Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk. Страница 3

- И тебя! Я собиралась попозже позвонить.

- Какая разница, - рассмеялась Татьяна Витальевна. – Ты как?

- Хорошо, - с улыбкой ответила Полина. – Вечером у меня сольный концерт.

- Я не знала… Приехала бы, наверное.

- Приезжай на следующий.

- Посмотрим, - уклончиво ответила мать. – Иногда я думаю, сколько всего пропустила с этой чертовой работой – страшно становится.

- Было бы желание…

Желание было. Время не всегда позволяло, о чем Татьяна Витальевна неизменно сожалела. Сейчас и оставалось разве что сожалеть. Когда-то давно они попеременно с Галкой таскали еще мелкую Польку на бесконечные фортепианные конкурсы, которые составляли весомую часть их прежней жизни в Затоке. Потом Полина выросла. И стала мотаться самостоятельно.

И с тех пор, как в ней проснулась эта самостоятельность, обманчивое облегчение, что дочь взрослая, стало подпольным врагом Зориной-старшей. Она начала пропускать. Так много пропускать, что теперь, едва оглядывалась, пугалась – где недоглядела?

- Потом сезон начнется, - потерянно ответила Татьяна Витальевна. – Но денек без меня справятся.

- Я тебе видео пришлю, - миролюбиво отозвалась Полька. – Сегодня снимать должны.

- Что-то страшно важное и грандиозное?

- Понятия не имею, если честно, - усмехнулась дочка. – Может, телевидение репортаж какой делать будет. Праздничный. Ты сама как?

- Нормально, как всегда. Устроила Галку в клинику, Тая бедолага сама на кухне мучается. Слава богу, у нас только пару коттеджей заняли какие-то чудаки. В общем, мы с ней и с Генкой втроем. У меня к тебе предложение есть. Оглашать?

- Все равно ж огласишь, да?

- Разумеется. Куда ты денешься, - судя по голосу, мать разволновалась, но пыталась это скрыть. Оттенки ее чувств Полина хорошо различала. – Словом, сможешь к нам приехать на Пасху? А? Может быть, Стас позволит взять Лёню? Пусть ребенок порезвится. И… я соскучилась по нему, Поль. 

- Заметно, - так же заметно было изменение и тона Полины. – Так соскучилась, что со Стасом откровенничаешь.

- Поля… - с досадой протянула Зорина. – Я хотела повидать внука. Стас сказал, что не против, только если ты приедешь. Но ты же не приедешь, да?

Полина долго смотрела в окно, раздумывая над ответом. Обижать маму совсем не хотелось, но и поступаться собой она откровенно устала. Знала, что сама загнала себя в подобные обстоятельства. Но самой и выбираться. Она втянула в легкие побольше воздуха и сказала:

- На выходные – вряд ли. Вот летом… будет отпуск… Может быть.

- Может быть? Отпуск будет – может быть? Приедешь – может быть? Привезешь мне Лёнечку – может быть? Что именно из всего «может быть»?

«Началось», - мелькнуло у Польки, пока она растирала пальцами лоб. Только ссоры с мамой и не хватало накануне выступления. Она снова бросила взгляд за окно – вода, говорят, успокаивает, и проговорила:

- До лета еще далеко. Поживем – посмотрим.

- На что посмотришь? – Татьяну Витальевну уже несло, и остановиться она не могла. – На свой вечный чертов график? Или на то, соскучишься ли по собственному ребенку? Я сначала думала, тебе его Стас не отдал, его обвиняла. А сейчас понимаю, тебе Лёня и не был нужен! Но это не значит, что он не нужен мне!

- Когда ты хотела ребенка – ты его родила, - мрачно проговорила Полина. – Когда ребенка захотел Стас, его пришлось рожать мне. Объясни, почему при этом вы дружно осуждаете меня?

- Как ты можешь такое говорить?

- А что я говорю?

- Какие-то дикие, ненормальные вещи. Зачем ты пошла за него замуж? Зачем рожала? Для чего, если не для себя?

- Вот он тоже считает, что если замуж – то обязательно ребенок. Радуйтесь, у вас есть ребенок!

