Паучий случай (СИ) - Юраш Кристина. Страница 38

Первое, что я увидела — выставку начинающего живописца на стенах. Юный гений сидел в туалете. И разукрашивал унитаз под хохлому.

«Каляки- маляки» смотрели на меня с каждой стены. Справа была картина «Почему ты не пишешь, сволочь!», слева «Я хотел что-то нарисовать и забыл!».

Я стекла с кровати и подошла к зеркалу. Юный визажист поработал на славу. Правый глаз у меня был голубой. Левый красный. Но радовало, что они вообще были!

Юная рок-звезда решила расписаться на груди своей преданной фанатки. И сделать мне татуировку на предплечье.

Натурщица, видимо, из меня была так себе. Я вертелась во сне, пыталась уползти. Поэтому вместо татуировки «За маму, за папу!» со скрещенной бутылкой и погремушкой, у меня была неприличныая абстракция. Похожая на крики души и тела в подъезде.

В зеркале отражалась туземка древнего племени. Вышедшая на тропу войны. Было во мне что-то первобытное и ископаемое.

На правой щеке у меня были три полосы. Как у коммандос. Они намекали, что няня выходит на тропу войны. Зато фиолетовая точка на носу смотрелась очень даже мило и игриво.

В дверь постучали еще до того, как я добежала до ванной и смыла с себя живопись. В центре комнаты расположилось биеннале из игрушек.

Не знаю, как другие, но я ненавижу фильм про Мери Поппинс. «Халтура!», — хотелось кричать мне на чистую и выспавшуюся леди-совершенство. «Не верим!!!», — орут няни всего мира. Те, у кого фирменная одежда — мешки под глазами. Те, у кого татуировки фломастером по количеству «отсидок» с ребенком.

— Мы принесли одежду для бала! — послышался голос.

В торжественно открытую дверь внесли платье для няни. И костюм для юного принца.

На меня посмотрели с ужасом. Особенно на зеленую, плесневелую щеку. Для антуража я яростно почесалась. Презентация неизвестной науке болезни прошла успешно.

— Ну-ка, малыш! А давай с тобой поиграем? — потерла ручки няня в законе. — Ты умеешь одеваться?

Я взяла на руки мальца и стала натягивать на него трусики.

Принц вырвался и убежал. Вместе с трусами. Обернувшись пауком, он вылез из тесного плена приличия и стереотипов.

Через минуту он стоял гордый и абсолютно голый. Зато на голове у него были нарядные трусы. Взглядом юный принц намекал, что это — максимум, на который может рассчитывать взыскательная публика.

Попытки хотя бы загнать в угол юного кутюрье заканчивались полным провалом. Как вратарь футбольной команды, я пыталась поймать бегуна по комнате.

Наконец-то мне это удалось. Я надела на него трусы, сумела запихнуть в штанишки. Рубашечка с бриллиантовыми пуговками была чуть-чуть велика. Малыш рассматривал курточку и ботиночки. Он еще не понял, нравится ему или нет.

Я выдохнула. Не все так плохо, как могло бы показаться.

Лицо принца стало задумчивым и серьезным. Во взгляде читались все государственные дела. В этот момент он было очень похож на папу. Он смотрел на всех взглядом: «А ты щито такое?». И хмурил смоляную бровку.

Я принюхалась. Посмотрела на лицо принца с подозрением и…

«Она простонала и стала расстегивать его штаны. Юный принц смотрел на нее с непониманием. Женские пальцы впивались в пуговицы. Его штаны стали вздуваться на глазах. Она яростно высвобождала из тесного плена королевское достоинство. А потом взяла его в нежные и заботливые руки. Красавица прижалась к нему сзади всем телом, не выпуская королевское достоинство из рук. А потом в тишине дворца послышалось нежное: «Пись-пись-пись! Давай, мое солнышко!».

Если в каждой эротической сцене после того, как достоинство очутилось в женских руках добавлять «Пись-пись-пись, мой маленький», то получится отличная книга для молодых мам.

Мы передумали. И вообще не то имели в виду. Поэтому сколько бы роковая соблазнительница не шептала: «Пись-пись!», горшок был пуст.

