Найти единственную (СИ) - Светлая Лючия. Страница 24

Лали наклонила голову ниже и закусила губу — сдержаться, сдержаться и не начать настаивать, иначе будет перебор. Матушка прищурилась, рассматривая фигурку девушки, её лицо.

— Давай, Лалианна, сделаем так. Я не буду давать тебе никакого подобного послушания, ты и сама можешь в этом упражняться. Но я помогу тебе по-другому. Ты будешь приходить ко мне каждый вечер и рассказывать о тех случаях, когда тебе хотелось вспылить, разозлиться, но ты сдержалась.

Лали задумалась — сдержанность ей нужна, но и то, как она над собой работает, матушка знать тоже должна. Как ещё замазать, стереть из памяти человека, от которого она зависит, то, что она натворила? Значит, нужно соглашаться.

К тому моменту, когда начались летние каникулы, и за Лали приехала карета тётушки, в рекомендательном письме выпускницы монастырской школы для благородных девиц графини Лалианны Релюсьен было написано, что та показала себя умной, рассудительной девицей, способной видеть свои ошибки, исправлять их и улучшать свой характер. Упоминание о случае с выдиранием волос, криками и истерикой в документ не вошло. Это было целью номер один в списке девушки. А сама она заметила, что свои неодобряемые окружением порывы научилась сдерживать заметно лучше, и уже без срывов.

Она научилась сдерживаться, не проявлять своих истинных чувств и намерений, потому, наверное, смогла сдержать себя, когда после семейного ужина рядом с двоюродными сестрами, которые щебетали о нарядах и предстоящем закрытии сезона в королевском дворце, тетушка, взяв её под локоток, отвела в сторону.

— Нам надо кое-что обсудить.

Лали встревожилась, но милая улыбка любящей племянницы никуда не делась.

— Да, сударыня. У меня тоже есть вопросы, которые мне бы хотелось обсудить с вами наедине.

Тётушка глянула на неё пристально, а затем едва улыбнулась и кивнула.

— Думаю, девочка моя, это одни и те же вопросы. Пойдём со мной. — И повела её на первый этаж, в приемную мужа, где обычно принимали старост сел и управляющих поместьями, прислугу, людей из города — простолюдинов или низких городских чинов. Пред самой дверью тетушка остановилась, посмотрела на племянницу изучающее и сказала:

— Тебя здесь ждут. Будь сильной.

После такого у Лали в душе с тонким звоном что-то разбилось. Но она мгновенно собрала все осколки в кулак воли и постаралась отгородиться от всего мира. И тетка сделала неожиданное — поцеловала её в лоб.

— Иди, — и открыла перед ней дверь.

В кабинете на небольшом диванчике сидела женщина под плотной вуалью. Она обернулась на звук открывшейся двери. Увидев тетку в проеме, кивнула и повернула голову так, что стало понятно — она сморит на девушку. Дверь закрылась и с той стороны её слегка подергали, проверяя, хорошо ли закрыто.

— З-здравствуйте, сударыня. — Лали немного оробела. Женщина медленно склонила голову, приветствуя девушку, и протянула руку, приглашая её присесть. Рука в черной перчатке медленно подняла вуаль, карие глаза глянули такие же карие глаза Лали. А она вглядываясь жадно, напряженно. Узнавала и не узнавала.

— Мама? — спросила без радости, растеряно. Неожиданное мгновенное озарение было наполнено радостью лишь короткое мгновенье, а затем оно сменилось горечью и обидой — они не виделись пять лет.

— Да, девочка моя. — Голос матери был низким и таким хриплым, что казалось, уши кто-то царапает. Неприятный голос. Будто и незнакомый. — Хочу всё объяснить.

Женщина смотрела на дочь спокойно. К горлу Лали подкатили слёзы, обида разматывалась, как ураган.

— То, что мы с тобой не виделись несколько лет — не случайность. Да и сейчас мы с тобой не встречаемся. — Женщина держала руки в перчатках на коленях, на мгновенье отвела взгляд, затем снова вгляделась в лицо дочери. — Я — твой позор. И не хочу, чтобы эта тень падала на тебя и портила твоё будущее.

Лали сморгнула накатившую слезу.

