Паучий случай (СИ) - Юраш Кристина. Страница 10

— Чем же мы так провинились? — вздохнула я. — Ладно, я! А он?

— Ты слишком много разговариваешь, для няни, — услышала я ответ. — И слишком много думаешь, для женщины.

Из моей дрожащей руки вылетели листики со сказкой. Я присела и стала нервно собирать их. Ничего не понимаю! Так, вот еще один листик. Его сюда. Этот листик сюда. Это начало сказки. А где конец, который он правил?

— А где ваш конец? — спросила и подняла глаза. Мой взгляд уперся в черный бархат штанов. Аккурат в нужное место.

— Я … не вижу… вашего… к-к-конца, — пронесло меня по рельсам заготовленной фразы.

В каждой женщине живут две противоположности. Скромность и любопытство.

Скромность требует опустить глаза. Любопытство — оценить все по шкале: «угрожающе стучать по спичечному коробку» до «сломать стол одним ударом!». Но во мне победила дружба.

Мои глаза забегали. Я покраснела, как школьница, у которой на уроке физкультуры треснули штаны. В душе тут же проснулся парикмахер. Поэтому я просто нервно поправляла волосы. Уже раз двадцатый. Одну и ту же прядь. За ухо.

Мне протянули листок. Я дрожащей рукой взяла его и … Не знаю, как так получилось, но соприкоснулась с его рукой. К моим щекам прилила свежая порция краски.

Пару секунд я пыталась отобрать листок. Если бы я так отбирала зарплату, то умерла от голода. Его удивленные глаза опустились на наши пальцы.

— Вон отсюда, — послышался голос.

Мне очень хотелось сказать что-то умное.

— Паучий случай, — икнула я, напирая на дверь.

Дойдя до комнаты, я юркнула в дверь и тихо сползла по ней. Все в порядке! Это просто потому, что он красивый. До этого красивых мужиков я видела только в магазине. На полочке мужских товаров. И в рекламе. Такое чувство, что где-то есть заповедник. Там красивые мужики сбиваются в стаи. По ограждению пущен ток. На ограждении висят обугленные трупы одиноких и отчаянных женщин. И раз в день в заповедник приезжает машина. Отлавливает пару особей для рекламы. А вечером снова выпускает на волю.

— Мама дорогая, — в сердцах едва слышным шепотом выдохнула я. Мои руки прижимались к пылающим щекам.

— Ма! — послышалось звонкое и радостное. Паукан, который до этого как бы спал, уже скакал мне навстречу.

— Ма-а! — радовался он.

Вот так всегда! Можно орать сколько влезет «Иди кушать!». Рядом с ухом! Три раза охрипнуть. Один раз осипнуть. Похоронить кучу нервов. И понять, что с таким же успехом могла наорать на любую стенку.

Но стоит произнести на другом конце мира. Шепотом. Неразборчиво. Себе под нос: «Печеньки!». Как тебя найдут в аду. Вытащат из могилы. Растолкают. Распинают. И спросят: «Где?!!!».

— Мама! — радости были полная пушистая попа.

В этот момент я многое поняла. Оказывается, по образованию я — труп! И работать по специальности я буду очень скоро!

— Ма-ма! — громко, звонко и так радостно выдал Паукадл.

Мне срочно хотелось найти пульт, чтобы убавить на нем громкость.

Вот так всегда. Тебе порвали колготы, обрызгали из лужи, на голову насрал голубь? Твоя единственная мысль — никого из знакомых не встретить? Ты пробираешься домой, как партизан? Петляешь дворами, прячешься, как чемпион мира по пряткам? И тут на тебе! Бывший с нынешней, успешная одноклассница, Людочка дочь маминой подруги, тетя Зоя — главная сплетница, журналисты, Годзилла, пришельцы, мужчина твоей мечты.

Они все, как чувствовали. И не зря в этот момент в дверь постучали. Я схватила паукана и зажала то, что предположительно являлось ртом.

На стол прозвенел поднос с кашей. Служанка с любопытством осмотрелась. И направилась к двери. Она вышла за двери. Я выдохнула и отпустила паукана.

Через минуту дверь резко открылась: «Простите, я забыла ложечки». В этот момент паукан не стерпел. Показать свою эрудицию было для него делом чести.

— Мама! — заорал он. Ложечки медленно легли на столик. Служанка смотрела на меня хитрым взглядом. «Я знаю, что ты сделала прошлым летом!», — читалось в ее коварных глазах.

