Токио - Хайдер Мо. Страница 11

– Конечно, – сказала я, вытянув вперед руки. – Почему нет?

«С тобой кто-нибудь говорил о предохранении?» Медсестра, которая меня не любила, сказала, что я могла стать разносчиком болезней, таких как герпес, гонорея и сифилис. Все это происходит при отсутствии контроля за отвратительными людьми, такими как я. «Не говори мне, что из этих пяти мальчиков никто не предложил презерватив». Я молча лежала на кровати с закрытыми глазами. Я не хотела говорить ей правду о том, что и в самом деле не знала, что такое презерватив, не знала, что делаю что-то нехорошее, что моя мама скорее умерла бы, чем стала обсуждать со мной такие вещи. Мне не хотелось, чтобы она снова заговорила о моей глупой невежественности. «Ну а ты! Даже не попыталась остановить их». Она громко чмокнула губами. «По моему мнению, ты самое отвратительное существо, которое я когда-либо встречала в жизни».

Врачи сказали, что дело в контроле. «У нас у всех бывают импульсивные желания. Это в природе человека. Ключ к счастливой и гармоничной жизни – умение их обуздывать».

Но к тому времени я, конечно, ничего уже не могла поправить. Без практики и исправлять нечего. При взгляде на историю болезни или на свое обнаженное тело мне становилось ясно, что секса в будущем у меня не будет.

7

Под конец мы с русскими пришли к компромиссу: я согласилась с укороченной юбкой, а они разрешили мне пригладить волосы и стереть перламутровые тени. Я осторожно провела над ресницами черные линии, потому что, посидев и подумав над макияжем, вспомнила увиденную мною когда-то в журнале фотографию Одри Хепберн. Я подумала тогда, что если бы ее встретила, то она бы мне понравилась. Она казалась доброй. Я стерла с губ блеск и накрасила их матовой красной помадой. Близнецы отступили на шаг и посмотрели на результат.

– Неплохо, – кисло признала Ирина. – Ты по-прежнему похожа на вдову, но на этот раз не такую тоскливую.

Джейсон ничего не сказал о моем внешнем виде. Задумчиво посмотрел на мои ноги и коротко хохотнул, словно вспомнил грубую шутку.

– Пойдем, – сказал он и зажег сигарету. – Пора. Мы пошли гуськом. Солнце освещало нижние этажи зданий. На маленьких улочках готовили фонари для праздника Бон [26], который должен был состояться в конце недели. В парке Тояма развевались знамена и стояли прилавки. На кладбище, мимо которого мы проходили, выставили для духов овощи, фрукты и рисовую водку. Я молча на все это смотрела, частенько останавливалась, чтобы поправить обувь: Ирина дала мне на этот вечер черные туфли на высоких каблуках. Они оказались велики. Я напихала в носки бумагу и шла с трудом.

Чтобы попасть в гостиницу, карты не требовалось: здание было видно за несколько миль. Горгульи плевались красным огнем. Я стояла, смотрела на них, пока моим спутникам это не наскучило. Они взяли меня за руку и повели в стеклянный лифт, пристроенный к небоскребу. Лифт поднимался наверх, к Мэрилин Монро. Она все так же раскачивалась на качелях, только теперь уже среди звезд. Мне сказали, что лифт назван «хрустальным», потому что он вбирал и рассеивал огни Токио. Я стояла, прижавшись носом к стеклу, пораженная скоростью, с которой из-под наших ног уходила грязная улица.

– Подожди здесь, – сказал Джейсон, когда лифт остановился. Мы оказались на мраморном полу холла, отделенного от клуба алюминиевыми дверями. В углу, в высокой вазе, стояла искусственная розй, в пять футов высотой. – Я пришлю сюда маму-сан.

Он указал на обитый бархатом шезлонг и исчез за дверями вместе с русскими девушками. Я успела заметить помещение величиною с каток, занимающее весь верхний этаж здания, в блестящем полу отразились небоскребы. Затем дверь закрылась, и я осталась сидеть в шезлонге. Компанию мне составила девушка, сидевшая за стойкой, я видела лишь верх ее клетчатой шляпы.

Я скрестила ноги и снова села прямо. Посмотрела на собственное неясное отражение в алюминиевых дверях. На дверях по трафарету были выведены черные буквы:

НЕКОТОРЫЕ ЛЮБЯТ ПОГОРЯЧЕЕ.

