Остров голубых снов(Сказки) - Лари Леонида. Страница 12

Победители совсем смутились. Я не слился еще с ними и поэтому не могу с уверенностью сказать, что именно изменилось в их природе, но постепенно я стал ощущать пространство, которое они занимали. Оно прояснялось, и на месте бородатых теней, мелькавших передо мной мгновение назад, возникли молчаливые печальные люди, подавленные виной за содеянное.

И тогда я легко вошел в них. Теперь я видел, слышал, чувствовал себя по-настоящему во всем. Мне больше не составляло труда прервать эту бойню, похоронить мертвых, помочь живым петь, страдать и скорбеть. Во всем я жил, все было мной, всем я принадлежал. Кем же был я тогда, если губы страдающего певца и стон утомленной земли я вместил в себя как посланник мира?

ЛАЗАРЬ

Вода медленно стекла на пол, и ему удалось заметить лишь край зелено-голубого платья, мелькнувшего в дверях. Он приподнялся, насколько хватило сил, в кровати, взглянул на опрокинутый стакан и вздохнул. Ему хотелось броситься вдогонку, узнать наконец, кто эта таинственная гостья, которая всякий раз наполняет его грудь свободой морских просторов, охраняемых щедрым небом. Где-то там, за горизонтом, — неведомый остров, узкая бухта, песчаный берег, обрывистые скалы, отшлифованные волнами, берег, манящий многообещающим безмолвием.

«Может, эта женщина — моя мать?» — мелькнула мысль, и на мгновение он почувствовал, как приятное тепло разлилось по телу, но всего на мгновение, ибо в следующий миг он вспомнил слова старухи, на попечении которой остался еще будучи грудным младенцем.

Он подрос и стал спрашивать о своей матери, но старуха лишь прятала глаза, уводила разговор в сторону и избегала ответа. Но однажды, когда он, стал настаивать больше, чем обычно, сопровождая просьбу слезами, старуха не удержалась и выпалила:

— Твоя мать бросила тебя здесь навсегда. Она молода и красива, хочет выйти замуж. На что ты ей сдался, калека?

Тогда ему было семь лет, и столько же прошло с того времени, но единственной вестью от матери были деньги, которые она присылала на его содержание. Даже имя ему дала старуха, позаимствовав его из молитвенника.

Лазарь нащупал рукой костыли, поднялся и, опершись на деревяшки, которые безжалостно вонзались в подмышки, вышел на улицу.

Старуха сидела на завалинке, прямо у двери, и трепала шерсть. Утренние лучи пытались заглянуть ей в глаза, но она все время натягивала платок на лоб. На шум костылей она обернулась:

— Ты чего не лежишь? Знаешь ведь, что доктор сказал…

— Бабуля, кто только что вышел от нас?

Старуха внимательно посмотрела на него и, снова склонившись над шерстью, проворчала:

— Никто. Иди лучше в постель. Сейчас принесу тебе поесть.

— Я видел ее платье, бабуля. У нее платье, как морская волна.

— Перекрестись лучше. Я же сказала никто не входил и не выходил. Тебе показалось.

Лазарь молча вернулся в комнату. Про себя он решил никогда больше не спрашивать старуху — разговоры на эту тему всегда оканчивались ссорой. Случалось, старуха не на шутку пугалась и была уже готова положить его в больницу. Однако ограничилась тем, что отвела Лазаря к бабке-врачевательнице за овраг, чтобы заговорить от испуга. Он и сейчас помнит крохотную каморку, забитую под потолок разными травами, ароматы которых сливались, дополняя друг друга, так что дышать было почти невозможно. Ворожея принялась что-то бормотать, прижимая холодное лезвие ножа к его макушке. Непонятные слова, лившиеся в древнем, неведомом ритме, обволакивали Лазаря, погружая в оцепенение и дремоту, сковывая все тело.

