О, счастливица! - Хайасен Карл. Страница 23

Пухл израсходовал полдюжины обойм, потом ему наскучило, и он предложил винтовку Боду, который стрелять отказался. Грохот стрельбы оживил убийственную мигрень утреннего похмелья, и теперь Бод страстно жаждал только тишины. Они с Пухлом уселись на берегу озера и приступили к пиву.

Вскоре Пухл спросил:

– Так когда мы деньги по билетам получим?

– Очень скоро. Но нам надо быть поосторожнее.

– Эта ниггерша, она ж ни слова не скажет.

– Наверное, нет, – ответил Бод. И все же, вернувшись мыслями к побоям, он вспомнил, что эта Фортунс вовсе не казалась такой испуганной, какой ей следовало быть. Обезумела до предела, конечно, и рыдала как младенец, когда Пухл застрелил ее черепаху, – но никакой дрожащей животной паники, несмотря на всю боль. Они как следует потрудились, чтобы она думала, будто они вернутся и убьют ее, если она проболтается. Бод надеялся, что она поверила. Он надеялся, что ей не все равно.

– Давай-ка завтра мы с тобой махнем прямиком в Таллахасси и заберем наши бабки, – сказал Пухл.

Бод кисло засмеялся:

– Ты в зеркало давно смотрел?

– Скажем – в аварию попали.

– С кем, с рысями?

– А все ж таки они нам должны отбашлять, и не важно, как хуево мы выглядим. Да была б у нас проказа, эти козлы все равно нам должны отбашлять.

Бод Геззер терпеливо объяснил, насколько это будет подозрительно, если два лучших друга предъявят права на равные доли одного и того же джекпота «Лотто», а билеты при этом куплены в трех сотнях миль друг от друга.

– Лучше, – сказал Бод Геззер, – если мы не будем знакомы. Ты и я, мы никогда не встречались – если вдруг лотерейный комитет заинтересуется.

– Лады.

– А если кто спросит, то я купил свой четырнадцати-миллионнодолларовый билет во Флорида-сити, а ты свой – в Грейндже. И мы в жизни друг друга не видели раньше.

– Без проблем, – кивнул Пухл.

– И слушай сюда – нам нельзя показываться в Таллахасси вместе. Один из нас выедет во вторник, другой – ну, неделей позже. Просто чтобы не рисковать.

– А потом, – заключил Пухл, – мы сложим наши деньги.

– Именно.

Пухл вслух произвел подсчеты:

– Если те два первых чека – по семьсот штук, то дважды это, по ходу, миллион четыреста тыщ баксов.

– До налогообложения, не забывай, – заметил Бодеан Геззер. Казалось, череп его раскалывается пополам, в агонии, только ухудшаемой сальной стойкостью компаньона.

– Дык я вот еще чего хочу спросить, – сказал Пухл. – Кто будет первым? В смысле, бабло обналичивать?

– А разница-то?

– Думаю, никакой.

Они забрались в пикап и направились вниз по гравийной дороге в Стретч. Пухл пялился в окно, а Бод продолжал:

– Мне это ожидание по вкусу не больше, чем тебе. Скорее получим деньги – скорее соберем Истых Чистых Арийцев. Начнем серьезный набор. Построим нам бомбоубежище и все такое.

Пухл прикурил сигарету:

– Ну так а пока где нам бабки взять?

– Хороший вопрос, – отозвался Бод Геззер. – Интересно, эта негритянка уже заблокировала кредитку?

– Скорее всего.

– Есть только один способ выяснить.

Пухл выдохнул колечко дыма:

– А то.

– У нас едва четверть бака, – сказал Бод. – Короче, вот что. Выше по шоссе заправка «Шелл», давай попробуем автомат самообслуживания. Если выплюнет ее «Визу» – смотаемся.

– Да?

– Да. И вреда никакого.

– А если он примет карточку? – спросил Пухл.

– Тогда мы в шоколаде еще на день.

– По мне, так нормалек. – Пухл довольно затянулся. Он уже мечтал о цыплячьих крылышках барбекю и одной светловолосой красавице в шелковистых оранжевых шортах.

Банковский компьютер сообщил, что «Виза» Джолейн не использовалась с первого обеда в «Ухарях».

– И что теперь? – спросила она, вешая трубку.

– Закажи пиццу, – сказал Том Кроум. – И подожди, пока они снова не проколются.

