Золото апачей (ЛП) - Altsheler Joseph Alexander. Страница 30

   - Канопус, - поправил его профессор. - Послушай, Джедедайя, сколько раз я учил тебя правильно произносить это название?

   - Ну, пусть будет Канопус. Так вот, знаешь ли ты, Герберт, что Канопус в десять тысяч раз больше нашего Солнца? А кроме нее, есть еще Ригель, Альдебаран, Сириус, Собачья звезда, Антарес, Арктур и многие другие, больше, чем ты можешь себе вообразить. И если бы все эти звезды вдруг разом оказались у нас над головой, я даже не обратил бы внимания на наше Солнце, словно бы его и вообще нет. Это напоминает мне о том случае, когда мы с профессором были в Нью-Йорке. Я стоял на Пятой авеню, а мимо меня в колясках проезжали богатые, гордые женщины, и они всегда смотрели прямо перед собой. Они не обращали ни малейшего внимания на Джедедайю Симпсона из Лексин'тона, К-и, стоявшего на тротуаре, словно его вообще не существовало.

   Когда профессор рассказал мне, на каком маленьком шарике я живу, в то время как считал, что живу на прекрасной планете, которая больше звезд, я чуть не сошел с ума. Они не замечают нас, Герберт, или же смеются над нами, и я отчетливо слышу, как прямо сейчас одна из них, большая, красивая звезда говорит другой: "Скажи, ты видишь вон тот маленький, смешной, слабенький комочек света в самом низу, в уголке, в темноте, который пытается притворяться настоящим солнцем?" "Да, - отвечает та, - я заметила этот туслый объект примерно миллион лет назад, и думала, что с тех пор он совсем угас. И он еще смеет называть себя солнцем? Когда я вижу его, то вспоминаю басню о лягушке, которая хотела стать волом; она пыхтела и надувалась, пыхтела и надувалась, пока не лопнула". После этого они хохочут так, что просто помирают со смеху.

   - Ты до сих пор так думаешь, Джед? - с сочувствием спросил Герберт.

   - Нет. Я бродил словно в тумане несколько дней, а потом наступило облегчение. В то время мы с профессором были в Нью-Йорке, и профессор повел меня послушать, как какой-то поляк играет на пианино, зная, что мне это нравится. Не спрашивай меня, как его зовут; просто возьми большое количество к, ц, з, сложи в сумку, хорошенько встряхни, а потом вывали на пол. Как они упадут, таким и будет его имя. Но, Герберт, как он играл! Я даже не думал, что такое может быть. Он начал нажимать на клавиши очень медленно, а потом все быстрее и быстрее, и вдруг внезапно остановился; звук был едва слышен, словно писк ребенка, но он становился все громче, все сильнее, пока не проникал в самое сердце. Я совершенно забыл и о пианисте с чудным именем, в котором присутствовал весь алфавит, и о профессоре, и о зале, и обо всех, кто в нем находился; я увидел своего отца, умершего двадцать лет тому назад, и свою мать, молодую женщину с добрым лицом и улыбающимися глазами, склоняющуюся надо мной; и всех мальчишек, с которыми я играл, сам будучи мальчишкой, и зеленую траву на поляне, зеленей зеленого, и речку, через которую мы плавали, - самую прекрасную речку на свете, - и ее берега, на которых раскинулись сады с яблонями и красными яблоками на них, и персики, подставляющие свои бока солнцу; и когда я увидел все это, на глазах моих выступили слезы, чего раньше никогда не случалось, и профессор не ругал меня за это, потому что это были непритворные слезы.

   А когда мы вышли из зала, я сказал профессору: "Профессор, вам больше не нужно рассказывать мне о Канапе, и Ригеле, и всех прочих огромных солнцах. Меня это больше не интересует. Думаю, важно не то, чем мы могли бы быть, важно то, что мы есть. Я был создан, чтобы жить на нашей маленькой планете, и она вполне меня устраивает. На ней есть прекрасные большие моря, и целые континенты, например, Северная Америка и Европа, стоят всех других, вместе взятых, а еще есть множество островов, больших и малых, и еще полно других, любопытных и интересных вещей.