- Это не так, Поля! Ну что ты нес… – выдохнула мать, обрывая себя на полуслове и радуясь только тому, что дочь не видит, как она в изнеможении сползла на пол, продолжая говорить: - Ты же знаешь меня, я бы никогда не настаивала… тем более, в этих вопросах. Я хоть раз на тебя надавила? Не с моей личной жизнью давать советы! Но каждый человек совершает поступки. И за последствия надо отвечать. А здесь не последствие – здесь ребенок. Твой ребенок!

- Я ни в чем тебя не обвиняю, - вздохнула и Полина. Снова помолчала. Единственным желанием было отключиться. Она устала, бесконечно устала оправдываться. В конце концов, она никогда не настаивала, что права. Но это не означало, что она добровольно станет боксерской грушей для каждого. Еще один вздох, и она продолжила: – Хотя знаешь… Ты правда считаешь, что можно заставить себя любить?

Молчание, протянувшееся в ответ среди сотен мобильных сетей, оборвалось приглушенным, как сквозь слезы, вопросом:

- А ты не любишь Лёню?

- Вряд ли то, что я чувствую, называется любовью.

- Это же твой сын… твой… Ты же не кошка…

- Стас позаботится о нем лучше меня, - отрезала Полька.

Мать снова замолчала. На этот раз пауза была короткой. Обжигающе холодной.

- Когда-нибудь, когда у тебя останутся только воспоминания, ты поймешь, что сейчас ошибаешься.

- Ты прожила свою жизнь без ошибок? – резко бросила Полина.

- С ошибкой, - выпалила мать. И отключилась.

Полина некоторое время повертела замолчавшую трубку в руках. С тех пор, как она осела в Киеве и развод со Штофелем был окончательно оформлен, их разговоры с Татьяной Витальевной так или иначе сводились к одному знаменателю.

- Кошка так кошка, - пожала плечами Полька и отбросила телефон в сторону. Были дела поважнее. Прогнать вечернюю программу. Днем встретить Лельку – а значит, вычеркнуть часа три из суток. Потом останется время лишь почистить перья и выдохнуть перед концертом.

Играла уверенно, но долго и вдумчиво. А когда добралась до Листа, неожиданно вспомнила Аристарха. Почти видела ехидную профессорскую физиономию, с которой он вслушивался в каждый звук, извлекаемый ею из инструмента, с тем чтобы потом высказывать обо всех допущенных ошибках, или поглядывал на часы, сверяя свой внутренний метроном и темп, взятый Полиной. А потом цокал языком: «Ц-ц-ц, Зорина, помедленнее, это вам не ваши танцульки».

Но ничто, кроме музыки, звучавшей в квартире на одиннадцатом этаже, не имело значения. По?лины пальцы легко и вдохновенно извлекали торжественные, чуть насмешливые аккорды, сменяющиеся трепетной певучей мелодий, когда она нежно касалась клавиш. Ни с чем несравнимое чувство наполняло ее, едва рояль послушно отзывался на каждое такое касание, и придавало сил возвращаться к повседневному. К будням. В мирное течение жизни, застрахованной от падений.

Актуальная повседневность заключалась в Лёлькином приезде и в необходимости ехать через полгорода. Потому в нужное время Полина стояла на перроне, пряча подбородок в объемный снуд, а руки – в карманы теплой куртки, пока поезд, посвистывая вдалеке, подбирался к вокзалу.

Павлинова вынырнула из вагона, сияя белизной платиновых химических кудряшек, облаком венчавших ее буйную головушку, и впечатляя объемом сумки, которая совсем не походила на характеристику «я на выходные погулять». Соскользнув в своих кроссовках на плитку, которая покрывала платформу, она взглянула на лучшую подругу, широко улыбнулась и нацепила на нос очки от солнца, затерявшиеся до этого в белоснежных патлах.

- Я приехала! – проинформировала она Полину, чуть козырнув.

- Наблюдаю, - вскинув брови, та рассматривала не подругу, а ее багаж. – Там Клавка?

- Не. Пока с бабушкой. Передает тебе привет и открытку, сделанную собственными руками. Им там в школе задали сделать для мамаш, а она увлеклась – всем налепила. Повезло, что цветная бумага закончилась, иначе решила бы одарить соседок.

- Спасибо, - кивнула Полька и поежилась под холодным еще солнцем. – Пошли?

- Ага, - Лёлька снова ухватилась за свою сумку, - ты машину далеко поставила?

- Не очень, - Полина потянулась к одной из ручек. – Что ты там прешь, если не Клавку контрабандой?