме редких случаев, держался на расстоянии, а то и вовсе избегал меня.