Проснулся он уже дома — его отнес на руках один из сыновей бабки. Но и после заговора загадочная гостья продолжала наведываться к нему, даже еще чаще. С каждым ее приходом картины Лазаря приобретали что-то новое, кажется, они оживали. «А что, если я нарисую ее?» — решил он однажды, но тут же сообразил, что не видел ее ни разу. А просто так — дать волю своей фантазии и придумать ее образ, — казалось Лазарю не только неуважением по отношению к ней, но и обманом самого себя и всех остальных. «Всех остальных». Собственно, кто они, эти остальные? Бабушка, соседская девочка-ровесница Магда, которая помогла ему научиться читать — вот, пожалуй, и все, если не считать Нику, взрослого парня, которого привела однажды Магда. Он учился в девятом классе, и Лазарь догадался, ради чего, собственно, Магда привела этого Нику: чтобы он оберегал Лазаря от незаслуженных обид со стороны одноклассников. Нику, в самом деле, мог быть надежным щитом, ему не было равных по силе. И потом, раз Магда сказала, так тому и быть, живой или мертвый Нику выполнит поручение, потому что слово Магды обладало для него силой непреложного закона, нарушить который немыслимо, даже если обрушится небо.

Вот и все друзья Лазаря — те «остальные», которые первыми и последними смотрели его картины, помогали доставать краски, делали неожиданные подарки (особенно Магда) — книжки или альбомы с иллюстрациями, которые привозили при случае из города, расположенного в пятидесяти километрах от их села.

Лазарь поднял левую руку, чтобы стереть пот, выступивший на лбу, но внезапно почувствовал сильный толчок в плечо и уронил руку, как от тяжести. Вот оно что, вот откуда взялись эти бабушкины опасения, которым поначалу он не придавал особого значения. Доктор, по всему видать, что-то ей сказал, о чем Лазарь не подозревал. Может, речь шла о параличе… Только бы правая рука осталась здоровой, чтобы он мог рисовать. Лазарь снова попытался поднять левую руку, но куда там — она висела плетью. Как быстро все произошло! Лазарь горько улыбнулся. И в этот миг он ясно увидел красивое доброе лицо, склонившееся над ним. Большие глаза, наполненные бесконечной нежностью, успокаивали его, плети волос, выбившиеся из-под голубой косынки, касались его щеки… Вся ее грациозная фигура, склонившаяся над его больным телом, вселяла в него надежду, уверенность, что еще не все потеряно, он что-то должен еще совершить. Лазарь видел ее лишь одно мгновение, она почти сразу же исчезла, но этот миг, казалось, растянулся во времени, разрушая его, уходя куда-то в неизвестность морских просторов, к тому чудесному берегу с седыми скалами, к тому благодатному свету. Опираясь только на правую руку, Лазарь дополз до холста и, лежа на боку, прямо на полу, стал наносить краски уверенными, размашистыми мазками.

На полотне возникал трепетный образ, струящий безграничную доброту.

Лазарь отложил кисть, когда почувствовал: все, что было внутри него, медленно истощилось. Он дополз до кровати, но, словно подталкиваемый неведомой силой, вернулся к картине и вывел в нижней ее части: «Мама». Лишь очутившись на мягкой постели, Лазарь ощутил, насколько устал. Бабушка принесла ужин, но он не притронулся к нему и вскоре забылся глубоким сном.

Лазаря разбудил веселый голос Магды:

— Вот здесь его комната.

Девушка вошла с двумя незнакомыми людьми. Похоже, это были те художники, которые разъезжали по селам района с передвижной выставкой. Еще вчера она сказала, что собирается их привести. Лазарь лежал с закрытыми глазами, хотя и ощущал на себе их взгляд. Нет, он не хотел, чтобы его видели таким беспомощным. Магда перешла на шепот:

— Спит. Не будем его будить. Врач сказал, что ему нужен полный покой.

«Художники наверняка сейчас кивают согласно головами», — подумал Лазарь.

— Новая картина, — заметила Магда.

«Думают, что бы им такое ответить, все равно получится какая-нибудь ни к чему не обязывающая ложь», — подумал Лазарь.

Один из художников предложил вынести картину на улицу — в комнате было мало света. Дверь затворилась, и стали слышны лишь приглушенные голоса художников, в которые время от времени вплетался мелодичный говорок Магды. С трудом Лазарь разобрал несколько фраз о какой-то непонятной выставке, имена известных ему художников, затем опять голос Магды, на этот раз торжествующий: