Токио - Хайдер Мо. Страница 54

Я попятилась, схватилась за стену, чтобы устоять. Колени дрожали.

– Джейсон, ты… – Я несколько раз глубоко вдохнула. – Тебе нужен врач? Я отвезу тебя в Роппонги, если хочешь.

– Я сказал: проваливай.

– Мы скажем, что заплатим на следующей неделе, когда…

– Ты что, оглохла?

– Нет. – Я тупо смотрела на дверь. – Нет, не оглохла.

– У него все в порядке? – шепотом спросила Светлана.

Я подняла на нее глаза.

– Что?

– У него все в порядке?

– Гм. – Я утерла лицо и с сомнением посмотрела на дверь. – Думаю, да.

Мы долго не могли поверить в то, что медсестра не вернется. Еще дольше набирались смелости, чтобы пойти и осмотреться. Дому был нанесен страшный урон. Мы слегка привели его в порядок, а потом по очереди приняли ванну. Я мылась, как во сне, осторожно водила губкой по распухшему лицу. На ногах были ссадины, должно быть, я оцарапалась, когда выпрыгивала из окна. По странному совпадению, они напомнили мне раны, нанесенные во сне младенцем. Они очень походили на следы, оставленные младенческими зубами. Я долго смотрела на них и не могла унять дрожь.

Ирина обнаружила немного денег в кармане пальто: чимпира их не заметил. Согласилась дать мне в долг тысячу иен. Умывшись, я прибрала в комнате, осторожно вымела разбитое стекло и щепки выломанной двери, сложила все книги и бумаги в шкаф. Взяла деньги Ирины и поехала в Хонго.

Промокший под дождем кампус очень не походил на тот, который я видела в прошлый раз. Толстый ковер из осенних листьев пропал, открыто было все пространство – озеро, затейливые крыши, поднимавшиеся над голыми деревьями. Было раннее утро, но Ши Чонгминг уже консультировал студента, высокого парня в оранжевой футболке с надписью «Бешеный купальщик» на груди. Оба замолчали, когда я вошла в аудиторию. Мое лицо было оцарапано, руки сжаты в кулаки, я заметно тряслась.

Остановившись посреди комнаты, я обратилась к Ши Чонгмингу:

– Вы заставили меня зайти слишком далеко, но больше я не сделаю ни шага. Пора отдать мне фильм.

Ши Чонгминг медленно поднялся из-за стола. Оперся на трость и жестом указал студенту на дверь.

– Живо, живо, – прошипел он, увидев, что парень сидит на месте и оторопело смотрит на меня.

Студент поднялся. Его лицо было серьезно. По-прежнему не сводя с меня глаз он попятился к двери и закрыл ее за собой с едва слышным щелчком.

Ши Чонгминг не сразу ко мне обернулся. Некоторое время он стоял спиной, опираясь рукой на косяк. Только через минуту он встретился со мной глазами.

– Ну, успокоились?

– Успокоилась? Да. Я совершенно спокойна.

– Сядьте. Сядьте и расскажите, что случилось.

47

Нанкин, 20 декабря 1937

Нет ничего горше для гордого человека, чем признать собственную ошибку. Оставив на улице мертвого ребенка, мы дошли до места, где наши пути расходились. Лю положил ладонь на мою руку.

– Возвращайтесь к себе и дождитесь меня, – прошептал он. – Я приду, как только доставлю младшего Лю домой. Для нас, похоже, настали перемены.

Так и случилось: не прошло и двадцати минут после моего возвращения, как раздалась условная серия ударов в дверь. Я отворил, и он стоял на пороге с папкой под мышкой.

– Нам нужно поговорить, – пробормотал он, убедившись, что Шуджин не слышит. – У меня есть план.

В знак уважения к хозяевам он снял ботинки и прошел в маленькую комнату на нижнем этаже. Обычно мы используем ее для деловых встреч. Шуджин всегда содержит ее в порядке. Здесь стоят стулья и красный лакированный стол с красивой перламутровой инкрустацией в виде драконов и пионов. Мы уселись, запахнулись в одежду. Шуджин не удивилась приходу старины Лю. Пошла наверх поправить прическу. Через несколько минут я услышал, что она спустилась в кухню и поставила на огонь чайник.

– У нас только чай да несколько лепешек от вашей жены, Лю Рунде, – сказал я. – К сожалению, больше ничего предложить не можем.

Он кивнул.

– Нет нужды объяснять.

