Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk. Страница 19

Зорина.

Зорина!

До красных точек перед глазами – Зорина. Еще красивее, чем он помнил. Взрослее, без прежней полудетской мягкости лица. Серьезная, сосредоточенная. И играющая.

Сначала он и не слышал толком. Потом только разобрал – и это заставило его улыбаться. Улыбаться! Его, которому в пору выть по себе и по ней.

Единственная женщина, которую он видел своей. Его жена – пусть не по людским законам. Половина его сердца. Та, из-за которой… та, ради которой.

Песня за песней – его. Те самые мелодии, что однажды Полина играла в Затоке, когда была с ним на одной сцене и, больше того, – частью «Меты». Всего несколько вечеров. Что она творила с этими клавишами тогда. Сейчас – она творила ими их прежнюю жизнь, которую они потеряли. Она рисовала картины их прошлого, которые стереть было невозможно. В музыке – она тоже стала взрослее. А лучше ее и тогда, в минувшем, никого не нашлось.

Он вслушивался, всматривался, лихорадочно дергался от звуков, меняющих ритмический рисунок, и от настигающего его каждое мгновение осознания: это она. И это он на нее спустя пять лет смотрит, хоть и на записи. Впору бы остановиться. Но куда там! Иван уже не сумел бы. Он сжимал в руках трубку и покачивал головой в такт мелодии, и губы его сами начинали шевелиться, напевая «Девочку…», «Зори на потолке», «Эфир», что-то еще.

До последней секунды, когда Полина, резко оборвав пассаж, не дойдя до его завершения, прекратила играть. И его сердце тоже замерло. Иван хапанул ртом воздух. И понял.

Как тут не понять.

Вся его жизнь, вся ее жизнь – незавершенный пассаж. За что только? Зачем? Ему уже не двадцать лет, чтобы рыдать, грохаться в обморок или мчаться куда-то от своих кошмаров. Но подняться к ней сейчас – это добить себя. Тут бы хоть со скамьи подняться.

Впрочем, последнее ему удалось.

Часом позднее, не чувствуя ни рук, ни ног, он вваливался в свою квартиру на Подоле, к которой все еще привыкал, где так до конца и по-настоящему не обжился. Знал, что надо поспать хоть немного. Знал, что ближайшие дни будет пересматривать все возможные ее выступления, какие только найдет на Ю-тубе. Знал, что они там будут – судя по анкете, она успела добиться того, чем можно гордиться.

И он гордился ею. Странно, страшно, нелогично, непоследовательно – гордился, будто бы имел право на гордость тогда, когда Полина решила доиграть пассаж. Всего лишь это, едва ли больше. А значит, ему придется выдержать.

Оказавшись дома, Иван добрел до гостиной. Влез в бар. Плеснул виски в бокал. Некстати вспомнил Милу. У него точно такой же алтарь, но алтарь, состоящий из песен, сыгранных пять лет назад в Затоке. И еще одной, которую Поля ему подарила. Впрочем, все последующие были надстройками.

Потом он позвонил Владу. От него уже накопилось три пропущенных.

- Кота верни, изверг, - рявкнул Иван в трубку, едва Фурсов принял вызов.

- Да кому он нужен, твой чертило, - буркнул Влад, - приезжай и забирай его.

- Утром не забросишь? Я тебя завтраком накормлю и покажу вариант проигрыша к «Годару»?  Перед поездкой не до того стало.

- Угу, - буркнул Фурсов еще более мрачно.

Иван закатил глаза и с телефоном в одной руке и вискарем в другой направился в ванную.

- Карамба тебя там не объел? – продолжал он барахтаться на мелководье. – Нормально себя вел?

- Мирош! – взвыл Влад. – Все нормально с твоим котом. Он жрал, дрых и гадил в лоток!

- Хорошо не в потолок.

Иван крутанул кран с водой. И струя ударилась о дно ванны.

Все так, как есть. По-другому не будет. Оставалось только поддаться окончательно принятому решению – самому же выполнять собственные обещания и собственные обязательства. Даже несмотря на то, что он все еще не верит. Ничему не верит.

А в трубке повисла тишина. Фурсов молчал.

