Игрушка для хищника (СИ) - Шарм Кира. Страница 52
Я бы не пережил.
Сравнял бы все вокруг на хрен с землей, и сам бы сдох, — а нет, так застрелился бы.
Как можно о чем-то думать, говорить, дышать, когда нет больше твоей женщины?
Не представляю.
Только поражаюсь Мороку и его силе. Снимаю шляпу, как говорится. Я бы не смог.
Сажусь в тонированную машину и уже в сумерках оказываюсь в загородном доме. В самой столице пока лучше не показываться, — тут на каждой мелочи теперь подлавливать будут. Нужно, чтоб чуток утихло.
Дом….
Холодно и пусто здесь, — даже гул от пустоты в ушах стоит.
Пинаю ногами ошметки развороченной мебели, — и понимаю, что не представляю, как жить дальше.
Потому что дом, — это она, спящая на моей груди, это — мы с ней, рядом.
А это все, — тупо пустые на хрен никому не нужные стены.
И, блядь, сейчас я готов выкупить новые документы, сменить имя, украсть ее и свалить в какую-нибудь дальнюю точку мира. Даже все, что у меня есть готов оставить, чтобы не искал нас никто. А там… Да, блядь, закрою ее в четырех стенах, даже если будет выть и сопротивляться. И буду каждый день напоминать о том, что она любит меня — до конца своей жизни. И, судя по тому, что весточки я от нее так и не получил, это — единственный выход.
Усмехаюсь оскалом маньяка, — им себя и чувствую.
Таким, что закрывают своих женщин в подвалах из любви к ним.
Кажется, я до этого уже дошел.
Только как в живую, блядь, вижу ее глаза, полные ужаса и отвращения, — и жить, блядь, не хочется. На кой хрен я вообще там выжил?
Хватаю из бара бутылку и иду в спальню, которая должна была быть нашей.
Мне нужна эта доза.
Ее запах, так и оставшийся здесь, — во всей комнате, на подушке, на простынях. Иначе — просто сдохну.
Нет, — понимаю, с грохотом захлопывая дверь спальни. Не готов я. Ни хрена не готов.
Ничего за эти дни не выветрилось, — пронзает на хрен, будто насквозь, в сердце, раскаленной иглой втопили. Раскурочивает всего. Так, что кишки, кажется, сейчас наружу выйдут.
Выть и биться головой о стену хочется, — от того, что потерял.
Как же — она?
Как же она может жить???
Всю ночь пытаюсь занимать какой-то хренью.
Дела наши с Мороком в порядок привести, — пока нас не было, до хрена всего провисло.
Складываю, как паззл то, чем Альбинос здесь пока занимался, — а он уже успел, сука, что-то наплести.
Но, блядь, — не до всего этого.
Не до всего.
Ни до чего, кроме одной мысли, что колоколом в голове гудит, — она рядом!
Почти на расстоянии вытянутой руки, — и мне, блядь, душу разворотит, если не увижу!
— Змей?
— В порядке и здорова, — слышу неизменный ответ.
— Где? — почти срываюсь на рычание.
— Как всегда. Сейчас — на парах в универе. Потом, как обычно, в кафешку универскую обедать пойдут. Обычная девчачья жизнь, Тигр. Как не из нашего с тобой мира. Я — как в мультик попал, вот, блядь, честное слово!
В мультик…
Да…
Мультик, Блядь, у нас тут еще тот!
Запрыгиваю в машину и гоню, блядь, на всей мощности.
И по хрену, что даже скорость мне сейчас лучше не превышать, — Альбиносу все равно, к чему прицепиться, отмашку наверняка по всем каналам дал. Ему бы только мелочь какую бы найти, а дальше сам раскрутит… Но, блядь, — это просто выше меня! Запредельно выше!
Стою под дождем и улыбаюсь, как последний илиот.
Она с девчонками выпархивает из здания.
Забрасывает сумку на плечо, откидывает привычным жестом волосы.
Прикрывается курткой и бежит в свою кафешку.
А внутри…
Галдеж и смех.
Даже отсюда, сквозь распахнутые двери все слышно.
Обсуждают преподов, жалуются на задания, подкалывают друг дружку…
Блядь, ну и проблемы, — даже волосы теребить начинаю. Реально — как другой мир, как мультик.
И девочка моя в этом мультике, — вот прямо на своем месте.