   Мне нравится, как сказал один парень из Теннеси, что его штат лучше всех других штатов, а его страна лучше всех других стран, его округ лучше всех других округов, его город лучше всех других городов, а та сторона улицы, где он живет, лучше стороны напротив. Это - мое. Эта земля - наша. Мне на ней нравится; она подходит мне как никакая другая, и я рассчитываю провести на ней как можно больше времени. Старина Канапе может надуться, как лягушка, а все эти большие звезды могут шутить и смеяться, как им вздумается; я их не слышу. Я люблю нашу землю, она красотка, а центром ее является Лексин'тон, К-и, как вы это сможете увидеть, поднявшись к звездам, потому что и земля и небо простираются от него на равные расстояния во все стороны. И я люблю нашу систему, включающую нашу землю и еще пять планет, которые я вижу собственными глазами, а еще те, которые не вижу, Нептун и Уран, но это все равно. Да, сэр, я горжусь стариной Юпитером, таким большим и величественным, а еще Сатурном с его ошейником, и Венерой и Марсом, потому что они яркие и веселые, и Меркурием, потому что он маленький и нахальный. Это милая маленькая кучка планет, которая нравится мне гораздо больше любой другой, будь она хоть в тысячу, хоть в десять тысяч раз больше.

   Джед остановился, перевести дыхание, а профессор пошел к скалам, посмотреть на эффекты отражения лунного света от некоторых слоев. Джед кивнул ему вслед и сказал шепотом:

   - Это один из величайших людей. Я всегда считал себя не последним человеком, пока не познакомился с профессором и не поработал с ним. Он и парни, подобные ему, это сила. Они знают все. Политиканы и прочие могут кричать что угодно, но в том-то и дело, что они никогда ничего не доказывают, о чем кричат. Они никогда не выкладывают свои карты. Они просто продолжают кричать, и делают это так громко и долго, что люди через некоторое время начинают им верить, хотя не все, что они говорят, правда. Но такие люди, как профессор, со всеми буквами до их имен и после, и даже в середине, не просто говорят. Если они что-то сказали, то стараются это доказать. Когда профессор отправится в свой Вавилон раскапывать древний город, которому пятьдесят тысяч лет, и какой-нибудь другой настоящий ученый человек спросит его: "Профессор Лонгворт, нашли ли вы этот старый город?", профессор ответит ему: "Да", а затем другой старый Соломон скажет: "Профессор Лонгворт, я из Миссури, так что вы должны мне его показать". И тогда профессор должен будет показать им свой город, храмы и магазины, бассейны и жилые дома, все это, или они скажут: "Вы болтун, профессор Лонгворт, вы лжец, а лжецу нет места среди нас". Но не стоит беспокоиться о профессоре, он раскопает свой город, полностью, до основания.

   - Я в этом уверен, Джед, - сказал Герберт. У него также сложилось благоприятное мнение о знаниях и умениях профессора. Профессор знал не только небеса и древние времена, он обладал знаниями обо всем, его окружающем. Никто из них не умел находить лекарственные травы, не знал так много о привычках диких животных и о том, как их выслеживать, никто лучше него не знал о приметах погоды или свойствах почвы. Мальчики уважали его и, глядя на него, больше не видели ничего смешного в маленькой фигуре, большой голове и огромном шлеме.

   Два или три дня спустя профессор и мальчики отправились в одновременно исследовательскую и охотничью экспедицию, оставив Джеда ответственным за жилища. Каждый из них прихватил с собой ружье, которым умел пользоваться, а также револьвер, на случай чрезвычайной ситуации. Помахав на прощанье Джеду, они стали подниматься по тропе, пока не оказались на вершине скалы. Здесь они на некоторое время остановились. Стоял прекрасный, ясный солнечный день, каждый элемент пейзажа различался необычайно отчетливо. Чарльз и Герберт испытывали нечто вроде гордости, поскольку все, их окружавшее, принадлежало им и их товарищам. Никто не предъявлял на него своих прав.