Актриса на главную роль - Алюшина Татьяна. Страница 12

– «Скорость потока», – кивнул Лепин. – Смотрел. Мне понравилось. Я давно хотел тебе сказать, Глаш, ты очень крутая актриса. Я тебя даже не сразу узнал, ты там совсем другая. Ни на себя, ни на эту Инну из «Зыби» ни разу не похожа. Но очень круто. Даже с нашей, ментовской точки зрения: без лабуды всякой, без фальши, все четко.

– И снова спасибо, – рассмеялась Глаша, признаваясь: – Мне приятно. – Сделала глоток кофе, непроизвольно поморщившись – остыл. – Ну а, – продолжила она, поставив чашку на блюдце и отодвинув от себя, – Элеоноре, понятное дело, не понравилось. Учась на режиссерском факультете, я снялась в небольшой роли в одном авторском кино, такой легкий андеграунд, который в стране и не шел толком, зато поучаствовал в фестивале авторского кино в Европе. Без наград, но был отмечен. А потом я поставила спектакль в одном из ведущих театров страны. И непонятным мне образом его почему-то объявили резонансным, а мою режиссуру открытием года. А потом и того пуще: мы получили «Золотую маску» за постановку, а я еще и «Золотую маску» за дебют. Мы с Катей приехали на юбилей Полины Олеговны и, разумеется, пришли в театр посмотреть новый спектакль, после которого зашли в кабинет к Тихону Анатольевичу – поздороваться и поделиться впечатлением от пьесы. В кабинете была Элеонора, еще в гриме и сценическом костюме. И когда я, наивная чукотская девочка, понятия не имевшая в тот момент о ее «особом» негативном отношении ко мне, искренне восхитилась ее работой, Туркаеву буквально прорвало. Она наговорила мне кучу гадостей и вылетела из кабинета, хлопнув дверью.

– То есть ты была в курсе ее неприязненного отношения к тебе? – уточнил для протокола Лепин.

– Как сказала Зина Осиповна: «Сравнительный анализ своих и твоих, Глаша, достижений нашей приме определенно уже не по нервам». Меня как-то не трогает, что чьи-то неудовлетворенные амбиции вызывают у человека столь негативные чувства в мой адрес. Ну раздражаю я тебя, да и на здоровье. Это личное дело человека, чем он там грузится, я о нем вообще не думаю. В общем, подивилась столь бурной реакции и забыла. А через три месяца приехала провести с семьей Новый год. Катюшка в разговоре с отцом мимолетно упомянула о моем приезде, и Тихон Анатольевич вдруг загорелся идеей нового спектакля по пьесе молодого, классного автора, который всенепременно должна была поставить я.

– И теперь тебе пришлось напрямую столкнуться с ее ненавистью, – понимающе кивнул Юра.

– Я бы не стала называть это ненавистью, – поправила его Глаша. – Неприязнь – да, зависть, ну, может, скорее сожаление о своих упущенных возможностях. Да, я была для нее раздражителем, но честно надеялась, что талант и амбиции Элеоноры возобладают над неприязнью ко мне. Я не раз предлагала Туркаевой временное перемирие ради работы, но мое дружелюбие было явно невзаимно. И все же мы как-то умудрялись работать, и она старалась, увлеклась интересной ролью, погрузилась в процесс.

– Пока ты не взяла дублершу, – снова понимающе кивнул Юрий.

– Да, пока я не начала репетировать параллельно с Гордеевой.

– А кстати, почему? – задал неожиданный вопрос Лепин.

– Потому что Элеонора меня все меньше и меньше устраивала, – честно объяснила Глафира. – Она классная актриса, но эта роль не совсем ее. И чем больше мы репетировали, тем очевидней мне это становилось. Я бы ее раньше сняла, да эта самоизоляция все сбила.

– Тогда ответь мне на такой вопрос, Глафира: существуют ли у тебя с кем-то из театрального коллектива особые отношения – интимные или близкие дружеские?

– Это ты к тому спрашиваешь, что не мог бы этот самый близкий человек, удушив артистку Туркаеву, таким образом заступиться за мои прилюдно поруганные честь и достоинство? – хохотнула Глафира.

– Я рассматриваю любые версии, – серьезно ответил Лепин.

