Рассказы об отце Брауне - Честертон Гилберт Кий. Страница 9

О'Брайен, как большинство ирландцев, при всех своих недостатках (или даже пороках) был по-детски простодушен, и подобное «интеллектуальное» глумление над соперником, на которое, кстати, способны лишь французы, вызвало у него глубокое отвращение. Он воспринимал Париж как единое целое – начиная с гротескного уродства химер собора Нотр-Дам и вплоть до непристойных карикатур в газетах. Он вспомнил зловещий комизм Французской революции. Город виделся ему сгустком сатанинской энергии – от кровавой картинки на столе Валантэна до фантастических чудищ на водосточных трубах готических зданий и злобной ухмылки огромного каменного дьявола, украшающего Нотр-Дам.

Библиотека была полутемной прямоугольной комнатой с низким потолком; свет пробивался сюда из-под опущенных штор; он имел слегка красноватый оттенок – солнце взошло совсем еще недавно. Валантэн и его помощник ожидали пришедших у дальнего конца стола – длинного, чуть наклонного. На столе лежали человеческие останки, при слабом освещении выглядевшие неестественно большими. Огромное черное туловище и желтое лицо покойника, найденного в саду, произвели на вошедших то же впечатление, что и вечером. Еще одна голова, которую обнаружили в реке среди камышей, лежала рядом; с нее капала вода, смешанная с кровью. Подручные Валантэна все еще искали безглавое тело второго покойника, надеясь выловить его в реке. Отец Браун, который не был так чувствителен, как командор, подошел к столу и стал внимательно осматривать голову второго покойника, по своему обыкновению, часто моргая. Волос на этой голове было немного, они топорщились мокрыми седыми космами и в бледно-розовом утреннем свете казались сребротканой бахромой. Лицо же – багровое, уродливое, с запечатлевшимися на нем следами страстей, быть может, преступных, – было все избито камнями или корнями деревьев, когда головою играл прибой.

– Доброе утро, командор О'Брайен, – спокойно и приветливо заговорил начальник полиции. – Ну что, слышали вы о том, как наш приятель Блэйн еще раз выступил в роли мясника?

Отец Браун, все еще склонившийся над седовласой головой, проговорил, не глядя на Валантэна:

– У вас, кажется, нет сомнений, что эту голову тоже отсек Блэйн?

– По всему выходит, что так, – ответил начальник полиции, засунув руки в карманы. – Убийство совершено так же, как предыдущее, тем же оружием, да и покойник обнаружен рядом.

– Да-да, я все понимаю, – кротко проговорил маленький священник. – И все же, представьте себе, сомневаюсь, что это второе убийство совершил Блэйн.

– Почему? – поинтересовался доктор Симон, пристально глядя на отца Брауна.

– Как по-вашему, доктор, – сказал тот, подняв голову и непроизвольно моргнув, – может ли человек сам себя обезглавить? Что-то я себе этого не представляю.

О'Брайену показалось, будто перед ним разорвалась бомба; доктор же вскочил, стремительно подошел к столу и отбросил с мертвого лица прядь седых волос.

– О, это Блэйн, ошибки быть не может, – спокойно сказал маленький священник. – У него точно такой шрам на левом ухе.

Валантэн стиснул зубы и уставил на отца Брауна пристальный взгляд своих блестящих глаз, затем недовольно заметил:

– Похоже, вы многое о нем знаете, отец Браун!

– Это действительно так, – просто ответил тот. – Мы много беседовали с ним в последние несколько недель. Он подумывал о том, чтобы присоединиться к нашей церкви.

Глаза Валантэна загорелись безумным огнем; он сжал кулаки и подступил к священнику.

– Так, может, он и деньги свои подумывал передать вашей церкви?! – спросил он со злобной усмешкой.

– Не исключено, – флегматично ответил отец Браун. – Даже вполне возможно.

– В таком случае вы действительно должны много о нем знать! О его жизни и…

Командор О'Брайен положил руку на плечо француза и веско проговорил:

– Перестаньте говорить гадости, Валантэн, иначе снова засверкают сабли!

Однако начальник полиции успел уже снова взять себя в руки.

– Что ж, – заявил он, – разглашать пока ничего не будем. Вы, господа, не забывайте о своем обещании не выходить из этого дома. Постарайтесь с этим смириться. Иван будет держать вас в курсе дела, я же должен вернуться к работе и написать отчет для префектуры. Откладывать это долее нельзя. Если захотите мне что-нибудь сообщить, я у себя в кабинете.

Начальник полиции вышел. Доктор Симон спросил его помощника:

– Удалось узнать что-нибудь еще?

– Только одну вещь, мсье, – ответил Иван, морща свое землисто-бледное стариковское лицо, – но, сдается мне, довольно любопытную. Этот старый хрыч, которого вы нашли в саду, – тут он без всякого пиетета к покойнику показал пальцем на массивное тело в черном костюме, – так вот, мы узнали-таки, кто он такой.

– Да ну! – воскликнул удивленный доктор. – И кто же?

– Имя его Арнольд Беккер, – ответил помощник Валантэна, – хотя прозвища он менял, как перчатки. Это был отъявленный мерзавец, он какое-то время жил в Америке; там-то Блэйн ему чем-то и досадил. Нам с Беккером возиться не пришлось – он обретался все больше в Германии. Мы, конечно, связались с немецкой полицией. Удивительнее всего, что у этого человека был брат-близнец, которого звали Луи – Луи Беккер. Вот он как раз довольно долго задавал нам жару. Наконец его приговорили к смерти и на вчерашний день назначили казнь. Скажу вам честно, господа, увидев, как голова этого типа покатилась в корзину, я подпрыгнул от радости. Если б я не присутствовал при казни, то готов был бы поклясться, что перед нами труп Луи Беккера. Потом, конечно, я вспомнил о его брате-близнеце в Германии, и это помогло мне разобраться…

Иван оборвал свою многословную речь, поскольку заметил: его никто не слушает. О'Брайен и доктор уставились на маленького священника, который вдруг вскочил и сжал ладонями виски, как человек, терзаемый внезапной острой болью.

– Хватит! Довольно! Остановитесь! – восклицал он. – Подождите минуту! Мне понятно пока не все! Дарует ли мне силы Всевышний? Позволит ли внезапное озарение моему разуму постигнуть все в целом? Боже, помоги мне! Раньше я неплохо умел соображать, мог пересказать любую главу, вспомнить любую страницу сочинений Фомы Аквинского. Расколется ли моя голова – или я пойму суть дела? Я понимаю пока лишь половину, все в целом же осмыслить не могу!

Он обхватил руками голову и стоял в напряженной позе, то ли мучительно размышляя, то ли творя молитву; прочим же оставалось лишь удивленно лицезреть сие последнее за этот безумный день удивительное происшествие.

Когда маленький священник наконец опустил руки, лицо его было по-детски серьезно, черты разгладились. Глубоко вздохнув, он сказал:

– Что ж, давайте подводить итоги. Чем скорее с этим будет покончено, тем лучше. Мне пришло в голову, каким образом вам проще будет вникнуть в суть дела. – Он повернулся к врачу: – Доктор Симон, у вас отлично развито логическое мышление. Сегодня утром мне довелось слышать, как вы задали пять вопросов относительно несообразностей этой загадочной истории. Если вы любезно согласитесь их повторить, я на них отвечу.

Удивленный доктор недоверчиво покачал головой и чуть было не потерял пенсне; однако заговорил сразу:

– Итак, первый вопрос, если помните, таков: почему злоумышленник совершил убийство огромной саблей, хотя проще было воспользоваться ножом?

– Ножом человека нельзя обезглавить, – спокойно ответил отец Браун. – А для убийцы отрубить жертве голову было совершенно необходимо.

– Почему? – с интересом спросил О'Брайен.

– Теперь второй вопрос, – не ответив ирландцу, сказал священник.

– Отчего убитый не кричал, не издал даже никакого возгласа? – продолжал доктор. – Ведь появление в саду человека с обнаженной саблей – событие довольно необычное, оно должно было напугать жертву.

– Помните веточки на траве? – мрачно спросил отец Браун и повернулся к окну, из которого открывался вид на лужайку, где произошло убийство. – Никто не обратил на них никакого внимания. А они ведь лежали посреди лужайки, очень далеко от деревьев. Почему? К тому же, если присмотреться к ним, видно, что они были не разломаны на мелкие кусочки, а нарублены. Убийца отвлек внимание спутника, показывая какие-то фокусы с саблей, должно быть, демонстрируя, как можно перерубить ветку на лету; когда же тот нагнулся, чтобы оценить результат, достаточно было одного сильного удара саблей – и голова оказалась отсечена.