Жемчужина востока - Хаггард Генри Райдер. Страница 8

– Прощай! Прощай! – громко воскликнула Нехушта, посылая последний привет своей любимой госпоже, и затем быстро стала спускаться с холма, спеша дойти до ближайшего селения.

IV. ВОДВОРЕНИЕ МИРИАМ

Спустившись с холма, Нехушта очутилась среди возделанных полей ячменя и плодовых садов, огороженных низкими каменными стенами. Там и сям виднелись дома, но большинство было разрушено пожаром, а поля и сады смяты и стоптаны, точно здесь только что прошел неприятель.

Тем не менее, Нехушта смело пошла вперед по главной улице селения до тех пор, пока не увидела смотревшую на нее из-за стены одного из садов молодую женщину. На ее вопрос, что здесь случилось, женщина с воплем и плачем рассказала, что в их селение нагрянули римляне и все сожгли и разорили, а стариков и старух убили, здоровых же и молодых, кого только могли изловить, увели в рабство за то, что старшина их селения поспорил с римским сборщиком податей из-за вторичного неправильного сбора налогов, которые тот отказался уплатить слугам великого Цезаря…

– Неужели, – сказала Нехушта, – я не найду здесь ни одной женщины, которая могла бы выкормить мне этого ребенка? Я готова щедро заплатить за это!

– Но скажи мне, откуда ты? Откуда у тебя этот младенец? – осведомилась женщина.

Нехушта рассказала женщине, что той надо было знать, и та предложила ей себя в кормилицы ребенка, так как римляне убили ее дитя, она же и муж ее успели скрыться в подвале, где их не нашли. Дом их тоже случайно уцелел, и муж теперь ушел на поле собрать что можно из посева. Нехушта возблагодарила Бога и согласилась остаться у этой женщины, поручив ей выкормить ребенка.

Муж новой кормилицы Мириам оказался славным трудолюбивым виноградарем, добрым хозяином и надежным заступником и защитником для Нехушты и маленькой питомицы его жены. В доме этих добрых людей, которым Нехушта каждый месяц давала по золотому, она и младенец пробыли целых шесть месяцев, ребенок окреп, поздоровел и мог без всякой опасности вынести самое дальнее путешествие. Поэтому, памятуя то, что ей завещала ее покойная госпожа, верная Нехушта обещала дать этим добрым людям денег на покупку двух волов и на наем работника и, кроме того, еще три золотых, если они согласятся проводить ее и ребенка в окрестности Иерихона, обещая, сверх того, оставить им в полную собственность, по миновании в них надобности, вьючного осла и мула, которых она поручила им приобрести для путешествия. Добрые люди не только согласились проводить их до окрестностей Иерихона, но даже обещали пробыть там около трех месяцев, до того времени, когда ребенка можно будет отнять от груди.

Тот берег, где галера, на которой Мириам увидела свет, потерпела крушение, отстоял всего в пяти лигах от Иоппы (нынешней Яффы) и в двух днях пути от Иерусалима, откуда в такой же срок можно было дойти до берегов Мертвого моря.

Путешествие свое Нехушта с маленькой Мириам и своими двумя спутниками совершила благополучно и беспрепятственно, быть может, потому что их скромный вид не привлекал внимания ни разбойников, которыми тогда кишели все большие дорогие, ни римских воинов, разосланных начальством для поимки этих разбойников и нередко бравшихся за их ремесло.

На шестой день пути наши путешественники спустились, наконец, в долину Иордана, а в два часа пополудни, на седьмые сутки, подошли к селению ессеев. Оставив своих вьючных животных и мужа кормилицы за околицей селения, Нехушта с младенцем, который теперь уже размахивал ручонками, смеялся и лепетал, в сопровождении самой кормилицы смело вошла в селение, в котором, по-видимому, жили только одни мужчины, так как нигде не было видно ни одной женщины.

Попавшегося ей навстречу престарелого мужчину, одетого в чистые белые одежды, Нехушта попросила указать, где она может найти брата Итиэля. на что почтенный старец, отворачивая от нее свое лицо, точно лик женщины казался ему опасным, весьма вежливо отвечал, что брат Итиэль работает в поле и не возвратится раньше, как только к ужину, но, что, если у нее спешное дело к нему, она может дойти до зеленых ив, растущих по берегу Иордана, и оттуда непременно увидит Итиэля, который пашет на соседнем поле на паре белых волов.

