Вдали от суеты (ЛП) - Аделер Макс. Страница 42

   Мэри Энгл стояла безмолвно, подобно статуе; она осталась такой, когда унесли ее одежду, а ее белая нежная кожа поблескивала в тусклом свете.

   Время почти настало. Чернокожую женщину втащили в соседнюю камеру. С улицы доносился ропот толпы. Миссис Уиллиттс накрыла покрывалом плечи, цвета слоновой кости, и Мэри, повернувшись к своей матери, обвила ее руками и поцеловала. Она прошептала:

   - Я умру, мама. Я не выживу. Я никогда не увижу тебя снова.

   Ни единой слезинки не было у нее на глазах. Плотно обернутая покрывалом, со спокойствием отчаяния, она готова была выйти из камеры, как только раздастся зовущий ее голос тюремщика.

   На улице возник переполох. Послышался звук копыт приближающейся лошади. Громкий голос, вопящий на всю улицу.

   Ворвался доктор Рикеттс, красный, размахивая зажатой в руке бумагой.

   - Она помилована! Оправдана! - кричал он. - Оставьте ее! Ведите ее обратно! - сказал он тюремщику, уже взявшему было Мэри за руку. - Взгляните на это! - И он бросил бумагу ему в лицо.

   Долгое испытание закончилось, Мэри Энгл не могла поверить в случившееся; она вряд ли понимала, что происходит, какие усилия были затрачены, чтобы доказать ее невиновность, она просто стояла, ошеломленная, растерянная. Затем она почувствовала внезапно нахлынувшую слабость, ее уложили на низкую кровать, и доктор поведал ей всю историю ее оправдания; когда же врач сказал, что Том ни в чем не был виноват, девушка повернулась лицом к стене, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы, и прошептала:

   - Слава Господу! Слава Господу, что это так!

   Как только она показалась в дверях тюрьмы, опираясь на руку врача, толпа, в значительной мере возросшая, встретила ее приветственными криками, но Мэри опустила на лицо вуаль и содрогнулась при мысли о том, что это те же самые люди, которые собрались, чтобы увидеть, как ее будут наказывать.

   - Это соответствует моей теории, дорогая, - сказал доктор. - Люди одинаковым образом радуются, когда их собраться попадают в беду, и когда из нее выпутываются.

   Мэри вернулась обратно в свой старый дом, который тут же был осажден друзьями, отношения с которыми были прерваны возведенным на нее обвинением, и которые теперь желали поздравить ее с оправданием.

   Том Уиллиттс постучал в дверь и спросил миссис Энгл:

   - Могу ли я теперь войти?

   Его лицо пылало.

   Получив разрешение, он вошел и, перед всеми, взял руки Мэри в свои, а она просила у него прощения за причиненные ему страдания.

   Но Том также желал быть прощенным; после признания вины, раскаяния, искреннего желания проявить милосердие, они вновь стали лучшими друзьями, даже более лучшими, чем были прежде.

   - Раньше я просто любил вас, - сказал Том, - теперь же я вас просто боготворю за ваш героизм и проявленную вами жертвенность, ради моего спасения.

   Прибыл еще один посетитель. Старый майор Ньютон вошел в комнату, держа шляпу в руке, со склоненной головой. Морщины на его лице казались более глубокими, чем обычно, он выглядел опечаленным, сломленным.

   Подойдя к Мэри, он остановился перед ней с опущенной головой, и сказал:

   - Я пришел, чтобы попросить у вас прощения за свою жестокость и бессердечие. Обиду, которую я нанес вам, я никогда не смогу искупить. Мое раскаяние ляжет вместе со мной в мою могилу. Но если у вас найдется хотя бы несколько жалостливых слов, скажите их стоящему перед вами старику, чей сын, подлец и негодяй, сбежал из дома, кто стоит перед вами с разбитым сердцем, кто готов припасть к вашим ногам, поскольку вы - воплощенный ангел доброты и благородного самопожертвования, - скажите их мне, чтобы я, вспоминая их, чувствовал хотя бы слабое утешение в том одиночестве, которое отныне мне предстоит.

   Мэри взяла своими нежными руками грубые руки старика, и произнесла добрые, нежные слова; слезы текли по щекам майора, он трепетно поцеловал ее изящные пальчики, вышел и вернулся в свой дом, ставший отныне прибежищем насчастья и одиночества.

   Несколько месяцев спустя настала следующая рождественская ночь, но на этот раз веселье царило в особняке Уиллиттсов.

   Здесь присутствовали две вновь образовавшиеся семейные пары. Мэри и Том Уиллиттс занимали детей рождественскими играми, и веселились так, словно никогда прежде на их жизненном пути не встречались печали; в противоположном конце комнаты, доктор Рикеттс и его жена (прежде миссис Энгл), взирали на молодую пару с гордостью и удовольствием, наполнявшими их сейчас, с печальной улыбкой вспоминая те несчастья, которые им пришлось пережить и которые, как они надеялись, канули в прошлое навсегда.

   Дети резвились вовсю; Том и его жена некоторое время смотрели на них, а затем он подхватил ее под руку и они вышли на крыльцо, глядя, как воды плещется возле обледенелого берега, так же, как в ту ночь, год назад. Но теперь этот звук был совершенно другой, это была музыка, хотя и в минорном тоне, как воспоминание о том страшном пути вдоль берега, живо представшее в ее сознании.

   Никто из них не произнес ни слова, но каждый знал, что мысли другого вернулись к страданиям и ужасам прошлого, только на миг, чтобы спокойная радость настоящего стала еще более сладостной. Мэри, сжимая руки мужа в своих, смотрела глазами на широкую реку, и не видела ее, в то время как ее губы медленно повторяли старинный гимн утешения и надежды:

   Настанет день мира и покоя,

   После мрачной, наполненной унынием печальной ночи.

   И, если горе явится вечером незваным гостем,

   То с первым утренним лучом придет радость.

   Глаза, переполненные слезами,

   Вновь заискрятся весельем,