Копия моего мужа (СИ) - Джокер Ольга. Страница 16

— Тогда я звоню Виктории Леонидовне, — строго сообщает она. — Мне сказали поставить в известие начальство.

— Уж лучше Тахирову, — кривлюсь от боли и недовольства и переступаю порог особняка.

На улице идёт тихий моросящий дождь. Я кутаюсь в куртку и слегка улыбаюсь, когда оказываюсь в автомобиле. Глубоко дышу, глажу живот и прошу малыша потерпеть — скоро мы встретимся и отныне всегда будем вместе. Закрываю глаза под шум мотора и визуализирую ребёнка. Это определенно будет девочка. Чёрненькая, с такими же волосами как у Тимура. Только глаза у неё будут мои — голубые. И нос пуговкой. Смешной, какой был у меня в детстве.

К роддому мы приезжаем достаточно быстро. Амбал помогает дотащить мои вещи до приемного покоя и взглянув напоследок в мою сторону искреннее желает удачи.

— Спасибо, ам… Как тебя зовут-то? — спрашиваю, прищурившись.

— Миша, — чешет затылок амбал.

Это имя ему невероятно идёт, будто создано под него.

— Ступай, Миша. Дальше я сама разберусь, — он кивает и оставляет меня одну.

С докторами, к которым я отношусь с опаской, с этим едким запахом медикаментов и спирта. Я обхватываю себя руками и отвечаю на стандартные вопросы о самочувствии. Мне страшно. Невероятно страшно. Хотя я приказываю себе не паниковать — помогает не очень хорошо.

— Давайте посмотрим Вас на кресле, — предлагает доктор, который будет принимать у меня роды.

Я киваю и превозмогая боль иду следом за ним. По холодным коридорам на подгибающихся от страха ногах. Доктор — пожилая женщина с которой мы заключили договор накануне, ощупывает мой живот и задумчиво кивает. Дает короткие указания, которые я и без неё знаю и уходит, оставляя меня одну.

Боль нарастает с каждой секундой сильнее. Сначала я вполне невозмутимо брожу по палате, потом, когда ходить становиться невозможно — сажусь на фитбол и прыгаю на нём придерживаясь руками за специальную лестницу. Но, должна отметить, персонал здесь и правда чудесный — ко мне регулярно наведываются и спрашивают, как моё самочувствие.

— Нужно ненадолго прилечь, Лера, — просит акушерка. — Поставим тебе датчик КГТ и проследим как себя ведёт малыш.

Я веду себя послушно — не в моих интересах перечить или устраивать скандалы. Несмотря на то, что лежать совсем невмоготу я смиренно лежу, свернувшись калачиком и ощущаю, как безудержно слёзы текут по щекам.

Кричать от боли не буду, как бы больно мне не было. Когда женщина кричит во время родов она мешает поступлению нужного количества кислорода ребёнку. Поэтому я терплю и тихо плачу. Так будет лучше для неё.

Когда я проваливаюсь в очередную болезненную схватку и закрываю глаза мне мерещится, что рядом со мной Тим. Он стоит и гладит меня по влажным от пота волосам. Просит держаться ради того, что нас с ним связывает.

— Хорошо, да. Я буду сильной, обещаю. Ради тебя, ради малыша, — всхлипываю, открываю глаза и понимаю, что рядом со мной находится не покойный муж, а всего лишь акушерка.

Это она гладит меня по волосам. Это её лицо выглядит растерянным, потому что датчик рядом со мной почему-то громко пищит.

— Что-то не так? — спрашиваю растерянно.

Она отрицательно мотает головой и «держит» лицо. А я чувствую… сердцем чувствую, что датчик пищит не просто так. Возле меня собираются врачи. Начинают отдавать мне приказы, а я впервые в жизни понимаю, что бессильна и ничтожна. Перед болью, перед страхом.

— Сердцебиение слабое, — сообщает мой доктор. — Ты должна вытужить этого ребёнка немедленно, иначе ничем хорошим это не закончится.

Её слова будто отрезвляют меня. Я берусь за рычаги руками, упираюсь ногами в специальные подножки и насколько могу собираю все свои силы, вытуживая малышку.

— Не так, Лера. Ты меня не слышишь, — кто-то бережно протирает моё лицо холодной тряпкой, но из-за помутневшего сознания, лица своего спасителя я не вижу.

Я пытаюсь ещё и ещё. Датчик разрывается и, в конце концов, кто-то просто выключает его, чтобы не отвлекал.

— Давай! Жми! Ещё раз! — над ухом выкрикивает акушерка. — Последний раз, Лера!

Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и пытаюсь. Правда пытаюсь. Почему-то чувствую рядом присутствие мамы и Тимура. Легкое дуновение чего-то страшного и неизбежного и изо всех сил всё еще стараюсь это предотвратить.

Чувство облегчения наступает резко и неожиданно. Я думаю, что наконец-то всё закончилось, но слова доктора и синеватый цвет кожи моей малышки говорят об обратном.

— Девочка. Синяя. Не дышит, — произносит врач перед тем, как я отключаюсь и проваливаюсь в чёрную бездну.

***

Я всегда свято верила в то, что у человека в запасе есть как минимум несколько жизней. Часто представляла, что если я когда-нибудь умру, то в следующей своей жизни непременно стану камнем. Чтобы не чувствовать эмоций — горечи от утраты, волнений и вины.

Открыв глаза понимаю, что меня уже перевели в послеродовую палату. Не обращая внимания на интерьер вокруг, приподнимаюсь с места и босяком прохожу по плиточному полу. Дверь тут же открывается и на пороге показывается молоденькая медсестра в бирюзовом халате.

— Ой, Вам нельзя вставать! — восклицает она.

— Где моя дочь? — не обращаю внимания на её причитания. — Где моя дочь и что с ней?

— Я не знаю, Валерия. Но скоро придет лечащий врач и всё Вам расскажет. А сейчас вернитесь в кровать, Вам лучше не вставать.

Спорить с ней бесполезно. Она проводит меня к кровати, бережно укладывает и накрывает одеялом. Слёзы катятся по моему лицу, незнание медленно убивает, но я слушаюсь её и продолжаю лежать. В коридорах слышен плач детей, рвущий мне душу. У всех есть дети, а моей со мной рядом нет. И где она я тоже не знаю.

Непонятно, сколько времени проходит — час, два, двадцать четыре? И сколько часов я была в отключке, но, когда дверь в палату открывается и на пороге показывается Тахиров мне кажется, что он — тоже мираж, плод моей больной фантазии.

Он медленно проходит по палате и садится в кресло напротив меня. Несколько минут просто смотрит, не выражая никаких эмоций, но бегающие на скулах желваки выдают его нервное состояние. Он явно не такой равнодушный, каким хочет сейчас казаться.

— Привет, — произносит хриплым голосом, когда я выныриваю с кровати и сажусь, откинув одеяло.

Выгляжу, должно быть, не очень, но мне плевать. Поправляю края больничного халата, откидываю назад спутанные волосы.

— Что с моей дочерью?

Он, конечно же, не доктор, но, уверена, знает о моём ребёнке не хуже других работников больницы. Потому что у него есть всё, чего нет у меня — деньги и власть.

— Она в реанимации, Лера, — отвечает негромким голосом.

Его слова как удар под дых. В легких становится слишком мало воздуха, чтобы нормально дышать. Я обхватываю себя руками за плечи, отвожу взгляд в сторону и начинаю мелко дрожать.

— Что будет дальше, Рустам?

— Никто не знает, — отвечает он ледяным тоном.

Винит меня в произошедшем? Я, правда, делала всё что могла.

Поднявшись с кровати, делаю в его сторону несколько неуверенных шагов, ступая босыми ногами по холодному полу. Становлюсь на колени и смотрю ему в прямо глаза, пытаясь заглянуть в душу. Она ведь у него всё ещё есть? Глаза чёрные, мерцающие нехорошим огоньком. Дикие и опасные. Я понимаю, как сильно ненавижу его. Презираю за то, что отнял у меня дом, за то, что посмел распорядиться моей жизнью и жизнью моего ребёнка. Но ради дочки я готова на всё.

— Прошу, Рустам, сделай что-нибудь. Я же знаю, что ты можешь, — шепчу тихим и вкрадчивым голосом, словно сумасшедшая. — У тебя есть деньги, возможности… Прошу, не дай ей умереть! Она — всё, что у меня осталось — без неё я просто не смогу жить дальше. Дышать не смогу…

Касаюсь рукой его колена и жду, что он оттолкнёт меня, но Рустам ничего не предпринимает. Только прищуривает глаза и наблюдает.

— Ты же всесильный, мать твою! Сделай хотя бы что-нибудь! Она не чужая тебе — в ней течёт и твоя кровь тоже! — пытаюсь давить на него как могу, но слёзы катятся из глаз, голос дрожит и образ Тахирова становится нечётким. — Я готова на всё, Рустам! Хочешь… меня хочешь? У меня ничего нет за душой, но ты можешь делать со мной всё, что угодно — я на всё согласна. Сделай меня своей рабыней, убей, казни… Только спаси её, умоляю!