Выслушав эти указания, обе женщины направились к реке и, действительно, вскоре увидали вдали на пашне двух белых волов и шедшего за сохой немолодого пахаря. Приблизившись к нему, Нехушта приказала кормилице остаться в некотором отдалении, а сама с младенцем на руках подошла к Итиэлю.

– Скажи мне, прошу тебя, – обратилась к нему Нехушта, – вижу ли я перед собой Итиэля, священника высшего сана среди ессеев, брата покойной госпожи моей Мириам, жены еврея Бенони, богатейшего купца в городе Тире?

– Меня зовут Итиэль, и госпожа Мириам, жена Бенони, пребывающая ныне в стране вечного блаженства за гранью океана note 1, была моей сестрой!

– Хорошо, так ты, верно, знаешь, что у госпожи моей Мириам была дочь Рахиль, которой я служила до последней ее минуты. Она умерла в родах, и вот младенец, которому она умирая дала жизнь! – И Нехушта показала ему спящую малютку, над которой Итиэль склонился и долго вглядывался в маленькое личико, а затем, видимо, растроганный, с нежностью поцеловал ребенка, улыбнувшегося ему во сне. Ессеи, хотя и мало видят детей, тем не менее, питают к ним сильную любовь.

– Расскажи мне, добрая женщина, всю эту печальную повесть! – сказал Итиэль, и Нехушта рассказала ему все, передав дословно последние предсмертные слова своей молодой госпожи.

Выслушав ее до конца, Итиэль отошел немного в сторону и поскорбел об усопшей, затем сотворил молитву, так как ессеи не предпринимают ничего, даже и самого пустячного дела, не помолившись предварительно Богу о помощи и вразумлении, и только после того вернулся к Нехуште со словами:

– Добрая и верная женщина, в которой, как думается мне, нет ни коварства, ни лукавства, ни женского тщеславия, как у остальных сестер твоих, ты загнала меня в щель, и она защемила меня, так что я не знаю, как мне теперь быть и что делать. Законы моего братства воспрещают нам иметь какое-либо дело с женщинами, будь они стары или молоды. Поэтому-то, суди сама, как я могу принять тебя и младенца в мой дом?

– Законы твоей общины мне неизвестны, – несколько резко и гневно возразила Нехушта, – но общечеловеческие законы, законы природы для меня ясны, а также и некоторые законы Божий, так как я, подобно госпоже и ее ребенку, тоже христианка. Все эти законы говорят, что прогнать от себя сироту-младенца родственной тебе крови, которого горькая судьба привела к твоему порогу, – жестокий и дурной поступок, за который тебе придется когда-нибудь дать ответ Тому, Кто превыше всех законов земных!

– Я не стану спорить, особенно с женщиной, – продолжал Итиэль, которому теперь, видимо, было не по себе, – но добавлю, что если то, что я только что сказал тебе, правда, то правда и то, что наши законы предписывают нам самое широкое гостеприимство и строжайше воспрещают отказывать в помощи обездоленным и беспомощным!

– А тем более этого ребенка, в жилах которого течет родная вам кровь, и который, если вы оттолкнете его, попадет в руки деда и будет воспитан среди евреев и зилотов, будет приносить в жертву живые существа и помазываться маслом и кровью жертвенных животных!

– О, одна мысль об этом приводит меня в ужас! – сказал Итиэль. – Пусть уж лучше она будет христианкой! – И он сказал потому, что ессеи считают употребление масла нечистым и всего более питают отвращение к приношению в жертву животных и птиц. Хотя они не признавали Христа и не хотели слышать ни о каком новом учении, тем не менее, исполняли много из того, что завещал своим ученикам Христос.

– Но решить этот вопрос я один не могу, – продолжал Итиэль, – а должен представить его на обсуждение всего собрания ста кураторов. Как они решат, так и будет, а до того времени, пока совет решит, на что потребуется не менее трех дней, я имею право предложить тебе с ребенком и тем людям, которые пришли с тобой, кров и пищу в нашем странноприимном доме! К счастью, этот дом стоит как раз на том конце селения, где живут наши братья низших степеней, для которых допускается брак, так что там вы найдете несколько женщин, которые не могут показываться среди нас в другой части селения!