– А если они этого не сделают?

– Сделают, – ответил он. – Они не смогут устоять.

Пицца оказалась вегетарианской, доставили ее холодной – но они все равно ее съели. Потом Джолейн Фортунс легла на спину, сцепила руки в замок за шеей и согнула колени.

– Подъемы? – спросил Том Кроум.

– Для пресса, – отозвалась она. – Хочешь помочь?

Он встал на пол на колени и прижал ее лодыжки. Джолейн подмигнула:

– Ты уже такое делал.

Он вел счет про себя. После сотни легких подъемов она крепко зажмурилась и сделала еще сто. Он дал ей минуту передохнуть, потом заметил:

– Это было чуток пугающе.

Садясь, Джолейн поморщилась. Прижала костяшки пальцев к животу и заметила:

– Эти ублюдки действительно надо мной потрудились. Обычно я делаю триста пятьдесят или четыреста.

– По-моему, не стоит заморачиваться.

– Твоя очередь, – ответила она.

– Джолейн, пожалуйста!

Тут Кроум внезапно оказался на спине, только она не удерживала его лодыжки, как полагается хорошему партнеру в упражнениях на пресс. Вместо этого она оседлала его грудь, зафиксировав руки.

– Знаешь, о чем я думала? – спросила она. – О том, что ты сказал раньше, что белый или черный – не важно.

– А мы не о снах к конях говорили?

– Может, ты – да.

Том намеренно обмяк. Его целью было минимизировать прямой контакт, который был неописуемо прекрасен. К тому же он пытался думать о чем-то отвлеченном, о чем-нибудь, что охладит кровь. Очевидный выбор – лицо Синклера, но у Кроума не получалось вызвать его перед собой.

Джолейн продолжала:

– Мы должны это обсудить…

– Позже.

– Значит, все-таки важно. Белый или черный.

– Джолейн?

Теперь она была с ним нос к носу, еще сильнее прижимая своим телом:

– Том, скажи правду.

Он отвернул голову в сторону. Полная расслабленность уже не получалась.

– Том?

– Что?

– Ты считаешь, это я тебя нескладно соблазняю?

– Считай, что я свихнулся.

Джолейн спрыгнула. Когда он поднялся, она уже уселась на кровати, искоса глядя на него:

– А тебе опять в душ!

– Я думал, у нас профессиональные отношения, – сказал он. – Я журналист, ты – рассказчик.

– И поэтому задавать вопросы можешь только ты? Справедливо, нечего сказать.

– Спрашивай на здоровье, только больше никакой борьбы. – пробормотал Кроум, подумав: какая же с ней все-таки морока.

Джолейн слегка ткнула его кулаком:

– Ну хорошо, сколько у тебя чернокожих друзей? По правде друзей, я имею в виду.

– У меня вообще мало близких друзей любого цвета. Меня, знаешь, общительным не назовешь.

– Да?

– Есть один черный парень с работы – Дэниэл, из редакции. Мы играем в теннис время от времени. И Джим с Дженни, они юристы. Мы встречаемся и ужинаем.

– Это и есть твой ответ?

Кроум уступил:

– Ладно, ответ будет – нет. Никаких черных по правде друзей.

– Так я и думала.

– Но я над этим работаю.

– Это точно, – ответила Джолейн. – Поедем-ка прокатимся.

Девять

Друг Джолейн опаздывал на двадцать минут – самые долгие двадцать минут в жизни Тома Кроума. Они ждали в баре под названием «У Шилоу» в Либерти-сити. Джолейн Фортунс пила имбирный эль и жевала орешки к пиву. На ней была большая мягкая шляпа и круглые солнечные очки персикового оттенка. Одежда Тома Кроума не имела никакого значения – в баре он был единственным белым. Что и отметили некоторые завсегдатаи, причем вовсе недружелюбным тоном.

Джолейн велела ему положить блокнот на барную стойку и начать писать:

– Так ты будешь выглядеть официально.

– Хорошая идея, – согласился Кроум, – если не считать того, что я оставил блокнот в номере.

Джолейн поцокала языком:

– Вы, мужчины, и члены бы свои позабывали, не будь они к вам приклеены.

К Кроуму приблизился долговязый трансвестит в фантастическом хромированном парике и предложил отсосать за сорок долларов.

– Нет, спасибо, у меня свидание, – ответил Кроум.