Идти туда, где ты (СИ) - Светлая et Jk. Страница 80
- Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил?
- Ну пусть будет так, - она пристально посмотрела на Илью, впечатывая в память его лицо. Пусть ее воспоминания наполнятся, как мамин сервант, его образами – таким, каким он был теперь.
- Мне кажется, ты жульничаешь, Алис.
- Почему ты так решил?
- Лишаешь меня хода.
- У тебя еще есть немного времени, - усмехнулась она.
- Сколько?
- Несколько часов. Для твоей ерунды – более чем достаточно.
Илья криво усмехнулся. Снова глянул на чемоданы. Его ерунда требовала целой вечности. Которой не было.
- То есть можно авансом? – медленно спросил он.
- Да хоть наложенным платежом! – не сдержавшись, выкрикнула она.
- Поцелуй меня.
Алиса рассмеялась и подошла близко к нему. Прижала губы к самому его уху и медленно говорила:
- Я не должна была приезжать, я знаю. Мертвые обязаны оставаться в прошлом. И не мешать жить живым.
Потом оплела его шею руками, быстро скользнула губами по щеке и поцеловала. Нежно и привычно, как если бы целовала его всегда с самого первого поцелуя на виду у каменных львов. Илья притянул ее теснее к себе, обхватил руками тонкое тело, и ладони его скользнули под ее рубашку, касаясь кожи спины. Низко склонился к ней и ощущал, как запотевают очки. И каждое мгновение обрывалась душа в этом их поцелуе. Как он может отпустить ее? Как она может позволить себя отпустить? Они же вдвоем остались – друг у друга. И если бы можно было в поцелуе рассказать о собственной жизни, то он говорил. Лишь бы она только слышала!
Алиса отвернулась от его губ. Несколько мгновений не двигалась, не желая разрывать его объятия. Но обещания надо выполнять.
- Я оставлю тебе ключи от квартиры, - сказала она, отстраняясь. – Все твои бумаги в комнате, на столе.
- Зачем они мне теперь?
- Не знаю, Илья.
- Мы с тобой запутались, верно?
- Отвези меня, пожалуйста, в аэропорт, - упрямо настаивала Алиса.
- Как скажешь, родная, - мягко улыбнулся он и взял ее чемодан.
Пока ехали – не разговаривали. О чем? Лишь урчал мотор да шуршали шины – машины Ильи и проносящихся мимо. Алиса смотрела в окно, ничего не замечая. Она знала, что Илья везет ее в аэропорт, и она должна улететь. Представляла, как сядет в самолет и будет заставлять себя не думать о том, что происходило с ней в Питере. Лучше думать о Соньке – загоревшей и довольной. Дочь – единственное, что есть у нее постоянного и своего. Все остальное – чужое.
Чужой муж, чужая жизнь, чужие поступки.
Без слов вошли в здание аэропорта. Илья катил чемодан, Алиса уверенно шагала рядом. Дошагала до кресел, на которых то тут, то там сидели ожидающие.
- Спасибо, - повернулась она к Илье. – Самолет еще нескоро.
- Я подожду, - ровно ответил он.
- Это долго.
- До регистрации ты от меня не избавишься, Алиса, - отчеканил Макаров.
Она пожала плечами, что-то буркнула неразборчивое себе под нос и уселась, снова надолго замолчав. Илья подкатил к ним чемодан и устроился по соседству. Вытянул руку к ней раскрытой ладонью, будто бы ожидал. Это его ожидание Алиса чувствовала внутри, там, где всегда болело, когда думала о нем. Она отвернулась и стала читать всевозможные вывески. Только чтобы не думать и не чувствовать. И совсем ничего не понимала. Слова проплывали мимо.
Время замерло и не желало смещаться. Оба ждали спасительного отупения, которое никак не наступало. Точно, как и слова, мимо проплывали люди. Они бесконечно что-то говорили, они постоянно что-то говорили, не умолкая ни на минуту. Наверное, это их трагедия – его и ее – жить среди них, видеть их, не нуждаться в них.
Потом ладонь Макарова сжалась в кулак. Медленно переползла на ее колено и снова разжалась. Лицо его больше уже ничего не выражало. И головы к Алисе не поворачивал – но даже этого было не нужно. Напряжение между ними и без того было осязаемо. Между ними никогда в жизни, ни одной ее минуты не было пустоты, сколько бы километров ни разделяло их.
Так они сидели долго. Не выдержав этого напряжения, Алиса вскочила, скинув его руку, и спешно ушла бродить по терминалу. Медленно пила кофе, неторопливо разглядывала витрины, внимательно читала всю информацию, которой делился с пассажирами аэропорт. Потом устала и от своего бесцельного брожения.
