Золото апачей (ЛП) - Altsheler Joseph Alexander. Страница 74

   - Увы, Джед, это так, - сказал Герберт. - Думаю, в радиусе ста миль отсюда нет чашечки кофе, но мне очень хотелось бы выпить хотя бы одну. Но деньги в данном случае ничего не значат.

   - Здесь - нет, но когда ты вернешься в большой город, - отозвался Джед, - и когда я вернусь в Чикаго или Нью-Йорк, я отправлюсь в самый дорогой ресторан. Я когда-нибудь рассказывал вам историю об одном парне, который сделал кучу денег на приисках на Западе, был избран сенатором и отправился со своими дочерями в Вашингтон? Они пошли в большой ресторан, где играет оркестр, и возле окон стоят цветы. Официанты в черных костюмах и блестящих белых рубашках снуют тут и там. Сенатор и его дочери долго разглядывали меню и ничего не могли понять, поскольку оно было написано по-французски. Важный официант стоял рядом и улыбался. Наконец, младшая дочь сенатора сказала официанту: "Не нужно нам никаких французских блюд, а принесите-ка нам на сорок долларов ветчины с яйцами". Может быть, то же самое случится и с Джедедайей Симпсоном, а может быть, и нет. Но я собираюсь посетить большой ресторан в каком-нибудь большом городе, прежде чем осесть в маленьком старом Лексин'тоне, К-и, среди настоящих людей.

   Профессор улыбнулся.

   - Насколько я могу судить, Джед, - сказал он, - богатство делает тебя суровым и важным человеком. Не сомневаюсь, что когда я приеду к тебе в Лексингтон, ты покажешь мне своего доктора и распорядишься сыграть самую печальную мелодию, а все твои разговоры будут касаться вырождения эпохи и людской глупости.

   Джед энергично затряс головой.

   - Нет, профессор, вовсе нет! - сказал он. - Я не собираюсь лишать себя радостей жизни только потому, что стал миллионером. Мой доктор сыграет вам самые веселые мелодии, которые когда-либо игрались в нашей местности. Молодые люди будут смеяться и веселиться, а я смотреть на них, улыбаться и думать, что на самом деле я моложе любого из них.

   - Это правильно, Джед, - одобрительно произнес профессор. - Сохраняй интерес к жизни, и ты никогда не постареешь.

   - Это правда, профессор, - с восхищением сказал Джед. - Я всегда говорил Чарли и Герберту, что вы один из величайших людей в мире, который имеет право поставить тринадцать заглавных букв алфавита перед своим именем, и столько же заглавных после. Я буду собирать молодых людей, после того как они вдоволь нагуляются и навеселятся, в своей большой и прекрасной гостиной, под сверкающими люстрами, изготовленными в Париже специально по моему заказу. Их глаза будут устремлены на меня, и они будут едва дышать, потому что им будет очень интересно. А я буду им рассказывать о том, как нашел свое богатство в диких горах Аризоны, с тремя лучшими товарищами, каких только можно пожелать. Одним из них был профессор Лонгворт, знавший почти все, а то, что не знал он, не знал никто, а двое других - мальчики. Первого звали Чарли, он с Запада, а второго - Герберт, с Востока, самые чудесные парни в мире. Я скажу им: "Мальчики и девочки, вы в полном порядке, штат Кентукки может гордиться вами, Штаты могут гордиться вами, весь мир может гордиться вами, и я тоже горжусь вами, но никто из вас не профессор, не Чарльз и не Герберт". И мне бы очень хотелось, чтобы вы тогда оказались рядом со мной, профессор, сидящий выше меня, и Чарли с Гербертом, - один по левую руку, другой - по правую.

   Глаза впечатлительного Герберта увлажнились.

   - Помни, Джед, - сказал он, - то же самое мы чувствуем по отношению к тебе.

   Профессор и Чарльз молчали, глубоко тронутые.

   - Вот твоя рыба, Чарли, - сказал Джед, очень взволнованный. - А вот твоя, Герберт.

   Кроме рыбы у них были еще оленина и медвежатина. Золото они сложили у костра, лошади и мулы паслись рядом. Огонь ярко горел, они чувствовали себя легко и весело. К северу от них высились пики великих гор, откуда они пришли, но их снежные шапки были сейчас скрыты сумерками. На западе ненадолго задержались оттенки фиолетового, оранжевого и золотого, отмечая место, где скрылось солнце, а затем, внезапно, с юго-запада надвинулось огромное облако тьмы и укутало землю. Огонь был крошечной живой искоркой посреди мрака и тишины, а рядом с ним сидели четыре маленькие фигурки.

   - Нам нужно установить дежурство, - сказал профессор. - В дикой местности, с таким огромным сокровищем, как наше, необходимо проявлять бдительность.

   Первые часы он решил дежурить сам, и остальные трое, завернувшись в одеяла, через пять минут уже спали, вытянув ноги к костру и подложив под голову ладони. Профессор сидел в тишине. Не было слышно ничего, кроме заблудившегося в соснах ветра, пофыркивания лошадей. Он снял свой шлем и потер лоб. Затем взглянул на огромное небо, усеянное блестящими звездами; он всегда восхищался им. Занятия наукой не превратили его в циника, с каждым прожитым днем он был все более благодарен Творцу, создавшему такой удивительный мир. Он перевел взгляд на своих спавших товарищей. Если бы у него были сыновья, он хотел бы, чтобы они были похожи на Чарльза и Герберта. Но они и были для него почти сыновьями.

   Лошадь фыркнула громче, чем обычно. Что-то пошевелилось в кустах. Какое-то дикое животное, привлеченное огнем? Профессор взял ружье и поднялся. За толстыми стеклами очков блеснули острые глаза. Опасность? Нужно было это узнать. Маленькому человеку, с львиным сердцем, страх был неведом.

   Он снова прислушался. Лошадь негромко, но встревоженно, фыркнула, и профессор поднялся в полный рост, держа ружье наизготовку, готовый выстрелить в любое мгновение. Бесшумно двигаясь через подлесок, он добрался до небольшой поляны, где спали или бродили их животные. Сейчас они были спокойны. Профессор ждал, затаившись в темноте, но лошадь больше не фыркала. Он был не только начитанным человеком, но и хорошо знал пустыню, поэтому долгое время сидел и ждал. Затем вышел на поляну и принялся внимательно осматриваться. Вскоре взгляд его упал на след, отпечатавшийся на мягкой земле; вытащив из кармана увеличительное стекло, он опустился рядом с ним на колени и изучил. Отпечаток не принадлежал ни лошади, ни мулу, ни одному из его товарищей, но это, вне всякого сомнения, был след человека. Они, все четверо, носили ими же самими изготовленные мокасины, здесь же имелся четкий отпечаток сапога - каблука и кожаной подошвы. Белый человек! Именно так! В ярком лунном свете он нашел еще два-три отпечатка, которые вели к дальнему краю поляны, и там терялись.

   Профессор медленно вернулся к костру. Его товарищи по-прежнему спокойно спали, но ему было не по себе. Следы белого человека! И этот человек пришел в ночи, подобно вору! И так же ушел! Профессор бросил взгляд на мешки с золотом. Он был очень обеспокоен, вспомнив пословицу о том, что золото трудно найти, но еще труднее - не потерять.