Ла-а-адно! Я стала застегивать штаны обратно. На последней, самой коварной пуговице, принц решил, что таки надо!

Со скоростью профессиональной соблазнительницы, я стала снимать штанишки. И вот, наконец-то! Мы впервые сделали это!

Идея принцу очень понравилась. И он потребовал делать это постоянно. И желательно сам.

Дверь открылась. В комнату вошел отец. Два хмурых взгляда встретились.

— У тебя получилось, — с восхищением произнес Риордан. — Его можно показывать?

— Только в Париже. И только за деньги, — сглотнула я, одергивая курточку.

Курточка была неудобной. Ее пытались снять, но я успокаивала и уверяла, что трудности временные.

— Я не спал всю ночь… — начало его величество. Я посмотрела на него с упреком: «У нас есть дела поважнее!».

— Переживали из-за наследника. Я вас понимаю, — отрезала я, расхаживая по комнате и лихорадочно соображая.

— Собирайте зал. Пусть будет как можно больше запуганного народа, — задумалась я. — Будем проводить генеральную репетицию.

Принц сидел и ел пирожное. В комнату ввалилась стража: «Мы собрали всех слуг в зале!».

Пока Риордан давал ценные указания, я перевела взгляд на принца. Он самозабвенно ел пирожное. Ему было плевать, кого, куда и как собрали. И половина комнаты громыхающих доспехами терминаторов его ничуть не беспокоила.

— Тише, — прошептала я, поднимая палец вверх. — Тише…

Принц доел пирожное и посмотрел на меня с надеждой. А вдруг няня еще где-то их прячет? И не дает?

Я несла на руках юного принца в сторону зала. Мне на ухо радостно чавкали пирожным. Сразу было видно, что дворцовый этикет у нас в крови! Мои волосы периодически использовали, как салфетку.

Двери перед нами открылись, я внесла принца. Ему было фиолетово, что происходит. Пусть даже нас накроет огромным метеоритом. Он сидел у меня на руках и хомячил пирожное.

— Пошумите немного, — прошептала я, оборачиваясь к его величеству.

Слуги начали разговаривать. Я с тревогой смотрела на малыша. Какие слуги? Какие гости? О чем вы? Тут целое пирожное! Точнее, уже половина.

— Ом-ном-ном, — слышалось стеснительное.

— Громче, — прошелестела я. Риордан кивнул. — Пусть похлопают! Закричат!

Слуги переглянулись и стали хлопать в ладоши. «Да здравствует принц!», — кричали они. Все было хорошо секунд пять. А потом коварное пирожное вылетело из рук. Оно шлепнулось на стоящего рядом папу. А потом ляпнуло на пол.

В этот момент подозрительные глазки посмотрели вокруг. Мне по щеке размазали остатки крема. В итоге у меня принц получился отдельно. А одежда принца отдельно.

— Все- все-все! Всем спасибо! — спешно прошептала я, унося мальчика. — Все свободны!

— У тебя почти получилось! — меня взяли за плечи.

— Почти не считается. У нас нет права на ошибку! У нас пальчики еще не разработаны. Это раз! Пирожное быстро кончится! Это два! — думала я вслух, отгоняя скверные мысли. — Мы пока его кормить не будем! Он у нас «пищевик», поэтому за конфету и государство продаст.

— Что? — обалдел папа.

— Они в детстве все такие, — улыбнулась я. — Большинство! Сможете посидеть с ребенком, пока я приму ванну? Не смотрите на меня так. Няням тоже иногда требует няня, чтобы посидела с ребенком.

Вроде бы мы и разговаривали. Почти непринужденно. Но напряжение странной, болезненной струной висело в воздухе. Я не смотрела ему в глаза. Он отводил взгляд от моих глаз. Мы словно провинились перед друг другом.

— Тебе легче? — послышался тихий голос.

— Да, спасибо, намного, — закивала я, отгоняя предательский ком слез. — Я все обдумала. Это было правильным решением…

— Тебе легче? — послышался тихий голос.

— Я рад, — в голосе любимого послышалась горечь.

Набрав воздуха в грудь, я отдала наследника отцу и направилась смываться. Мылась я быстро. Как и полагается няням. Мокрые волосы шлепали по плечам. А горячая вода скрывала слезы.