В папке у него была подробная карта Нанкина. Должно быть, он работал над ней последние дни. Когда чайник был на столе и чашки наполнены, он разложил передо мной карту.

– Это, – сказал он, поставив кружок за Чанчжоу, – дом старого приятеля. Он очень богатый человек – торгует солью. Дом у него огромный, богатые кладовые, на участке имеется колодец со свежей водой, гранатовые деревья. Место неподалеку от Пурпурной горы. А это, – он поставил крестик в нескольких ли от прежнего места, – ворота Тайпинг. Ходят слухи, что стена в этом месте сильно разрушена при обстреле. Вряд ли японцы, устремившись на запад, станут оставлять здесь много людей. Если мы сюда проникнем, то по закоулкам сможем выйти к Чанчжоу и двинемся по реке в северном направлении. Город Чанчжоу не имеет для японцев стратегического значения. Если нам повезет, найдем лодку, переправимся в глубь страны и затеряемся в провинции Аньхой.

Некоторое время мы сидели молча. Каждый беспокоился за семью. Словно отвечая на мои невысказанные сомнения, Лю кивнул.

– Да, знаю. Все зависит от того, останутся ли главные японские силы в районе Сянгана и Мейтана.

– По радио говорят, на днях будет объявлено о создании комитета самоуправления.

Он посмотрел на меня очень серьезно. Такого отрешенного взгляда я у него не припомню.

– Милый, милый мастер Ши. Вы не хуже меня знаете, что если останемся здесь, то уподобимся крысам в сточной канаве. Будем сидеть и ждать, пока японцы нас обнаружат.

Я приложил к голове пальцы.

– Да, – пробормотал я. Глаза мои неожиданно наполнились слезами, и мне не хотелось, чтобы Лю их заметил. Но он стар и умен. И тотчас понял, что был не прав.

– Мастер Ши, не вините себя слишком сильно. Я и сам действовал не лучшим образом. И тоже обвиняю себя в гордыне.

По моей щеке пробежала слеза и упала на стол, в глаз дракона. Я тупо на нее уставился.

– Что я наделал? – прошептал я. – Что я сделал со своей женой? С ребенком?

Старый Лю наклонился и накрыл мою руку своей ладонью.

– Мы совершили ошибку. Мы все ошиблись. Проявили невежественность, только и всего. Мы оказались невежественными – вы и я.

48

Иногда люди забывают посочувствовать. Вместо этого начинают во всем обвинять тебя, даже за поступки, которые ты совершил, не сознавая, что они были неправильными. Когда я рассказала о том, что произошло в доме, Ши Чонгминг первым делом захотел узнать, не завалила ли я его расследование. Не рассказала ли о том, что он ищет? Я выдала ему отредактированную версию того, что сделал Джейсон, и о последствиях этого поступка – приходе медсестры. Даже после этого Ши Чонгминг не выразил сочувствия. Он хотел знать больше.

– Что за странный поступок! О чем только ваш друг думал?

Я не ответила. Если бы я рассказала ему о Джейсоне, о том, что происходило между нами, повторилась бы та же история, что и в больнице. Тогда люди шептались о моем аморальном поведении и, глядя на меня, думали о грязных дикарях, спаривающихся в лесу.

– Вы меня слышали?

– Постойте. – Я поднялась со стула. – Объясню все подробно.

Подошла к окну. На улице по-прежнему шел дождь. Вода с деревьев капала на сложенные в штабель соломенные маты.

– То, что вы попросили меня сделать, оказалось очень, очень опасным. Один из нас мог погибнуть. Я не преувеличиваю. А теперь хочу рассказать что-то очень важное… – Невольно вздрогнув, я стала растирать гусиную кожу на руках. – Это гораздо серьезнее, чем вы могли себе представить. Я кое-что обнаружила. Невероятные вещи.

Ши Чонгминг неподвижно сидел за столом, лицо его было напряжено.

– Я слышала, – сказала я, понизив голос, – что мертвые человеческие тела разрезают и используют как лекарство. Потребляют. Понимаете, о чем я? – Я перевела дух. – Каннибализм. – Сделала паузу, чтобы он вник в то, что я говорю. Каннибализм. Выговоренное мною слово, казалось, проникло в стены и впиталось в ковер. – Вы, наверное, скажете, что я безумна. Знаю, что скажете, впрочем, я привыкла, и мне плевать. Заявляю: то, что вы ищете, профессор Ши, является человеческой плотью.