— Почему? — её голос тоже стал хриплым. Женщина тихонечко выдохнула, едва заметно сглотнула и снова бросила мимолетный взгляд в окно. Её голос не дрожал и казался спокойным, хоть и оставался таким же низким и неприятным.

— Лалианна, я — неуважаемая женщина, я содержанка богатого человека. Это не приветствуется в обществе. Будь я другого происхождения, было бы проще, но… то, что есть — позор. Однако я вижу много плюсов в этом положении, и не могу от него отказаться. Поэтому мне пришлось отказаться… от тебя.

— Что? — Лали просто задохнулась. А мать продолжила:

— Ты не случайно попала в закрытую школу, и не случайно все летние каникулы проводила у тетки. Я не могла тебя ни посещать, ни забирать.

— Но ведь ты два раза приезжала ко мне в первый год!

Женщина смотрела на свои руки, затем снова подняла глаза на дочь.

— Да, я не сразу решилась на этот поступок. Я надеялась выбраться из того, в чем мы оказались благодаря твоему отцу. Он сбежал в тот год, когда умерли твои брат и сестра, а тебя удалось устроить в монастырскую школу. Он однажды просто не вернулся домой. Впрочем, отношения давно не ладились… Но мы были не первые супруги, между которыми не было любви, и я не ожидала… — Женщина оборвала фразу. — Не важно. Он не пришёл, и через месяц я поняла, что уже не придет. Я подала официальный запрос на поиск. Этот месяц, пока его разыскивали официально, я и сама пыталась его найти. Информации было мало, но вся она указывала на то, что твой отец куда-то собирался: продал кое-что, сменил гардероб на более простой, даже сапоги заказал какие-то специальные — для пеших походов. Но больше — никаких следов. Официально следствие потеряло его уже за границами столицы.

Женщина вздохнула и вынула из маленькой сумочки конвертик.

— Но пришло мне однажды письмо.

— Почерк другой. Женский. Но кое-что, что могло быть известно только ему и мне, без сомнений указывало на твоего отца. И я так поняла, что он жив, но никогда не вернётся. Вот тогда мне пришлось решать, как быть дальше. Финансовое состояние наше было весьма хлипким, ещё когда отец… был с нами, а уж после его исчезновения…

Она сидела всё так же прямо, но вся её фигура выражала какую-то обреченность. А взгляд, убегавший куда-то в сторону, видимым усилием она возвращала к дочери.

— Подала официальный запрос на признание его погибшим. Дело это не быстрое, потребовалось несколько лет. Думала, если распродам всё, что у меня есть, заложу наш дом, то мне хватит на жизнь и на оплату твоей учёбы. Хватило. Только ненадолго. Дом был не новый, а от того, что стоял пустой и ветшал, стоимость его снижалась так быстро, что однажды сравнялась с суммой полученного мной залога, и он перешёл в чужие руки.

Женщина, что когда-то была её матерью, тяжело вздохнула.

— У меня был давний поклонник. Ещё с юных лет, ещё до замужества. У каждого была своя семья, но он… Не переставал интересоваться мной. И когда стало ясно, что я осталась одна, он предложил мне поддержку.

Лали смотрела на говорившую, и не могла решить, как ей к этому относиться. Её сдержанность трещала по швам. Ей не хотелось таких признаний. Ей вообще не хотелось видеть эту женщину, слышать её слова и даже эту приемную она с каждой минутой ненавидела всё больше. Но всё же спросила:

— Предложил не просто так?

Мать снова опустила взгляд.

— Ты умная девочка. И поскольку иглы в вышивальном мешочке не утаить, мне нужно было оградить тебя от влияния моей дурной репутации. Я конечно, давно не выходила в свет, но слухи — вещь, проникающая повсюду. Посоветовавшись с твоей тетушкой о том, сможет ли она присматривать за тобой, я написала бумагу, отказываясь от тебя.

Она замолчала, сжала губы в упрямую прямую черту и какое-то время не поднимала глаз. А затем всё же глянула на дочь. Та сидела совершенно прямо и смотрела строго перед собой.

— После подписания этих бумаг ты была признана сиротой, и королевская корона взяла над тобой опеку, оплачивала твою учёбу в школе, открыла тебе кое-какие возможности, дала разрешение на общение с родственниками — твоими тётушками. Но не со мной.