Такая живая, такая яркая, улыбается…
Идиот, — прижимаю ладони к стеклянной стене, как будто так дотронуться до нее могу, а сердце, кажется, совсем забыло биться…
— Моя, — пальцами по стеклу вожу там, где в нем отбиваются ее губы… — Мой Лучик…
И тут же готов разбить это стекло на хрен, когда какой-то долговязый урод в каких-то недоджинсах в облипку, приносит ей сок с трубочкой, а она ему улыбается.
Нет, не так, как мне, но … Улыбается! Ему, мать вашу! Да я ж его сейчас просто задушу на хер! А ее заброшу на плечо и уж точно закрою у себя в подвале! Пусть все потом вопят, что депутат похищение устроил среди бела дня! По херам! Моя! Моя, блядь, жена, между прочим! Только я право имею ей соки приносить!
А потом…
«Другая жизнь, Тигр. Мультик….»
«Пока она жива, есть шанс, Артур… Пока жива…»
И улыбка эта ее — такая девичья, такая наивная, открытая…
«Другая жизнь… Мультик…»
«Пока жива…»
Блядь!
Крошатся зубы от того, как сильно сжались челюсти. И руки свело от того, как сжались в кулаки.
Нежная… Нежная моя девочка, мой Лучик…
Она же такая и есть — из другого мира…
Из того, где не взрывают дома, на хрен, по ночам.
Где всего-то и проблем, что задания не те или препод дурак.
Из того, где верят в сказки и где сказка на самом деле существует.
Она же этой чистотой своей, наивностью, невинностью меня и околдовала! Она же ею и сумела меня, такого, блядь, полюбить! Потому что не верит, что бывают на свете такие вот чудовища! В лучшее верит в человеке, и, блядь, каким-то чудом умудрилась даже во мне хорошее что-то рассмотреть!
А я?
Блядь, да мне — тридцатник против ее восемнадцати!
И руки по локоть, — да куда там, по самое горло в крови!
И рядом со мной всегда будет дерьмо, в котором я живу, — вокруг, во мне, везде, блядь!
Пока жива, да, Тигр? Пока жива…
Во что я ее втяну? А разборки, где она станет разменной монетой? Где ее запросто замочат, как Веру Морока?
Где я всегда буду дергаться от того, все ли с ней в порядке? Где она никогда не сможет вот так запросто сидеть в кафешке и смеяться над какой-то там херней?
А что будет, когда она меня узнает?
По-настоящему?
Того, кто на хрен выкосил столько жизней, что сам посчитать не может? Гнилых, правда, никчемных жизней, — но разве она поймет? Как она тогда на меня смотреть будет? Да, блядь, с таким же ужасом, как после свадьбы, — а то и с большим!
Блядь!
Ей же этот слизняк, если разобраться, в миллион раз больше, чем я, подходит! Все больше подходит, чем я!
Угаснет она со мной. Угаснет и в болото утянется.
— Живи, Лучик, — шепчу, стиснув зубы, лихорадочно водя пальцами по стеклу, под кожей чувствуя, как в последний раз ее касаюсь. — Живи и свети. Погаснешь же со мной…
Это — единственный выход, единственное возможное решение.
Она забудет, — кто я для нее?
Первая влюбленность?
Забудет и будет жить дальше, если еще не забыла.
А я…
Ничего, с развороченной душой тоже жить можно. Вон Морок, как-то же живет. Зато буду знать, что она — совсем в другом мире. Что не утянул ее за собой в это дерьмо. Ради этого и потрерпеть можно, пусть даже воя по ночам. Все можно. Все.
— Прощай, — короткий взгляд в последний раз, в эти одуренные, такие светлые глаза пронзительного осеннего неба.
Почувствовала, — дернулась, будто током ее пробило.
Да, девочка, я — твой ток.
Но лучше жить без него, чтоб не обуглиться.
Вспышкой прожгло глаза обручальное кольцо на ее пальце.
Резко разворачиваюсь и ухожу, стараясь скрыться за новой стайкой прячущихся от дождя студентов. Пока могу. Пока еще могу. Каждым шагом, уходя подальше, я жизнь твою, Света, выкупаю.
И сердце замирает, сам замираю, — увидела, взгляд до огня спину прожигает.
Прощай…
— Морок? — сажусь в машину и снова бью по газам. — Ты как там? Совсем дела завалил, пока в больничке отлеживаешься? Смотри, Альку мне не соблазняй и не морочь! Я скоро буду!
Не хрен мне делать здесь, в столице. И дом этот на хрен надо будет продать. Зато на острове я точно буду к месту!