- Уезжай, пожалуйста, - попросила она Илью, вернувшись.
Некоторое время он молчал, глядя на нее. Будто бы и, правда, пытался отлепить себя от кресла и исчезнуть. Потом беспомощно проговорил:
- Я не могу.
Она снова села рядом, и снова потянулись бесконечные минуты ожидания. Они приносили с собой злость, желание кричать, успокоение до тех пор, пока снова не появлялась злость. Замкнутый круг, из которого Алиса не видела выхода. Все, на что у нее хватало сил – ждать. Ждать, ждать, ждать, ждать…. Отмечая движение минутной стрелки. Ждать, когда эта пытка закончится.
И тысячу лет она ничему так не радовалась, как объявленной, наконец, регистрации.
Алиса резко поднялась, схватилась за ручку чемодана и посмотрела на Илью.
- Я… я пойду. Мой рейс.
Он вскинулся, будто теперь только осознал, что это конец. Впрочем, так оно и было. Каждую секунду он верил, что она передумает. Не судьба. Встал с кресла, коснулся ее ладони, которой она придерживала свой багаж. Та была мягкой, теплой, чуть дрогнувшей от его прикосновения.
- Можно я иногда буду приезжать к тебе и Соне? – почти не понимая, что несет, проговорил Макаров.
Взгляд ее стал испуганным. Хватила ртом воздух, как когда-то очень давно, в квартире с размытым городом на стене.
- Если хочешь, - хрипло выдохнула она и дернула чемодан.
- Алисаа… - почти простонал Илья и, словно испугавшись того, как дрожит голос, убрал от нее ладонь.
Она ушла. Сосредоточенно топала вперед и глупо прислушивалась, как мягко постукивают колеса ее чемодана. Этот звук заставлял ее идти до конца. До стойки регистрации. Показывать документы, кивать улыбающейся барышне, снова ждать.
Но только она с ужасом осознавала, что ждет вовсе не посадки. Она ждет… все еще ждет слов Ильи. Тех, что он так ей и не сказал. Или сказал, но она не слушала. Она давно перестала его слышать. Отгораживалась от его слов и объяснений. Потому и он перестал говорить. Обо всем, что было важным для него и для них. В своем молчании он позволял ей играть с ним самым жестоким образом, терпел боль, которую она ему причиняла. В то время как она изматывала не только его – но и себя. Будто бы саму себя наказывая. Он молчал, что все понял про Соню. Молчал, о настоящем. Прошлое, только прошлое жило между ними. Прошлое, рождавшее обиду и злость.
Раньше она никогда не хотела мстить. Месть убивает в человеке человеческое. Делает границы дозволенного размытыми. Не оставляет места любви – только ненависти. Но разве она, носившая на шее его кольцо двенадцать лет, могла ненавидеть? Ненавидеть человека, который поделился с ней небом? Который и теперь делился им с нею! То, что делал он в ответ на ее удары, это… любовь? Зная, что она пойдет на все, что ни попросит, он хотел только, чтобы она была рядом. А она оставила его там одного из ненависти?
И ее вдруг отпустило. Она резко, всем телом вздрогнула и словно проснулась. Вокруг нее появились люди. Они говорили, смеялись, звонили по телефону, прощаясь.
Илья тоже с ней попрощался. Отпустил ее. Теперь навсегда. Потому что она так хотела. Но разве она этого хотела?!
Она никогда не хотела быть без него. Даже тогда, когда жила с мужем. Да, привычка, да, благодарность, да, осознание неизбежного, но не желание. Илья всегда был с нею. В мыслях, снах, мечтах. Пусть редко, но рядом.
А сейчас он ближе, чем когда бы то ни было. Стоит лишь вернуться! Вернуться к нему, вернуться навсегда, вернуться, чтобы остаться.
Пол был ужасно скользким, даже резиновая подошва обуви не спасала. Она торопилась, поскальзывалась, снова обретала равновесие, которого ей так не хватало последние двенадцать лет.
Двери, рамки, где-то там обязательно должно быть такси. Коттеджный поселок на юге Петербурга, где царствует Васька, которая несомненно сообщит Валентине Павловне о ее возвращении. Потому что она вернется, обязательно вернется, в дом, где должна была быть всегда. Она сама когда-то обещала – обещала быть с ним столько, сколько захочет он. И, как он когда-то, не смогла сдержать своего обещания. Сначала – не знала. Потом – не хотела знать. А потом пообещала его матери то, чего выполнять не хотела. Они запутались в собственных обещаниях, забывая о себе.