По словам Джейсона, клуб мамы-сан, Строберри Накатани, был старым заведением. В семидесятых годах она была девушкой по вызову, знаменитой тем, что приходила в клубы в белом меховом манто, надетом на голое тело. Ее муж, импресарио, работал в шоу-бизнесе. Когда умер, оставил ей этот клуб. «Не удивляйся, когда ее увидишь», – предупредил Джейсон. «Ее жизнь посвящена Мэрилин Монро», – сказал он. «Она сделала пластическую операцию – изменила нос и сделала европейские глаза. Постарайся показать, будто ты в восторге от ее красоты».

Я положила ладони на юбку, прижала ее к бедрам. Нужно быть очень смелой или отчаянной, чтобы решиться на это. Я уже готова была сдаться – встать и пойти к лифту, когда алюминиевые двери отворились и оттуда вышла маленькая осветленная женщина, одетая, как Мэрилин Монро – в золотое платье и меховой палантин. В руке она держала сигарету в резном мундштуке. Мама-сан была грудастой и мускулистой, словно китайский боевой конь, ее азиатские обесцвеченные волосы были насильственно уложены в прическу Мэрилин. Она процокала по полу в туфлях-лодочках, откинула палантин, облизала пальцы и пригладила волосы. Остановилась в нескольких дюймах от меня, ничего не сказала и внимательно всмотрелась в мое лицо. Ну, вот, подумала я, теперь она меня выгонит.

– Встань.

Я поднялась.

– Откуда ты? М-м? – Она описала вокруг меня круг, посмотрела на сморщенные черные колготки, на туфли Ирины с затолканной в них бумагой. – Откуда ты?

– Из Англии.

– Англии? – Она сделала шаг назад, сунула в мундштук сигарету, сощурила глаза. – Да. Ты и в самом деле похожа на английскую девушку. Почему ты хочешь здесь работать? А?

– Причина та же, что и у всех.

– И что же это, м-м? Тебе нравятся японские мужчины?

– Нет, мне нужны деньги.

Ее рот изогнулся, словно я ее насмешила. Она зажгла сигарету.

– Хорошо, – сказала она. – Замечательно. – Склонила голову и выпустила через плечо струйку дыма. – Попробуй сегодня. Понравишься клиенту – дам тебе за час три тысячи иен. Три тысячи. О'кей?

– Значит, вы возьмете меня на работу?

– Почему удивляешься? Хочешь что-то другое? Три тысячи. Берешь или уходишь, леди. Я не могу дать больше.

– Я просто думала…

Мама Строберри подняла руку, чтобы я замолчала.

– И если сегодня будет хорошо, приходи завтра в красивом платье. О'кей? Если красивого платья не будет, заплатишь десять тысяч иен. Штраф. Поняла, леди? Это клуб высшего класса.

Клуб показался мне волшебным местом: пол – словно пруд с отраженными в нем звездами, и все это великолепие плывет над миром на высоте пятидесятого этажа. Со всех сторон панорамные виды Токио. На соседних зданиях экраны, демонстрирующие новостные ролики и музыкальные клипы. Через зал с приглушенной нижней подсветкой я шла в благоговейном ужасе, разглядывая цветочные композиции в стиле икебана. В помещении уже находились два посетителя – маленькие мужчины в деловых костюмах. Стояли столы, банкетки, глубокие кожаные кресла, над столами поднимались струи дыма. На возвышении пианист с худым лицом, в бабочке, оглашал помещение звонкими арпеджио. Единственное место, где на несколько мгновений город исчезал из виду, было там, где раскачивались качели Мэрилин.

Мама Строберри сидела за позолоченным столом, воспроизводившим стиль Людовика Четырнадцатого, рядом с качелями Мэрилин. В одной руке она держала сигарету в длинном мундштуке, другой набирала цифры на калькуляторе. Недалеко от нее стоял стол, где сидели девушки в ожидании посетителей. Они курили и болтали. В общей сложности нас было двадцать человек. За исключением меня и русских двойняшек, все японки. Ирина дала мне горсть сигарет, и я сидела молча, усиленно курила и беспокойно поглядывала на алюминиевые двери, в которые должны были войти посетители.

Наконец послышался звон колокольчика, и в помещение вошла большая группа мужчин, одетых в строгие костюмы.