– И правильно делаешь, – поддержала его Глаша. – Отвечаю: точно нет, Юр. Многие, конечно, помнят меня еще девочкой и очень неплохо относятся, но никаких таких особых чувств никто ко мне не питает. Да, каждый из актеров, задействованных в нашей постановке, зубами, руками и ногами держится за свою роль, потому что, сам понимаешь, времена пришли голодные, опять приходится что-то там на себе затягивать и терпеть. А спектакль в постановке модного, нашумевшего автора – это большая доля вероятности полных залов, пусть даже спектакль получится так себе, но хайп на трендовом режиссере может круто сработать. К тому же им всем нравится то, что у нас получается, и отстранение от роли Туркаевой артисты приняли с облегчением, потому что ее непрофессиональное поведение стало откровенно мешать работе.

– Ну хорошо. А у нее с кем-то из труппы или работников театра были неприязненные отношения? Могла она кого-то достать до такой степени, чтобы вызвать ненависть?

– Ум-м-м, – задумчиво выдохнула Глаша, внезапно почувствовав наваливающуюся усталость. Зажмурилась, с силой потерла пальцами лоб между бровями. – Думаю, в той или иной степени за годы своего правления она допекла многих, скажем так. Но… м-м-м… – Она пыталась подобрать верные слова: – Попробую объяснить. Это нормально и обычно для большинства театров: внутривидовая, так сказать, борьба между актерами. Всегда есть фавориты, любимые актеры худрука, которым он отдает лучшие роли, и менее любимчики, но тем не менее выделяемые, которых не обходят достойными ролями; есть середнячки и есть совсем уж задвигаемые. Конечно, внутри любой труппы существует любовь-ненависть, приятие-неприятие, дружба-вражда, как в каждом коллективе, только с большей амплитудой страстей-эмоций, но все это, м-м-м… не глубинно. Не до смертоубийства уж точно. Ко всем своим великолепным талантам Грановский еще и очень грамотный управленец, он дает работать и проявлять себя всем актерам, прекрасно зная их способности, сильные и слабые стороны, и это только поддерживаемая иллюзия, что все лучшие женские роли достаются Элеоноре. Отнюдь. За последние лет пять в труппу пришли молодые, сильные актрисы новой формации, новой школы, и Тихон Анатольевич ставит на них очень интересные, кассовые спектакли. Поэтому все эти показные, громкие скандалы Туркаевой лишь необходимое напоминание всем о том, кто здесь прима, показной эгоцентризм, шум и гам вокруг ее персоны, и эта игра воспринимается всеми достаточно снисходительно. Но осторожненько, без демонстративного пренебрежения. Элеонора все еще имела большое влияние на Грановского и могла при желании попортить кому-нибудь жизнь.

– Тебе? – осторожно поинтересовался Лепин.

– Пыталась. Заделалась моим горячим хейтером в Сети. Но Грановский так ее приструнил, что она быстро удалила все посты и даже повинилась. Ну ты в курсе. Нет, на меня она, конечно, налетала, грозила, но все это только слова, не более того. Со мной Элеонора побаивалась связываться всерьез.

– Так, может, с кем-то другим она себя не сдерживала и связалась всерьез?

– Не знаю, – неуверенно покачала головой Глафира. – Тебе лучше об этом спросить Зину Осиповну, вот она абсолютно досконально знает все про театр и про работающих в нем людей. – И повторила: – Не знаю, Юр. Но мне кажется, что вряд ли. Все прекрасно понимали, что у Элеоноры такой истероидный тип характера, такая натура, на самом же деле копить зло, помнить вдолгую, что там кто сказал про нее или не так сделал, а тем более мстить было совершенно не в ее натуре. Психотип не тот. Не думаю, что кому-то она могла прямо смертельно насолить. И если честно, я откровенно недоумеваю, почему ее убили. Все это какой-то бред. Вот так, достаточно хладнокровно, расчетливо-продуманно убить?

– Почему ты решила, что хладнокровно и расчетливо? – быстро переспросил Юрий, всмотревшись в выражение ее лица цепким взглядом.

– Да бог знает, прислушалась к своей интуиции, – ответила Глафира. – Пока не могу сказать. Но вот возникло такое ощущение… Как я понимаю, убийства совершаются только двумя способами: с четким холодным расчетом или под давлением момента, в состоянии аффекта. Так?

– Так, – односложно подтвердил Лепин, боясь сбить ее с мысли.