Иван заткнул пробкой слив. Взял обратно виски, поболтал его в бокале и проговорил:

- У меня еще фраза одна вертится. И, наверное, мотив. Ванильный до дрожи. А ванильного у нас давно не было, должно зайти. Может, сообразим завтра? Я о тексте подумаю, - он глотнул напиток, обжег горло, покашлял, прочищая его, а потом вдруг запел: - В самых лучших городах пахнет мо…

- Ты у Таранич был? – не дал ему допеть Влад.

Иван замер, сидя на бортике ванны. Отражение выхватило его взгляд. Как под кайфом. Разве что зрачки поменьше черной дыры. Выспится – пройдет.

- Да вот недавно от нее. 

- И?

- Все нормально. Мы пришли к консенсусу. Никто не останется в накладе.

- Твою ж мать! – опять заорал Фурса. – Ты в партизаны записался? По-человечески можно сказать?

Мирош хмыкнул. Теперь глаза выхватили узор татуировок на запястьях, выглядывающих из рукавов толстовки.

- Ты видел кого-нибудь круче Штофель? – пауза, чтобы продолжить. – Вот и мы с Таранич не видели. Она была довольно убедительна, показала мне видео прослушивания. Любые варианты отпадают автоматически.

- То есть она… она остается?

- Тут важнее, что я остаюсь. А она в проекте. По-любому.

Глава 5

Полина напряженно барабанила по коже руля, поглядывая на часы. В запасе времени еще оставалось, но совсем немного, и если она продолжит торчать в пробках, то наверняка опоздает. И это будет фантастически здорово – опоздать на первую рабочую встречу полным составом.

Вот тогда ей припомнится все: и то, что некоторые репетиции в плане были смещены из-за ее графика концертов, и то, что она обязательным условием внесла в контракт согласование с собой любимой сюжетов клипов. И, вполне вероятно, то, что она вообще явилась в этот проект – если судить по неизменно мрачному присутствию Фурсова и такому же отсутствию Мироша.

Впрочем, в последнем был определенный плюс. Чем больше проходило дней, тем спокойнее становилась Полина. В своих фантазиях она придумывала их встречу бесчисленное количество раз. Всегда по-разному, часто – нервно, порой – несбыточно. И переживая это снова и снова внутри себя, она словно накапливала силы, чтобы удержаться на светлой стороне. Там, где когда-то она была.

Когда-то, когда верила, что вся жизнь ее – светлая сторона. Это после оказалось, что чудес не бывает, и все зависит лишь от угла зрения.

В последнее время Полина предпочитала этот самый угол постоянно изменять. Не привыкать к хорошему, не зацикливаться на плохом, смотреть по сторонам. Она даже позволяла себе оглядываться назад. Чтобы в который раз посмеяться над собственной наивностью. Это какой же надо быть дурой!

- Дура, значит, дура, - сообщила Полька сама себе, застряв на очередном светофоре, и добавила любимую мантру: – Я блондинка, мне можно.

Неожиданно заметив свободное место у обочины, она шустро припарковалась. Это был единственный шанс явиться вовремя. Добежать до метро, три остановки без пересадок, еще одна короткая пробежка, и в небольшой, но с хорошей акустикой зал в «SmileStudio», арендованной специально для репетиций и работы над черновыми записями, Полина входила ровно за три минуты до назначенного времени, чтобы попасть в очередной виток гипнотической спирали, именуемой жизнью.

Спираль вращалась. Звучала негромкими переливами инди-рока и парадоксально изысканного андеграунда. В глубине комнаты, сидя на высоком барном стуле, Фурсов терзал бас-гитару, извлекая из нее неторопливую, даже чуть заторможенную в некоторых местах мелодию. В своеобразном ритме Владу вторили ударные. Тарас за синтезатором пил кофе. Инструмент безмолвствовал.

Все они уже были. Всех их она уже видела. Вспомнила. Заново осознавала возобновление знакомства и смирялась с мыслью, что это те же самые люди, которые существовали в ее прошлом. Но отчего-то совершенно другие, чем сохранились в памяти.

Она понятия не имела, что они играют. Это ее мало волновало. Во всяком случае не сейчас. И она заскользила взглядом по присутствующим, пока еще способна была видеть других. Несколько мужчин и женщин разных возрастов здесь были чужеродными, но с любопытством наблюдающими за той частью «Меты», что уже явила себя. Переглядывались они и между собой, присматриваясь.