Фенёк (СИ) - Романова Наталия. Страница 26
— Алён, зачем я тебе?
— Что? — референт не нашлась сразу, что ответить.
— Вот зачем я тебе? Я не молодой, характер у меня дерьмовый, ты уже должна была это понять… зачем?
— Что вы, — заморгала, — вы очень привлекательный мужчина.
— Импозантный?
— Да, — довольно закивала.
— То есть, за бабло ты готова потерпеть вялую потенцию или, наоборот, групповую еблю?
— Что?.. — глаза растерянно бегали, она ещё пыталась собрать крупицы своей победы, которая, как она считала, у неё в кармане.
— Знаешь, что, Алёна, — остановил машину, — езжай-ка ты домой… Если хочешь продолжать работать, вспомни, что ты в приёмной сидишь, а не в борделе.
— Вы меня уволите? — с испугом.
— Зачем же увольнять, ты меня устраиваешь, как секретарь, но трусы в следующий раз надевай.
Он показал рукой на дверь.
— Иди домой и не напоминай мне обо всём этом, если не хочешь работу потерять, — спокойно. Даже не злясь.
Через двадцать минут он стоял на лестничной площадке обычной девятиэтажки, ощущая себя, по меньшей мере, идиотом, пряча руки в карманах, поздно, уже после звонка в дверь, понимая, что надо было взять что-нибудь. Вино или цветы.
— Серёжа?
Фенек выглядела так же. Та же вуаль рыжеватых волос, янтарная крошка в зелёных глазах, острое личико.
Он сделал шаг на неё, смотря на нелепую пижаму темно-синего цвета, до ужаса не идущую Ксюше, с ужасающим, да ещё смеющимся жирафом на груди.
Ксюша отступила.
Он шагнул в квартиру.
Она шаг от Сергея.
Так дошли до кухни.
— Зачем ты пришёл?
— Я? — Сергей не знал, что сказать, сказал первое, что пришло в голову, первое, что было правдой, первое, что он знал все эти долгие месяцы, — я люблю тебя.
— Люби в другом месте.
— Не могу, там тебя нет.
— Я устала ждать тебя. Я поняла, поняла, что я никогда не буду первой, никогда не буду единственной, я всегда буду виновата перед тобой, собой, людьми. Я всегда буду номером два или три, или тридцать три! Я никогда не буду той самой!
Ксюша кричала это не Сергею, нет. Она выговаривала это кафельной плитке, голландской, над столешницей кухни.
Сергей просто стоял сзади, на половину шага, на половину вздоха, и давал вырваться всем словам, обидам, слезам, тремору, крику и тихим всхлипываниям.
= 27 =
Аппетита не было…
Аксинья посмотрела в окно, на какую-то нелепо раннюю весну, и такое же раннее утро. Хотелось спать, невыносимо. Она лениво выпила кофе, больше убеждая себя в бодрящем действии кофеина, чем на самом деле ощущала. Нужно было на работу. В Москву, в душные, гудящие пробки, шумные проспекты и нехватку парковочных мест. У Ксюши не было сил бороться с этим, всю ночь она боролась со сном, который, в итоге, кажется, одержал победу, захватив её в плен, как когда-то взгляд Сергея.
Она проходила собеседование у будущего начальства, формальное. Сергей Павлович, так звали нового руководителя, если всё пройдёт успешно, зашёл в кабинет стремительно и, смотря куда-то сквозь Ксюшу, задал пару дежурных вопросов.
— Что ж, вы приняты, — он протянул руку, на которой мелькнули запонки, и посмотрел, как показалось, внимательно.
И больше она за время работы Сергея Павловича не видела, вернее, он её. Он заходил иногда в кабинет, лучезарно улыбался и раздаривал дежурные комплименты направо и налево, пока не начинал что-то тихо обсуждать с Маргаритой Павловной.
Потом им пришлось работать вместе, и Ксюша уже не могла отделаться от преследующего её взгляда, едва ли дружелюбного, скорее цепкого, но часто улыбающегося.
Как и любой женщине, ей польстило внимания интересного мужчины, которое, как показалось Ксюше, стало проскальзывать во взгляде Сергея, но определённо не в той форме, в которую оно вылилось. Самое отвратительное было не то, что её руководитель требовал минета от Аксиньи, а то, что она была готова его сделать… прямо там, у принтера. Она была готова опуститься на колени и сделать всё, что бы он ни пожелал.
Ей было стыдно…
Всё последующее время превратилось в сплошной комок борьбы и противостояния. Ксюша боролась то с Сергеем, то за Сергея. Она хотела его, боялась его, влюблялась в него.
Он был страстным и до нелепости дурацким.
Он не боялся выглядеть смешным или слабым.
Он готов был кинуть к ногам Ксюши половину мира, зацеловывать её до потери пульса, а потом брать её с такой страстью, что Ксюша не верила сама себе, что это возможно. Что это всё тот же мужчина, который двадцать минут назад щекотал её и шептал настолько нежно: «Дурёха ты, Фенечек», что марашки в удивлении прятались под лопатками.
Он не боялся просить, умолять о любви. И никогда не обещал того, что было невозможного.
Всё невозможное придумала себе Ксюша сама.
Теперь она понимала это.
Стоя в отдалении, проскользнув во двор жилого комплекса, где жил Сергей, она наблюдала за ним издалека. Видя его изнурённое лицо, всё ещё до боли ей любимое. Сергей поджигал фейерверки и бережно отводил в сторону дочку и ещё какую-то девушку в сторону, придерживая их порывы выскочить поближе к сверкающим огням. Ксюша даже успела приревновать, пока не сообразила, что это девушка сына…
У Сергея была дочка, сын, а мог бы… или нет. У Сергея была семья. Была своя жизнь. Без неё.
Многие говорят, что надо бороться за своё женское счастье. Другие, что нельзя построить своё счастье на чужом несчастье.
Ксюша больше не могла об этом думать. Она не знала, где правда, где истина, что верно, а что не очень.
Всё, что знала Ксюша, она выговаривала сейчас стене из голландской плитки с идеалистическими пейзажами.
— Я устала ждать тебя. Я поняла, поняла, что я никогда не буду первой, никогда не буду твоей единственной, я всегда буду виновата перед тобой, собой, людьми. Я всегда буду номером два или три, или тридцать три! Я никогда не буду той самой!
Ощущая спиной до боли любимое тепло.
— Я никогда не буду! Всегда буду второй и виноватой!
Ощутила руки у себя на плечах, он прижал к себе, почти вдавил, ей стало больно, словно стекло кололось внутри и рассекало в кровь…
— Фенечек, — Ксюша почувствовала, как Сергей аккуратно, словно она может сейчас разбиться, повернул её к себе, прижал, не сильно, сцепив руки у неё на талии.
— Фенечек, давай, мы остановимся на том, что ты будешь. Просто. Будешь. В моей жизни, а я в твоей.
Конец