Мне хотелось ее убить. А труп спрятать под кроватью. Но у меня не было опыта убийства. Смущала неопытность. И пример, который я подаю наследнику.

Служанка медленно и чинно вышла за порог. Стоило двери закрыться, как в коридоре послышалось: «Тышь-дышь-дышь!». «Ваше величество!», — оповестил голос вдалеке.

Паукан сидел у меня на подушке.

— Мама? — спросил будущий виновник моей преждевременной.

У меня было ровно минуты три, чтобы выкрутиться. Глаза бегали по комнате.

Мне хотелось как в детстве. Спрятался, а неприятности ходят и плачут: «Вылезай! Я не могу тебя найти! Я хочу писять и домой!»

А что если мы занимаемся буквами? Вот такое непроизвольное ранее развитие! А что? Чем раньше начнем, тем лучше для наследника!

Дрожащая рука схватила перо, нарисовала большую букву «А» на весь лист. «Аист», — написала я. Моя рука штамповала кривой алфавит. «М» — мамонт. Дальше можно не пробовать.

Дверь открылась. Я сидела на кровати со стопкой букв. Паукадл сидел передо мной.

— М — мамонт! — громко произнесла я. В моих руках мелькнула бумажка. — Давай повторим сначала!

— Мама! — выдал паукан. Я робко подняла глаза и улыбнулась.

— Ма-монт! — поправила я.

— Маман, — выдал паукан к моему облегчению.

— Ма-монт! — еще раз повторила я.

— Ипусий слусяй! — вздохнул паукан и стек с кровати. Он недоверчиво подошел к отцу. Тот не обратил на него внимания. Маленькая пушистая лапка потянулась в сторону бледной руки. Но рука украдкой отодвинулась. Король не удостоил сына даже взглядом.

Мне показалось, что он нарочно отводил глаза.

— Возьми его на руки, — потребовало его величество. Я подбежала к паукану, схватила его на руки. И снова это чувство. Как будто меня нежно закутывают в одеяло. И бархатистый голос шепчет на ушко сладкие непристойности.

— Почему у меня складывается впечатление, что нянька нужна няньке? — прихлопнули меня вопросом.

— А что не так? — пожала я плечами. — Мы учим буквы.

— Что это за слово такое? «Мамонт»? — произнесло его величество. Он смотрел на меня равнодушным взглядом. Где-то палач уже проверял острие топора.

— Мамонт? Это в нашем мире … эм… — замялась я. Зачем наследнику толстенький волосатый вымерший слон, я не успела придумать.

— Я жду, — на меня смотрели черные глаза.

— Мамонт — это няня… В переводе с древнего интернетовского языка, — соврала я. Ложь мне понравилась.

— Значит, мамонт — это няня? — повторил отец. — Ну что, мамонт, будем проверять? Мага сюда! Живо!

Служанка покорно метнулась за двери. «Мамонт» резко оказался на грани вымирания.

— Скажи мне, неужели я плохо с тобой обращаюсь? А, мамонт? — послышался вопрос. «Мамонт» сделал вид, что в тундре.

— А почему он редко превращается в ребенка? — спросила я. Предательский румянец щедро заливал мои щеки.

Мой вопрос так и остался без ответа. Зато его величество взяло мой «алфавит».

— Плохо, что ты не знаешь половины букв. После буквы «м» есть еще буквы. «А» — это что? — мне ткнули бумагой.

— Аист? — захлопала ресницами я. Мне срочно нужен грузовой аист. Пусть он унесет меня отсюда!

— Неправильный ответ. А — автократия, — отрезало его величество.

— Мне кажется, что это не совсем понятно, — замялась я.

— Люди тоже не понимают, что значит безграничная власть жестокого тоталитарного режима, — ответило его величество. — «Б» у нас что?

— Бал! — решила подыграть я.

— Рано ему еще о балах думать. Б — это богатство, — произнес отец. Он бросил на пол очередной листок. — «В» у нас что?

— Власть! — ответила я. Мой взгляд тревожно посматривал в сторону двери. — Г — государство, д — деньги, е …

— Еретики, — предложили мне вариант. Я старательно записывала.

— А «Ё»? — спросила я, поглаживая паучка.

— Ёжик, — строго произнес отец.

Вот так среди власти, денег и богатства затесался обычный ёжик. И я бы с ним с удовольствием поменялась!