Любовь по завещанию (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 15
Возмутитель моих мыслей прошёл на кухню завернувшись в одно полотенце — подлец. Я мечтательно вздохнула, постаралась выгнать из головы кубики пресса и вспомнить, о чем вообще книга, которую я читаю. Вспоминалось с трудом.
— Барби! — крикнул громко Захар.
Ну вот, вырвал из моих грёз. Там он кстати называет меня не Барби. Анюткой. Странно, учитывая, что такое обращение мне никогда не нравилось, видимо, мозг поплыл от соседства с тестороновым но недостижимым изобилием.
— Чего тебе? — неохотно откликнулись я.
Неохотно потому, что в моих мечтах Захар куда более милый, чем в реальности.
— У тебя кошка голодная!
— Какая? — удивилась я.
— Да блядь, розовая, в телефоне! Не слышишь, как орёт?
Я прислушалась — и правда что-то мяучит. Только как-то непривычно. Нашла смартфон — моя кошка, которую я завела, чтобы бесить Захара ещё сильнее кормлена и спокойно спит. А тем не менее писк продолжается.
— Это не моя кошка, — осторожно сказала я. — Слышишь, Захар? Соседская наверное.
Стены в нашей шестиэтажке — хоть из пушки лупи, соседей почти не слышно. Я на звук пошла, мой сексуальный, чертовски сексуальный муж тоже. Столкнулись в прихожей, я нечаянно коснулась его, покраснела, блин. Стоим. Писк идёт из-за двери, она у нас не такая монументальная, как стены. Я помедлила и открыла.
Не знаю, что я ожидала увидеть. На коврике перед дверью сидел котенок невразумительно серого цвета, очень грязный, и даже страшненький. Очень маленький. Глаза круглые. Нас увидел и снова требовательно запищал.
— Голодный, наверное, — протянула я.
— И блохастый, — отметил Захар.
Натянул туфли, и как был, в полотенце пошёл стучать к соседям. Открыла Ангелина, ещё одно недостижимое существо на мою голову. Увидела Захара, покраснела, взгляд отвела. Вот! А я с ним уже месяц живу, и целовалась, если не приснилось, конечно!
— Вы кошку потеряли, — сказал Захар.
— Какую?
Он посторонился и показал. Котенок тем временем задрал облезлый хвост и попытался проникнуть в нашу квартиру. Я его на руки поймала и держу, ужасно тощий, трясётся весь.
— Это не наш, — уверенно ответила соседка. — У нас кошки вообще нет, никакой.
— И что нам теперь делать?
— Не знаю, — пожала плечами она. — Выкиньте. Правда, завтра новый год, а вам с этим жить…
И дверь закрыла. Я стою, котёнка держу, Захар стоит, искрит и сияет идеальным торсом. Хорошо, что у меня руки заняты, потому что мужа хочется потрогать, пожалуй вернусь и снова в комнате спрячусь, от греха.
— Что будем делать?
— Ты понимаешь, что такой мелкий котенок не мог сюда попасть самостоятельно? На этаже всего три квартиры, одна из них нежилая, делаешь выводы?
— Какие?
Захар устало вздохнул, потёр грудь — я бы тоже потерла…
— Они нам его подкинули. Хрен знает зачем. В договоре этого не было! — заорал он в сторону соседской двери.
За ней — тишина. А у меня в руках котенок трясётся мелкой дрожью. Замёрз. Захар в подъезде замёрз тоже — кожа пошла мурашками. Мурашки я бы тоже потрогала…
Захар вошёл в квартиру, пнул со злости стул, который улетел и жалобно хрюкнул врезавшись в стену. Полотенце свалилось, Захар нисколько не смущаясь потянулся ща штанами. Моими огромными. Даже его задница говорила — мой хозяин зол.
Как-то так получилось, что всю жизнь меня окружали котоненавистники. Мама много лет симулировала аллергию на шерсть, и только недавно призналась, что покой и порядок дома ей важнее домашних питомцев. У Ромочки и правда аллергия была, я после мамы не верила, но раз, притащив домой кота в этом убедилась — муж разве что не позеленел. Котёнка пришлось вернуть. А он такой красивый был, насыщенно шоколадного цвета, с густой пушистой шерсткой…
А этот… ну, пародия на прелестного котёнка. Тощий, грязный, хвостик крошечный облез, глаза слезятся, уши здоровые, и трясется весь в моих ладонях. Мне его… жалко. Но Захар похоже ещё один из ненавистников кошачьих, это я тоже прочла по его заднице.
— И что мне теперь делать? — растерянно спросила я.
— Тебе посоветовали выбросить, — пожал плечами муж.
— Но я не могу…
— Тогда хотя бы помой. Он блохастый, может заразный. Только учти — я во всей этой трагикомедии не участвую.
Подумал, вовсе переоделся и свалил куда-то на ночь глядя. Козёл. Я посмотрела на котёнка — да, не о таком я мечтала. Но помыть и правда бы не помешало его, не удивлюсь, если его на свалке подобрали. Наполнила тазик тёплой водой, опустила туда несчастное создание. Котенок даже не пытался вырываться, видимо, смирился с ударами судьбы. Только затрясся ещё сильнее и вцепился коготками в мою руку.
Поразительно, но после мытья он стал ещё страшнее. Я завернула его в полотенце и пристроила на батарею, но оттуда он сбежал и оставляя мокрые метки на полу спрятался под шкафом. Я подогрела до тридцати пяти градусов молоко, налила в блюдечко и сунула туда же, под шкаф. Подумала, что животине будет холодно, взяла было свой шарф, чтобы устроить ему постельку, но вовремя одумалась. На стуле небрежно лежал брошенный и позабытый кашемировый свитер. Наверняка безумно дорогой. Я его взяла — лёгкий, нежный, и пахнет Захаром, вот же гадство. Вкусно пахнет. Его я под шкаф и сложила, надеюсь котейке будет удобно.
Моя электронная кошка успела проголодаться, а живой котенок молчал. Светила телефоном под шкаф — только два глаза сверкает. Сдалась и решила дать животному привыкнуть к новой обстановке. В хлопотах закончился вечер, началась ночь. Я превратилась в ревнивую жену — где Захара черти носят? И уснуть, как назло не получается. А потом все же уснула, проснулась от хлопка входной двери.
Приехал! Первая мысль. Вернулся! Вот валил бы, мне меньше хлопот и больше миллионов, но я к нему… привыкла. К спокойному дыханию, когда спит, а я ночью мимо прохожу. Привыкла к тому, что читает газету по утрам, я кофе пью, а газетные страницы мягко шелестят. К тому, как фальшивя напевает в душе. К его взглядам, когда думает, что не вижу… Даже к своим мечтам, в конце концов, они давно были мне знакомы. И сейчас вот вернулся, и мне сразу спокойнее.
Я натянула длинный свитер, нашарила тапочки, вышла из комнаты. Сделаю вид, что попить, тем более он на кухне. Посмотрю, в каком настроении. В конце концов — до нового года меньше суток уже. И… что я могу сказать. Настроение у Захара было отличным. У яркой брюнетки, что с ним была тоже. Я растерялась, а она недоуменно на меня посмотрела.
— Зайчик, кто это?
Зайчик, мать вашу! Меня так даже Ромочка не называл, а его какая-то незнакомая девица.
— Не обращай внимания, — посоветовал Захар. — Это внучатая племянница моего престарелого дядюшки. У неё к новому году знаешь… обострения. Приходится присматривать, в память о дорогом родственнике.
Улыбнулся, вытащил пробку из бутылки шампанского, оно довольно ухнуло и пустило дымок. Я стою и смотрю, брюнетка тоже на меня смотрит, только со страхом.
— А она ничего нам не сделает? — с опаской спросила она.
— Максимум в постель напрудит, — усмехнулся Захар. — В свою.
Я встретилась с ним взглядом. В нем спокойствие и усмешка. Смешно ему. Все специально сделал. Можно подумать в городе гостиницы закончились… и так обидно стало, невозможно просто. В глазах защипало от слез, но я велела им даже и не думать литься — этого ещё не хватало. Этот сноб от меня слез не дождётся, не по такому поводу.
— Главное таблеточку выпить не забудь, — улыбнулась я и захлопала ресницами. — А то в прошлый раз даже мне было перед твоей девушкой неудобно.
Захар засмеялся. Я подумала, что его свитер нужно было не коту отдать в качестве подстилки, а просто растерзать. А лучше — самого Захара растерзать. Спряталась в своей комнате, закрылась, а довольный смех все ещё отдаётся в ушах эхом. А плакать я и сейчас не буду — хватит, наревелась.
Остро хотелось домой, назад в свою маленькую квартирку. Там можно было налить чаю, забраться с ногами на подоконник ночью, сидеть в темноте и смотреть на лес. И воображать, что нет никого вообще. Тут, в центре города не получится. Не в одной квартире с Захаром точно. Ещё хотелось жвачки, но её не было. Ещё хотелось засунуть голову под подушку, чтобы не слушать, как хихикает настырная девица. А ещё я с ужасом думала о том, что сейчас они могут заняться сексом. На диване в гостиной. На скрипучем, заметьте, диване. А мне придётся лежать здесь, делать вид, что я ничего не слышу, и пытаться не представлять два сплетающихся обнажённых тела.